О спектаклях Сергея Женовача в Студии театрального искусства и Московском Художественном театре имени А. П. Чехова
Алиса Даншох
Однажды я узнала про себя страшную правду: я вампир. Только, в отличие от Дракулы, питаюсь не кровью невинных девиц, а чужими чувствами и умными мыслями. Началось все в школе в старших классах. Я решила посвятить себя гуманитарным наукам, для чего требовалось в первую очередь писать грамотные сочинения по литературе, полностью раскрывая заданную тему. А вот это у меня получалось неважнецки. Я часами просиживала над чистыми страницами тетради в мрачной задумчивости. Ну что еще сказать про «дубину народной войны» двенадцатого года, ежели Лев Николаевич сам и весьма подробно изложил все в своем романе «Война и мир»? Как я могу тягаться с Александром Сергеевичем и добавлять что-либо к онегинской энциклопедии русского быта первой четверти девятнадцатого века?
Надо мной сжалилась моя старшая сестра, окончившая филфак МГУ. «Не стоит зря страдать, – сказала она. – Возьми какую-нибудь критическую статью, внимательно прочти ее, выдели главную мысль, а потом подробно перескажи ее письменно своими словами. Чтобы не вызвать подозрений у читающего твой опус, допусти стилистическую небрежность в одном месте, лексическую неточность в другом и не поставь одну-две запятые там, где они должны стоять. Так сказать, создай иллюзию, что в твоей голове бродят суждения, не лишенные проблеска интеллекта, но не переборщи».
Совет мне помог, за два года я преуспела в компиляциях и достигла заслуженных успехов. На выпускном экзамене в школе за сочинение я получила высший бал, а не столь высокая оценка на вступительном в вуз все же позволила мне стать студенткой.
Вскоре я уже не могла обходиться без чужих умных мыслей. Я завела тайную тетрадь, куда записывала особо понравившиеся высказывания, переделывала их до неузнаваемости и выдавала за свои собственные. Сегодня я и сама не знаю, где мое, а где присвоенное, но и тем и другим с удовольствием пользуюсь. С годами я обросла не только подкожным жирком, но, так сказать, и интеллектуальным. Этого запаса мне вполне хватило на последний год, отмеченный коронавирусными воздержаниями. Ограничение контактов с наступлением пандемической эры не толкнуло меня окончательно в цепкие объятия интернета и соцсетей, где всяк интенсивно бездумно и безответственно со стократной энергией стал делиться всем, что приходило в голову. Судя по всему, у многих голову снесло напрочь или в ней все смешалось покруче, чем в доме Облонских. В мешанине чувств из переживаний, страхов за себя и близких, из раздражения, участившихся ссор, протеста, агрессии как на дрожжах поднялось чудовищное неудовлетворение. Именно в этот момент социального и личного напряжения в главном театре страны – МХТ им. Чехова состоялась премьера спектакля «Заговор чувств» по одноименной пьесе и роману «Зависть» Юрия Олеши в постановке Сергея Женовача.
Я нарушила культурную самоизоляцию и поспешила в театр. Для вампира на протяжении года не подпитываться свежими эмоциями опасно для жизни, ведь без них и захиреть недолго. Судя по названию спектакля, я была уверена, что главный режиссер главного театра приготовил для публики запоминающееся зрелище, в котором переживаний будет предостаточно. Чтобы избежать заболевания завистью, я решила привиться мхатовской вакциной, изготовленной профессором ГИТИСа Сергеем Женовачем, за успехами которого я слежу со времен его работы в студии «Человек». Если труды Сергея Васильевича мне хорошо известны, то знакомство с Юрием Олешой ограничивалось историей «Трех толстяков». С содержанием пьесы и романа, написанных без малого сто лет тому назад и положенных в основу постановки, меня любезно и подробно познакомили авторы рецензий на спектакль в центральной прессе. От них же я узнала все о действующих лицах и, как говорят в народе, «кто с кем, кто в чем» и что из этого получилось, и даже как к этому надобно относиться. Однако есть категория зрителей, которым хочется не только заранее знать, чем дело кончилось, что думают журналисты, пишущие о театре, но и что, собственно говоря, режиссер хотел сказать. Не хотелось бы обижать зрителей, но люди творческие, как правило, избегают ответа на этот вопрос, предоставляя нам, смотрящим из зала на сцену, догадываться самим, что он имел в виду. С их точки зрения, все, что они хотели сказать, они высказали в своей работе. Ежели кто-то не понял, то пусть ему объяснят театральные критики или пусть повторит просмотр, вдруг что-нибудь прояснится. Именно так я и поступала долгие годы, чтобы понять, почему постановщики непрерывно обращаются к творчеству Чехова, с пьесами которого у меня со школы не складывались отношения.
Ну ладно «Дядя Ваня», с ним более или менее все ясно. Он, как и автор, переживает кризис неудовлетворенности среднего возраста. А «Три сестры»? Как так, все прогрессивное человечество в восторге, а какая-то там Алиса Даншох его не разделяет? С упорством, достойным человека с маниакальными наклонностями, я навещала всех чеховских сестер, добравшихся до столицы с помощью А. Эфроса, Ю. Любимова, немца Штайна, О. Ефремова, а в новом веке благодаря П. Фоменко и С. Женовачу. После каждой встречи я недоумевала, зачем бедняжки так расстраивались, ненавидели жизнь в провинции, страдали, если могли купить билеты и приехать в город мечты? Однако в 1997 году Олег Николаевич Ефремов огорчил меня больше других. Мало того что большая часть актеров годилась по возрасту в отцы-матери персонажам пьесы, что в театре не такая уж редкость, так еще и игра их совпадала с убийственным вердиктом отца-основателя психологического театра г-на Станиславского, изрекшего: «Не верю!» И вдруг через несколько дней после премьеры в «ЛГ» появилась статья Людмилы Петрушевской с размышлениями о пьесе Чехова. До сих пор я безмерно благодарна автору, потому что благодаря ее публикации я перестала комплексовать, ибо ежели известная писательница признавалась в многолетнем непонимании замысла Антона Павловича, то какой спрос с меня? К ней вдруг пришло озарение, а я немедленно согласилась с ее точкой зрения – Чехов написал трагическую историю о Нелюбви. И как же страшно, когда никто никого не любит! Три главные героини очень не любят жену их брата – Наташу, а она им платит тем же. Сестра Маша не любит мужа, а ее новый избранник – бравый военнослужащий Вершинин не любит свою жену. Сестра Ирина собирается замуж не любя, и, возможно, именно поэтому барон погибает на дуэли от руки человека, который ненавидит всех. Хотелось бы надеяться, что Любовь может нас спасти, но что совершенно очевидно – Нелюбовь приводит к убийственным последствиям и к трагическим разрушениям личности.
Через двадцать лет будущий преемник Олега Ефремова на посту главного режиссера МХТ и верный последователь и наследник психологического направления в театре Сергей Женовач предложил нам свою версию «Трех сестер» в СТИ. Его актерам было столько же лет, сколько тем, кого они играли, и тем сложнее была стоящая перед ними задача. На наших глазах им предстояло повзрослеть, пережить не изведанные еще чувства, лишиться иллюзий и родного дома. Прощаясь, сестры еще не знали, что Антон Павлович поручил презираемой и нелюбимой ими невестке вместе с рощей вырубить и «духовное» под застройку «материальным». И Наташа блестяще справилась с поставленной задачей. В финале она, олицетворяя всепобеждающую пошлость материального, триумфально наступает на зрителя со словами: «Теперь это все мое!» И никто ей не помешает уничтожить прекрасные деревья, чтобы вместо них насадить «красивенькие цветочки».
В постановке Сергея Женовача многие герои сталкиваются со вселенской мерзостью тривиальной пошлости, и, по моим наблюдениям, делают они это регулярно, начиная со спектакля «Три года» (2009 г.) по повести все того же Чехова. Кто-кто, а уж Антон Павлович умел нам поведать о некомфортности и опасности бытия. Один его рассказ «Спать хочется» чего стоит. Он и про себя многие вещи не скрывал. Съездил на Сахалин, вконец разболелся и написал почти автобиографическую мрачноватую повесть «Три года». В ней речь шла о молодом человеке, чья жизнь не складывалась. Он не мог или не хотел вписываться в свою социальную среду.
Неудовлетворенность, как медленно действующий яд или тяжелый недуг, подтачивала его силы, веру, лишала существование смысла. Тогда, двенадцать лет назад, меня поразил молодой актер Алексей Вертков, блестяще сыгравший все не возвышающие душу переживания своего персонажа, его полный раздрызг в семейных и личных отношениях.
В этом месте внимательный читатель непременно указал бы автору на сходство чеховского героя со всеми литературными портретами «лишних людей» нашего и не нашего времени. И был бы прав, а я, со своей стороны, замечу, что лишние, ненужные, неудобные, страдающие, разуверившиеся, несчастные человеки по-прежнему среди нас. И Сергей Васильевич много лет пытается обратить наше внимание на тех, кто по разным причинам не вписывается в нашу с вами реальность.
Давайте отправимся в небольшое путешествие на машине театрального времени по местам проживания «лишних людей» из портретной галереи режиссера. В хронологическом порядке это выглядит следующим образом: «Три года» – 2009-й, «Москва – Петушки» – 2012-й, «Записки покойника» – 2014-й, «Самоубийца» – 2015-й, «Три сестры» – 2018-й, «Заповедник» – 2019-й и «Заговор чувств» – 2021-й. Итого семь спектаклей за двенадцать лет, в которых Женовач рассказывает нам об одном и том же, но совсем не одно и то же. «Ну, конечно, – можете вы сказать, – ведь авторы все же разные, да и жанры тоже – чеховские драмы, булгаковская трагикомедия, сатирические, почти в один год написанные, произведения Эрдмана и Олеши. А потом трагииронические Ерофеев и Довлатов. Между ними и предыдущими авторами пролетает временная пропасть – сталинские репрессии, великая война и разоблачительный съезд компартии. За семь спектаклей перед нами проходит почти весь XX век. Для большинства из нас в прошлом остались коммуналки, продовольственные и промышленные дефициты с очередями. Кругом нынче та самая свобода, о которой в своих песнях упоминал высланный в Париж поэт Галич. Вполне легализована продажа интеллектуальных и интимных услуг, а отъезд за границу на ПМЖ более не приравнивается к измене родине. Но разве стали мы другими? Разве изобилие в магазинах и передвижения по всей земле сделали нас добрее и терпимее? Мы даже веселее не стали, хотя «юморного» в СМИ – обхохочешься! Тут и «Comedy Club», и «Ржакка», и «Уральских пельменей» до отвала. Но, увы, ни свобода, ни изобилие, ни смех не избавляют общество от хамства и агрессии. По-прежнему плетутся интриги, то политические, то подъездно-дворовые, то профессиональные, то на личном фронте. Чуть ли не каждый хочет «стать миллионером» и ведет «свою игру». Мы невольно постоянно оказываемся втянутыми в заговоры чужих и собственных чувств, и зачастую нашими поступками движет зависть. Кого-то она стимулирует и заставляет добиваться того, что является предметом зависти. Других она разрушает, и тогда они в оправдание себе провозглашают всех «козлами», которые не в состоянии их понять и оценить. Приходится признать, что ничего не делать, завидовать, презирать, не любить намного проще, чем работать, к чему-то стремиться, добиваться цели, во что-то верить и просто быть позитивным.
Сложный прошедший год еще больше подчеркнул различия в жизненных позициях людей, ибо разделил общество на два лагеря – активных противленцев коронавирусу и пассивных непротивленцев эпидемии. И те и другие хотели выжить, потери были и с той, и с другой стороны. Все без исключения подверглись испытанию, оставшись наедине с собой, с пандемией и с интернетом. Многие примерили на себя виртуальную жизнь. Сидя у экрана, они ежедневно «ходили на работу», закупались в магазинах, учились, лечились, развлекались и даже «бегали на свидания». Интернет взял на себя функции по организации общественной и личной жизни общества. Он успешно формировал у населения политические взгляды и пристрастия, призывал к протестам, на которые юная поросль живо откликалась. «Прикольно!» – говорила она и выходила потусить на несанкционированные митинги, не думая ни о последствиях, ни о том, против чего она, собственно говоря, протестует. Среднестатистический пользователь соцсетей оказался в зоне влияния Всемирной паутины. Была объявлена охота на его деньги, душу, образ жизни и многое другое. Многоликий, многозначный, вездесущий и всесильный интернет взял на себя роль змия-искусителя и предложил человеку плод облегченного познания как добра и зла, так и всего, что собрано человечеством до Рождества Христова и после оного. «Ты только надкуси – и все узнаешь». Пусть познание сие носит весьма фиктивный характер, зато ни обязательности, ни назидательности, ни системности, ни строгого контроля… Разве это не соблазнительно?
Я пока еще не готова перешагнуть грань, отделяющую реальность от виртуальности. Мне все еще хочется чего-то контактного, «глаза в глаза», так сказать. Хочется соприкоснуться с чем-то живым, осязаемым, наглядным, ярким, эмоциональным, неожиданным, будоражащим. Мне необходима не электрическая, а энергетическая подзарядка. Я подпитываюсь чувствами, переживаниями, людскими и пространственными биополями, а театр для этих целей подходит как нельзя лучше.
Сидя в храме российской Мельпомены по соседству с излюбленным местом Немировича-Данченко в восьмом ряду партера, я изо всех сил поглощала происходящее на сцене. Меня одинаково волновали и чувства, и колбаса. «Как интересно, – думала я. – Все, что декларирует колбасный король нового советского государства, и все, чем провоцирует людей его брат, осуществилось. Женщину освободили от примуса и варки щей с кашей, предоставив фастфуд. Мечта о доступной колбасе реализована на сто процентов. Прилавки ломятся от мясных изделий, а ассортименту позавидует любой мировой производитель. Ах, если кто и любит колбасу, зачем искать ее и ездить так далеко, как в былые времена. Правда, роман или поэма о девушке, которая любит колбасу, так и не написаны, зато появилось жизнеутверждающее название вожделенного продукта «Папа может».
Что касается «сбычи мечт», то и в этой области достигнуты огромные успехи. Судя по рекламе в телевизоре, любой пенсионер, мечтающий о загородной счастливой жизни, может получить в банке кредит. Затем, раздобыв шесть соток, поставить на них готовую жилищную конструкцию, взять пианино напрокат, посадить кусты малины, и пожалуйте пить чаек со сладкой ягодой в окружении семьи под удары внучат по клавишам. И знаменитыми стать при большом желании сегодня не так уж сложно. Для них работают «фабрика звезд» и «минута славы». А если отбор на передачу не пройден, то к услугам каждого – соцсети, где можно себя и свои достижения эксгибиционировать до бесконечности.
Можно и личную жизнь устроить, не выходя из дома. Сын моей приятельницы встретил девушку мечты, играя с ней в одной команде в мудреную виртуальную игру на выживание. Теперь они этим занимаются в реальном измерении. Не только молодежь, но и люди в возрасте используют соцсети в качестве свахи. Свекровь моей кузины, не успев и башмаков истоптать после смерти второго мужа, на сайте знакомств в два счета подобрала кандидата на вакантную должность законного спутника жизни.
Я искренне завидую тем, кто с интернетом на «ты», однако моя белая зависть не мотивирует меня на отказ от Брокгауза и Ефрона в пользу Википедии. Признавая все преимущества и выгоды пользователя Всемирной сети, я тем не менее чувствую себя неуютно в современной многомиллионной интернетной коммуналке. Хотя, по сути, она не так уж сильно отличается от вынужденного контактного совместного проживания разнородных человеческих особей. Разве что первая уступает второй по накалу страстей на квадратный сантиметр площади. Любое коммунальное сосуществование провоцирует заговор чувств, и возглавляет его неблаговидная зависть к ближнему. Эта зависть, как всепроникающий вирус, передается любым путем, коварно захватывает организм, отравляет существование, парализует волю и толкает на необдуманные поступки. Некоторые носители зависти адаптируются к заболеванию чувств, но не все.
Например, герой Олеши Николай Кавалеров ощущает ее пагубное воздействие, и оно мешает ему. Он мучительно ищет место в жизни, он хотел бы себя реализовать, но не знает, как добиться желаемого. Он даже не может завоевать полюбившуюся ему девушку Валю, которая, поразмыслив, прикинув, что повыгоднее, расчетливо выбирает возрастного Андрея Петровича Бабичева. Юная искательница комфортной жизни не только решительно отвергла любовь молодого неудачника Николая, но и предусмотрительно покинула своего благодетеля – приемного отца Ивана Бабичева. Он случайно оказался родным братом строителя светлого колбасного будущего нашего советского общества.
Не могу не согласиться с Мариной Райкиной из «Московского комсомольца», которая справедливо отметила умение режиссера Женовача работать с актерами, и «Заговор чувств» – лишнее тому доказательство.
Как зритель, я испытывала истинное удовольствие от игры актерского ансамбля. Оригинальная сценография Александра Боровского не давала актерам возможности сделать ни одного лишнего или неоправданного движения. Каждого исполнителя художник, как портрет, вставил в рамку из выстроенных в сценическом пространстве конструкций. Условные декорации спектакля лучше любого воссозданного до мелочей интерьера 20-х годов прошлого века отсылали зрителя к времени действия пьесы. А цветовая гамма из арсенала авангардиста Малевича еще больше подчеркивала эпоху постреволюционного строительства новой советской жизни.
Обусловленный сценографией минимализм движений давал возможность актерам сосредоточиться на внутренней жизни персонажей, отчего создаваемые образы становились ярче и значительнее. Я стала свидетелем того, как на сцене высокопрофессиональный коллектив самозабвенно исполнял трагикомическую сюиту Юрия Олеши в редакции и под руководством главного режиссера театра.
В версии Сергея Женовача я не услышала ни одной фальшивой ноты. Его литературная композиция по пьесе и роману сделана по отношению к автору бережно и уважительно. Неожиданно актуально зазвучала партия «Зависти» в «Заговоре чувств», блестяще разыгранном двадцатью актерами МХТ. Я радовалась заслуженному успеху режиссера, который в очередной раз продемонстрировал редкие в наши дни чувства Такта, Вкуса, Юмора и Профессионализма.
