16 сентября Евгению Чигрину, известному российскому поэту, эссеисту, автору семи сборников стихов, исполняется 60 лет
Беседу вел Александр Григорьев
Евгений Михайлович, скоро ваш юбилей. Как будете праздновать?
Ну, праздника я особенного не ощущаю. Был бы общий праздник, если бы мы завтра проснулись, а пандемии нет! Это могло бы сплотить, хотя бы на время, многих, изменились бы и планы. Да и я наверняка сорвался бы с места, полетел бы, поехал. Сильно засиделся дома. Возможно, откликнулся бы на предложения почитать на публике.
Вы, помнится, говорили, что путешествия раскручивают маховик вдохновения. И даже приводили в пример классика. Однако в этой самой долгой изоляции вы за последние семь месяцев опубликовали семь подборок в ведущих толстых литературных журналах. Это как?
Да, действительно, все это написано недавно и опубликовано большими подборками в «Урале», «Крещатике» (Германия), «Новом журнале» (Нью-Йорк), «Звезде», «Волге», «Prosōdia» и «Новом мире». Можно читать в «Журнальном зале». Были публикации и в других журналах России: «Перископ», «Байкал», «Гостиный Двор», «Нижний Новгород» и др. А также в переводах на сербский в журналах Сербии, Черногории. На Украине в журнале (ШО) в переводах замечательного поэта и прозаика Игоря Павлюка (Киев). В нескольких антологиях, в том числе «Другие времена» (Санкт-Петербург, изд-во «АЛЕТЕЙЯ»). Киевское издательство «Друкарский двор Олега Федорова» переиздало московскую книгу 2018 года «Невидимый проводник». И, кстати, по словам директора издательства, книга отлично продается на Украине. Все это действительно опубликовано за семь месяцев текущего года.
Что-то появится и в сентябре. Скорей, переводное. Один мой коллега даже пошутил по этому поводу: «У всех карантин, а у Чигрина Болдинская осень». По поводу Болдинской не знаю, а родился я действительно в сентябре, осенью, да и карантин словечко теперь более чем понятное.
Ну а когда в социальных сетях о ваших стихах пишут: «Волшебно! Гениально!», – не смущаетесь?
Воспринимаю это как аванс на будущее, если оно есть, это будущее. Понимаете, поэтов во все времена было немного, это ведь ювелирное искусство, рафинированное. Уже не говоря о том, что помимо вдохновения нужно обладать и мастерством, иметь некоторые знания, совпасть с планидой. Наше суетливое больное время вряд ли этому способствует. Я сейчас говорю не о себе, а вообще… Ну а если говорить не о восторгах некоторых читателей, а серьезно, то мне было приятно, что, когда я опубликовал «Неисцелимые», несколько известных поэтов репостили, а один, отличный поэт, написал мне, что заучил этот текст наизусть. Думаю, что вот такая, профессиональная оценка, дорогого стоит.
Должна ли современная поэзия быть актуальной, откликаться на события?
Сомневаюсь, что слово «актуальный» к месту… Актуально ли море, небо, воздух, человек?.. Поэзия – часть огромного метафизического пространства искусства. Мы видим то одну, то другую крошечную часть… Целое видит только тот, кто выше… возможно, Бог. Если одну из составляющих – живопись, музыку, архитектуру – убрать, обеднеют оставшиеся, а в первую очередь мы. Ведь искусство напрямую никому не служит. Работает более существенно. В этой самой цивилизации, которая себя исподволь уничтожает, искусство, может быть, способствует наполнению нашей пустоты неким прекрасным смыслом. Но, безусловно, прекрасное – трудно! У Ницше есть фраза в тему (вдумайтесь, это он отвечает нам с вами): «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины».
И еще, человек, пишущий «актуальную лирику», должен настраивать себя на заданную тему, а поэзия работает в первую очередь на музу: эта барышня не любит, когда ей изменяют. Хотя, не могу не отметить, что иногда бывают дни и ночи, когда поэт пишет стихотворение в духе «не могу молчать». Это было свойственно многим литераторам России, включая Александра Сергеевича.
Что тут можно добавить? Наверное, вот что: нравится это кому-то или нет, но русское искусство – настоящий бренд, который мы утрачиваем. Собственно, благодаря отечественной культуре нас знают в мире до сих пор. И это не только Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов, но и иконопись Андрея Рублева и Феофана Грека, русская реалистическая живопись, русский импрессионизм и, конечно русская поэзия…
Но сегодня живых поэтов показывать по ящику, на официальных площадках как-то боятся. Посмотрите на федеральные каналы: убожество и пошлость везде. Суть вот в чем: можно поднимать духовную планку, а можно опускать. Вот поэты и ушли в Сеть, на небольшие поэтические площадки. А ведь поэт, даже самый скромный, – это в какой-то мере «хранитель языка». Понятно, что наш век, в котором властвуют гаджеты, не способствует неторопливому чтению. На поэзию нужно настроиться, но если удается поймать волну, попадешь в другой мир. Поэзия не умирает, она величина неизменная. Как говорил Александр Блок, могут устареть приемы, рифмы, но сама сущность дела не устаревает никогда.
А когда ждать новую книгу? Написана ли она в полном объеме? Как вы решаете, что пора ставить точку и издавать?
Точного ответа у меня нет. Что касается составления книги, то у меня это происходит нечасто и скорее подсознательно. Начинается и заканчивается какой-то внутренний лирический сюжет, и автор понимает, что книга, видимо, готова. Хотя внутренние сомнения все равно остаются. Впрочем, мне кажется, что основной корпус стихотворений новой книги я написал и осталось совсем немного. Но это сегодня так мнится, а завтра может показаться совсем иначе. А что касается названия, то рабочее название есть: «Водяные деревья». Так называлась одна из последних журнальных подборок.
Российский поэт и эссеист Евгений Чигрин публиковался во многих литературных журналах, европейских и российских антологиях. Стихи поэта переведены на европейские и восточные языки. Он является лауреатом премии Центрального федерального округа России (Администрации президента РФ) в области литературы и искусства (2012), Международной премии имени Арсения и Андрея Тарковских (2013), Горьковской литературной премии в поэтической номинации (2014, председатель жюри Н.С. Михалков), Всероссийской литературной премии имени Павла Бажова (2014), общенациональной премии «За верность Слову и Отечеству» («Золотой Дельвиг») имени Антона Дельвига (2016) и областной Оренбургской премии имени Сергея Аксакова (2017). Награжден несколькими медалями, в том числе медалью Константина Симонова (2012) и медалью Николая Гоголя (2014, Украина). Участник многих российских и международных литературных фестивалей и книжных ярмарок: в России, Украине, Армении, Польше, Чехии, Сербии, Македонии, Канаде, Индии и др. Является составителем антологии «Московский год поэзии» (изд-во «У Никитских ворот», 2014), а также книги «Портрет поздней империи» (памяти Андрея Битова, изд-во АСТ, 2020).
Живет Евгений Михайлович в Москве и подмосковном Красногорске.
НЕИСЦЕЛИМЫЕ
Курит В. Ходасевич,
Поплавский плывет за буйками…
Лепрозорий встает с петухами в колониях жарких.
Колокольчик с другим колокольчиком только на «ты».
Просыпается Лазарь Святой, чтоб кормить этих жалких,
Этих сильных: в глазах расцветают пустые цветы.
Забирают у девочки бедной здорового сына:
К островному посту Спиналонга* приплыл катерок.
В небе синего – пропасть, закатного много жасмина,
В бледно-розовом облаке прячется греческий бог.
Прокаженные смотрят на мир не твоими глазами,
Что им птицы метафор и ящеры метаморфоз?
Курит В. Ходасевич, Поплавский плывет за буйками…
Ангел мятую розу на каменный берег принес.
Прокаженные видят любовь не твоими глазами,
Что им праздник метафор, животные метаморфоз?
Курит В. Ходасевич, Поплавского метит стихами
Божий Дух или демон, кто больше в Борисе пророс?
Почему Б. Поплавский плывет за буйками? Не знаю.
Да и сам Ходасевич какого хераскова тут?
Так и тянется адский стишок к виноградному раю,
Там грехи отпускают, и солнце к столу подают.
…Эксцентричный дурак все расскажет, конечно, случайно,
Прокаженные спят: видят жизни другой оборот.
Докурил Ходасевич… На пасеке необычайной
Б. Поплавский в аду собирает поэзии мед.
* Остров, на котором существовала больница для прокаженных.
ПАЛЬТО
Смотри: зима в личине декабря
Опять детей зацапала с утра
И одарила сахарною пудрой.
Вот так проснешься, выглянешь в окно –
А жизнь прошла, иллюзии на дно
Легли, как то прославленное судно,
Где жизнь спадала с каждого лица,
И музыку играли до конца,
И альбатросу не хватало неба.
Так говорю, и – блазнится, что та
Костлявая с косой из-за куста
На автора глядит совсем без гнева:
Скорей индифферентно в смене дней,
А жизнь светлей играющих детей,
И Снежной королеве что тут делать?
А если тролли в воздухе парят
И зеркало одушевляет ад –
Пошли на три ублюдочную челядь.
Все как-то легче обмануть себя,
Когда в бокале градус декабря
И день уже как точка невозврата.
Заглянет демон – угощу его,
Не зря смешали это волшебство:
Для привкуса четыре капли яда,
Зато во сне проснешься молодым,
Захваченный волнением чудным,
И что-то там покажется в природе,
И ты опять в летающем пальто
Идешь к любви на праздник или до…
Чтоб выпить утро на волшебной ноте.
***
«Вот и ты засыпай», – говорит манускрипт человеку…
А за окнами бродят уставшие псы и коты,
Обнимают дворы и задворки, как ближнюю Мекку,
У которой подходы и выходы больше грустны,
Чем иллюзии, что на деревьях растут в темно-синих,
В перламутрово-черных и всяких таких полуснах,
«Засыпай», – говорит книжка-фишка, а – слышится: «скинь их»,
А кого и зачем – не увидишь в миражных очках:
В правом стеклышке мгла, в левом, видишь, фигурка к фигурке –
В сизоватом тумане неспешно идут старики,
Бьется что-то в груди, точно красное в песне-печурке,
Только ангелы знают, зачем эти двое близки.
Ту-ту-ту поезда, самолеты летают по плану,
Голубеет Маврикий, и в «космос таких не берут»…
Зигмунд Фрейд повздыхал, раскурил цвета рейха «Гавану»,
На сто пятой страничке в сангине заката Бейрут.
Домовой лепетнул: «Нет тут связи, захочешь – не свяжешь…
Засыпай в облаках муравьем, а в камене – сверчком,
На грифоне с айфоном летай… растворись в двойнике-персонаже,
Что ни в сказке сказать, ни черкнуть ненормальным пером».
…Вот и сказки конец, если можно назвать это сказкой,
И куда эти двое за облаком без багажа?
Может, облако это, а может быть, домик с терраской?..
Из потрепанной книжки слезой покатилась душа.
***
«…А тот, кто умер, снова ищет тело», –
Сказала ты и крылышки надела,
И вылетела в первое окно.
Расплылся сумрак мятою вороной,
Монах с клюкою показался сонный,
Закрыл собой распахнутое дно
Шестой реки Аида: сновиденье
Такую видит в матовом подземье:
Не понарошку демоны живут.
А ночь нежна ленивою постелью,
Не так ли, Фицджера́льд? Какому кхмеру
Открыть глаза – видения убьют.
Ты улетела в первое… жива ли?
В небесном мире ангелы щелчками
Сбивают монструозных малышей:
Близнята так похожи на папашу, –
Какой иголкой к вашему пейзажу
Кошмарик в рисовалке миражей
Пришпилить, а? Не умерла, не умер?..
Окраска ночи – оберштурмбанфюрер:
В проявке демон сущий Айсман Курт.
Все в беспорядке: в космосе и дома,
У ангела от вечности саркома,
А в горлышке ангина и абсурд.
Ландшафты сновидений, ветки совьи,
Обмякшие от точной пули дрофы:
Впадаю в сны, а – подхожу к черте,
В которую стучатся волны Леты
И бьются в дебаркадер Яндекс-ленты,
Но нет о крылышкующей вестей.
***
Трепыхнется в могиле живой,
Полетает над городом мертвый,
Под фарфоровой (вышла) луной –
Точно сыр полутвердый.
Не смотри, – говорила она, –
В желтый ад неадамовых яблок,
Души – демоны тянут до дна,
Распухают и набок.
Не смотри, позабудешь меня,
Поменяешь на сущности мрака,
Дальше – больше: пойдет мельтешня
С метастазами страха.
Слишком много обещано нам,
Было – сплыло на глобусе счастья,
А вчера-то мне снился Адам
И звериная каста,
И еще, этот самый, ну как? –
Змей с лицом переменчивой Евы,
Пятна ада на белых руках…
Колоритные дебри.
Ты не слушай. (Абсурд, чепуха.)
Пролети над чудовищной бездной
До того, как пробьет петуха
Обратиться в чудесный
Крик предутренний… Помню, как ты,
У киношки меня поджидая,
Эндемичные спутал сады
С колокольчиком рая.
***
После схватки с ведьмами Муми-тролль
Ощущает, что постарел. Тупик.
Снегопад давно потерял контроль,
Золотой фонарь нацепил парик…
После взглядов фурий, других змеюк,
Похорон Снусмумрика подустал,
Вот и смотрит чаще всего на юг,
Там когда-то с музыкой отдыхал.
После боя с теменью в голове
Остается аспида взгляд пустой,
Что еще? Не спрашивай. На софе
Закемарил правильный наш герой
В Муми-доме, дом окружают сны,
Постаревший тролль говорит Ему:
Мы в быту бывали подчас смешны,
А теперь приходится самому
Защищать покой, Ты там слышишь, нет?
Говорю Тебе не в мультфильме я.
…Кем разметан снег, кем оставлен свет?
В чей домашний кров заползла змея?
Сколько биться мне Ты еще велишь?
Старикам, как есть, отдыхать пора,
В сновидениях много лунных крыш,
Под которыми жизнь еще тверда.
С добротою снег размешай нам, Бог,
Распечатай свет, заслони луну.
Я Твоих врагов победить не смог.
Но, как мог, ходил на Твою войну.
***
В июле тридцать третьего числа,
Когда и сновиденья от тепла
Сбежали бы, но кто-то выше против,
Входило солнце с головою Ра,
От счастья задыхалась детвора
И нищий пел (прекрасен и уродлив).
А вечером мрачнели облака,
Тянулась к жизни мальчика рука,
Что жил как будто никого на свете…
В том мире безотцовщины, где нить,
Едва родился, а уже не сшить:
Глотай грозу, купай в ладонях ветер,
Когда ночами кубовый колдун
Выносит тело из таких лакун,
Что вспомнишь с длинным носом человека.
Сработает инстинкт: захлопнешь том,
Карпатский черт на молнии верхом…
…На простыне застиранной прореха.
Все прочее виднеется едва,
Синеют травы, падает сова
Воображенья. На подушке метки
От зловидений остаются. Тьма –
Дотронешься, но не сойдешь с ума
В зашторенной не ведьмаками клетке.
***
Ты тоже был чудовищем по сути:
Учился плохо, выбиваться в люди
Не силился, читал запоем сны,
Где борхесы ходили в кортасары,
Плохие вина пили, как нектары…
Косить под дурака в любые дни
Ты наловчился в жалкой глухомани –
То мнил себя шпионом на экране,
То частью экспедиции в Габон…
Колдун из синей книги в синем виде
Выкатывался… а училка: «Выйди
Из класса вон – позор и охламон», –
Вопила, как на сцене Дженис Джоплин,
Ты был никем, да и сейчас ты гоблин,
В карманах от жилетки рукава…
Зайдешь в подземье: Бабушка-страшилка
Покажет фейс – проклятие! – училка!
Дым из ушей, на голове сова
В крови детей, да ладно-ладно, мальчик…
Ты постарел: про это верный чайник
Не раз свистел потрепанной душе.
Что изменилось? Чаще стал в аптеку
Дверь открывать. Не склонишь жизнь к ремейку,
И поздно ехать к доктору Гаше*.
* Поль-Фердинанд Гаше (1828–1909) – последний французский врач, лечивший Винсента Ван Гога.
