К 195-летию со дня рождения Льва Толстого
Павел Басинский, дважды лауреат премии «Большая книга»
Лев Толстой не придумал толстовку, не ходил босиком и не позировал Репину с плугом… Наряду с подобными читательскими заблуждениями есть и другие, далеко не безобидные мифы о великом писателе и мыслителе.
Гордыня была основным из внутренних качеств Толстого, она проявлялась и в его философской деятельности, и в быту.
– Не знаю, в чем, собственно, заключается гордыня Толстого. В том, что он искал свою истину и не останавливался на этом пути? Многим это не нравится. Многие считают, что надо прилепиться к какой-то заведомо существующей истине и ей служить. Толстой так не мог. Если это гордыня, то пусть будет гордыня, но этим он и интересен.
Что касается повседневной жизни – он был чрезвычайно деликатным человеком, любил своих детей, воспитывал их, учил их греческому, математике, астрономии, заботился об их физической культуре. Брал, когда они были еще совсем маленькие, с собой в Самарскую губернию, чтобы они почувствовали и полюбили природу.
Но нужно понимать, что Толстой, особенно во второй половине своей жизни, был настолько озабочен массой дел и творческих, и философских, и корреспонденцией, и так далее, и так далее, что целиком отдавать себя семье не мог. Да это было бы неправильно. Поэтому некий конфликт здесь был, но это конфликт творческого человека со своими семейными, и гордыня здесь ни при чем. К тому же Толстой решал проблему не самым худшим образом.
Толстой виноват в том, что в России случилась революция. Укреплению этого мнения способствовала и статья Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции».
– Да, в этом смысле Ленин, который устроил Октябрьскую революцию, удачно перевел стрелки на Толстого. Я всегда говорю, что в революции виноваты были все – и интеллигенция, и Церковь, которая не реформировалась и находилась в позиции господствующей идеологии, и царь, и его окружение, и дворянство, переставшее служить монархии и занимавшееся какими-то своими частными проблемами. Например, дворяне продавали зерно и уезжали проигрывать эти деньги в Баден-Бадене.
Так что повально все упустили Россию, нужно это понимать, в том числе и Толстой – как мыслитель своего времени, как человек, к которому прислушивались. Я абсолютно не согласен с его отрицанием государства, отрицанием армии.
Но не надо сваливать всю вину на Толстого. Толстой, кстати, был против революции и многое сделал для смягчения нравов своего времени, для возвращения людей к нравственности, к христианству.
Лев Толстой был неверующим, полностью отрицал веру и вел в этом смысле за собой людей.
– Больше всего обижало Толстого, когда говорили, что он отвращает людей от веры. Он утверждал, что главное, о чем он говорит – вне веры в Бога жизни нет. Другое дело, что Толстой отрицал церковную форму веры. Но ведь есть много людей, которые веруют, но у них возникают проблемы с Церковью. И они находят правду в исканиях Толстого. Я не вижу в этом ничего страшного.
Кроме того, многие люди (и это распространенное явление), начиная увлекаться Толстым, приходят затем к Церкви. Особенно часто это происходило в советское время. Да и раньше многие толстовцы оборачивались затем в сторону Церкви.
Толстой-писатель и Толстой-мыслитель – две разные величины. И Толстой в последние годы жизни как великий писатель кончился, занявшись в основном философскими вопросами.
– Я категорически против этого. Уже в «Войне и мире» и даже в более ранних вещах Толстой выступает как философ. А многие его публицистические вещи написаны с художественной убедительностью. Стоит почитать, например, его ответ Синоду, где он пишет, что «я как птица, вылетевшая из скорлупы, не могу вернуться назад», – это же потрясающий художественный образ.
Толстой как художник всегда находился на высоте и никуда с нее не падал. При всем своем вроде бы отрицании чистого искусства, в конце жизни он написал «Хаджи Мурата». А в период своих философствований – такие произведения, как «Хозяин и работник», и «Отец Сергий», и «Крейцерова соната», и «Смерть Ивана Ильича», и другие вещи, которые стали шедеврами русской прозы.
Даже в «Воскресении» – в романе, безусловно, дидактическом, где перст указующий несколько затрудняет свободное течение повествования, – есть фрагменты, прописанные куда более сильно, чем «Война и мир» и «Анна Каренина». Потому что все-таки Толстой рос как художник.
Другое дело, что он не мог повторяться, не мог писать один исторический роман за другим, один семейный роман за другим и все время искал новые пути. А человек, который ищет новые пути, порой спотыкается, ошибается.
Толстой и интересен своим поиском новых путей. Он пишет сначала огромную эпопею, потом семейный роман, потом – коротенькие детские рассказы, народные рассказы, потом – совершенно замечательные повести. Творчество Толстого необходимо рассматривать в процессе, а не побивать ранним Толстым позднего Толстого.
Опытная наука тогда только дает положительное знание и являет величие человеческого ума, когда она не вводит в свои исследования конечной причины. И наоборот, умозрительная наука – тогда только наука и являет величие человеческого ума, когда она устраняет совершенно вопросы о последовательности причинных явлений и рассматривает человека только по отношению к конечной причине. Такова в этой области наука, составляющая полюс этой полусферы, – метафизика, или умозрительная философия. Наука эта ясно ставит вопрос: что такое я и весь мир? и зачем я и зачем весь мир? И с тех пор, как она есть, она отвечает всегда одинаково. Идеями ли, субстанцией ли, духом ли, волею ли называет философ сущность жизни, находящуюся во мне и во всем существующем, философ говорит одно, что эта сущность есть и что я есть та же сущность; но зачем она, он не знает и не отвечает, если он точный мыслитель. Я спрашиваю: «Зачем быть этой сущности? Что выйдет из того, что она есть и будет?..» И философия не только не отвечает, а сама только это и спрашивает. И если она – истинная философия, то вся ее работа только в том и состоит, чтоб ясно поставить этот вопрос. И если она твердо держится своей задачи, то она и не может отвечать иначе на вопрос: «что такое я и весь мир?» – «всё и ничто»; а на вопрос: «зачем существует мир и зачем существую я?» – «не знаю». Так что, как я ни верти теми умозрительными ответами философии, я никак не получу ничего похожего на ответ, – и не потому, что, как в области ясной, опытной, ответ относится не до моего вопроса, а потому, что тут, хотя вся работа умственная направлена именно на мой вопрос, ответа нет, и вместо ответа получается тот же вопрос, только в усложненной форме.
Л. Н. Толстой. «Исповедь»
Толстой постоянно всех поучал.
– Это тоже закоренелый миф о Толстом, как о каком-то мрачном таком, уверенном в себе проповеднике, который в конце жизни всех поучал.
Толстой всю жизнь разбирался в своих дневниках с самим собой и не мог разобраться, куда уж ему поучать. Он высказывал те мысли, к которым приходил, но никогда их никому не навязывал.
Другое дело, что вокруг него существовало подобие секты толстовцев, которые пытались идеи Льва Николаевича как-то зафиксировать и сделать абсолютными. Но для Толстого они не были никогда абсолютными. Для него абсолютно было наличие Бога, а все остальное он искал, пробовал, мучился и так далее.
Фарисейство Толстого. Вроде того, что Софья Андреевна, переживая за супруга, пыталась положить ему перемолотого мяса в вегетарианское блюдо, а он, пропагандируя любовь к ближнему, кричал на нее.
– Толстой с определенного момента стал убежденным вегетарианцем, он не ел мяса и рыбы. Он считал, что человек не должен употреблять в пищу «обезображенные трупы животных». Софья Андреевна, заботясь о нем, действительно, иногда подливала ему мясного бульона в грибной, он это замечал, но не злился. Он иногда отшучивался, иногда говорил: «Сонечка, я готов каждый день есть мясной бульон, только бы ты мне не лгала». И фарисейства никакого не было.
Он с уважением относился к чужим убеждениям. Есть вегетарианцы, которые начинают тут же за столом убеждать других, что нельзя есть мясо. За столом у Толстых всегда сидели люди, в том числе из тех, кто жил в доме, которые ели мясо. Сама Софья Андреевна ела мясное, и ничего, не было каких-то прямо уж страшных ссор из-за этого.
Произведения Толстого можно читать отдельно, не занимаясь исследованием личности писателя.
– Это одна из бед прочтения произведений Толстого. На самом деле их нельзя до конца понять, не понимая личности писателя. Его творчество не существует в отрыве от его личности.
Есть писатели, у которых достаточно читать только их тексты. Особенно это можно сказать о французской литературе, когда текст должен говорить сам за себя. Например, о произведениях Флобера, Бальзака, Золя.
У Толстого тексты говорят, конечно, сами за себя, но всей глубины их понять без знания мировоззрения Толстого, особенностей его личности, его взаимоотношений с близкими, с государством, с Церковью, конечно, нельзя. Толстой – сам по себе произведение. И жизнь, непосредственно его окружающая, перетекала в произведения, как это происходит в «Войне и мире», в «Анне Карениной».
С другой стороны, творчество определенным образом влияло на его жизнь, в том числе и на семейную. Поэтому я считаю, что знание личности Толстого, даже каких-то потаенных моментов его биографии совершенно необходимо. Но полноценная биография Толстого у нас до сих пор не написана.
В школе не стоит изучать романы Толстого: они не понятны для старшеклассников.
– Я понимаю проблему современных школьников, которые не могут читать длинные периоды в «Войне и мире», особенно исторические отступления. И совершенно не против адаптированных, сокращенных версий романа. Почему бы нет? Но важно, чтобы дети все-таки имели представление, о чем «Война и мир», о чем «Анна Каренина».
У нас побеждает неверная точка зрения, что в школе изучать Толстого рано, его следует читать гораздо в более зрелом возрасте. А что там дети могут понять? Но если дети не начнут читать романы Толстого в школе, они, став взрослыми, не будут их читать никогда. Здесь нужно работать на опережение, давать детям более умные вещи, чем даже позволяет воспринимать их развитие. Потом они вспомнят об этом, вернутся или не вернутся. Но, если им не давать в школе, они не вернутся к этому никогда, это абсолютно точно.
