Представляем вниманию читателей подборку стихотворений известного российского поэта Михаила Синельникова
* * *
Вселенная беременна всегда,
Плодит планет все новых мириады,
И со звездою говорит звезда
О том, что нет желаннее отрады.
И на Земле рожденьям нет конца,
И угасанье жизни иллюзорно,
Пока летит цветения пыльца
И цепкий ветер переносит зерна.
Вновь легкий пух сады осеменит,
Потомство преумножится все снова,
И падает, как желудь на гранит,
От бытия оторванное слово.
Космогония
Придет конец игры,
Когда без перерыва
Швырять свои шары
Устанет буйный Шива.
Но зыблются моря,
И, джунглями одеты,
Рождаются, горя,
Все новые планеты.
Порядок бог создаст:
Все тот же Ганг на каждой,
И вновь законы каст,
И страсти с лютой жаждой.
И скажет кто-нибудь
Кружку людей и ланей,
Что есть Срединный Путь,
А беды – от желаний.
Верховный Стеклодув,
Не даст он сферам сдуться,
И в дни, когда, заснув,
Захочешь не проснуться.
* * *
Правдивы, приевшейся лжи вопреки,
К речам и решениям глухи,
Встречались бессребреники-старики,
Святые старухи.
Туземная тьма и бездушье столиц,
Рвачи, прощелыги…
А в памяти свет необыденных лиц
И ветхие книги.
Конечно, я был лишь мальчишка, юнец
С учебной нагрузкой,
И все же застал их и видел конец
Интеллигенции русской.
Летели метель и горячая пыль
Тайгой и пустыней,
Но все устремлялись Тильтиль и Митиль
За птицею синей.
* * *
Жар спадал, холмы и дали
Заволакивала мгла.
Где же ты, о, генацвале?..
Время лучшее едва ли
Было в жизни, что прошла.
Там сгорала ночь в подвале
И сжигали жизнь дотла,
Пораженья и печали
Забывали у стола.
И приезжих привечали
Всплеском жгучего тепла.
В этом городе не знали,
Что Россия умерла.
Воды Лагидзе
Явился опыт в хаосе террора.
Когда большевики вошли в Тифлис,
Работали расчетливо и споро.
Закат был грозен и лилово-сиз.
В семнадцатом они, конечно, сдуру
Сожгли бы все, что чуждо и старо,
И сокрушили всю аппаратуру,
Но уцелело дивное ситро.
Простой народ с элитою сроднила
Его струя в отливах золотых.
Детей и взрослых, тружеников тыла
И стихотворцев пришлых и своих.
Пойдем к Лагидзе, к сладостным сиропам!
Кахури красный, сродственник вина,
В Кахетию ведет по горным тропам…
Вот шоколадный, им душа полна!
Вот сливочный – упиться так легко им,
Чтоб возвратиться в глубину времен!
Иль веющий забвеньем и покоем
Ты выбрал мяты изумрудный сон?
Япония. XVII век
Приплывши в Осаку,
Пойду я посуху,
Причастью выплюю,
Ступлю на Библию.
Здесь чаепитие
С людьми лютейшими
И до закрытия
Прогулки с гейшами.
И милый Митико.
С глазами-щелками,
Родное дитятко
От ведьмы шелковой.
С мечтами юными
Под сенью сакуры
Дорога дюнами
В сон черно-лаковый.
* * *
Уж внуки есть у тех вьетнамок,
Ведь протекло так много лет,
Но не прошел сайгонский амок,
Слепых метаний стойкий бред.
Припомнишь вдруг то шляпы конус,
То джунгли с лиственной молвой,
А вот и лодочницы голос,
Болота оклик горловой!
И взгляд мечтательный и длинный…
И длятся, за тобой гонясь,
И зелень памятливой тины,
И ясновидящая грязь.
Эвр
Давно Борея нет и Нота,
Зефир, как водится, далек,
Но сладостна моя дремота,
И друга мне прислал Восток.
Я в детстве тронут этим Эвром.
Колебля рослую траву,
Он стал воспоминаньем первым,
Я с этим веяньем живу.
Он прян в преддверии Китая,
Силен и в северном краю,
И, над минувшим пролетая,
Всю возвращает жизнь мою.
* * *
Журчит напиток, нужный до зарезу,
В пустыне выбиваясь из песка.
Вода с щемящим привкусом железа
Внезапна, горяча и не сладка.
То исчезая в щебне, то воспрянув,
Как лирика, бурлит, и саксаул,
Еще стоящий на пути барханов,
Ее живящей горечи глотнул.
Златоткань
Все бегут золотистые нити
Под руками прядильщиц-подруг.
А века пролетели… Взгляните,
Как вся жизнь изменилась вокруг.
Гибнут царства, сменяются власти,
Трубы воют, победно крича,
Но течет, как мученье и счастье,
Здесь почетная эта парча.
Есть нужда в облаченье богатом,
В этих тканях – завещано им
Становиться почетным халатом,
Тюбетеем сиять золотым.
Даже речи родной долговечней
Сквозь столетья протекшая нить,
Хоть пришлось и поэзии течь с ней,
В общем русле так долго побыть.
Далай-лама
Заметно, что дряхлеет далай-лама.
Вдруг стал немногословно-деловит.
Не покидая собственного храма,
Улыбками людей благодарит.
Решенья Ватиканского собора
Перелистав, утратил интерес.
Потом увлекся книгой Нильса Бора,
Потоком квантов, музыкой небес.
Поговорив с бельгийцем по-фламандски,
Смежил он веки и сомкнул уста,
И заплясали вдумчивые маски,
И вещая открылась пустота.
И мнится, что откуда-то оттуда,
Всезрящими созвездьями храним,
В халатике цветном трехлетний Будда
Бежит к нему и скоро станет им.
Третья тайна
Нет, не Парижу, не Риму
Вещее слово дано.
Что ж Ты избрала Фатиму,
Чтоб не померкло оно?
Чтобы дитя, португалка,
В сердце его сберегла…
Иль безнадежности жалко,
Грустная скудость мила?
Разве я с выбором спорю!
Детской души чистоту,
Дух устремления к морю
В этой провинции чту.
И обращаюсь к Марии
Жизни вечерней порой:
«Тайну свою о России
В должное время открой!»
* * *
Отрок, с трепетом внемлющий свету,
Исходящему из черноты…
Вот как видел историю эту,
Зачарованный Нестеров, ты.
А в пейзаже березы и травы,
Среднерусские эти цветки.
Но, меж тем, это – утро державы,
Чьи победы еще далеки.
Столько крови и лжи, и елея,
Непосильных трудов и обид!
Вот она распадается, тлея,
И в конвульсиях поздних бомбит!
А над нею склонившись устало,
Голубою зовет глубиной
То, что смутно дитя прозревало
В колыбели своей лубяной.
