К 475-летию со дня рождения автора одного из величайших произведений мировой литературы – романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»
Александр Балтин, поэт, прозаик, эссеист
Дон Кихот… На рисунке Пабло Пикассо образ кажется окарикатуренным, но приглядитесь: вот же он – подлинно неистовый воин под таким детским солнцем.
Солнце Дон Кихота было отчасти детским – кто еще способен поверить в триумф добра, изведавши столько зла, буквально чувствуя, как переполняет оно мир…
Дон Кихот резко меняет судьбу. Менялась много раз и судьба Сервантеса, и каждый его опыт давал новую зрелость великолепному повествованию.
Дон Кихот смешон? Он величествен и великолепен, он значителен и могуч, он проезжает века на своем Росинанте, чтобы века дивились дерзновению одного, решившего ратоборствовать со многими.
И века взирают на рыцаря снизу вверх: ибо, сколько бы ни громоздилось зла, всегда готов вступить с ним в схватку величественный, великолепный Дон Кихот…
…Он особенно близок русским: есть свой, русский вариант Дон Кихота – и благодаря великому переводу Николая Любимова, и потому, что сострадание было на протяжении веков отличительной чертой русского характера (сейчас едва ли так: десятилетия торжествующего эгоизма-прагматизма не могли не сказаться).
Сострадание ко всем: малым, обиженным, как клеймом, несправедливостью отмеченным. Пусть колодники, но ведь каждый – человек, пусть глупцы, но ведь они не виноваты. Дон Кихот, остро ощущающий глобальную несправедливость мира. Сострадание порой в ущерб себе…
Такого играл и Николай Черкасов в советском фильме – с точным рисунком роли, с некоторой сумасшедшинкой, остро, ярко…
Юрий Толубеев, исполнивший роль верного оруженосца в советской экранизации, был великолепен. Каждый штрих, каждая краска дополняли вечный образ, насыщая его плотью, силой, яркостью.
Времена Дон Кихотов прошли: мир все больше подчиняется технологически-технократическому безумию. Но образ остается и не тускнеет.
Санчо не предполагал путешествия от собственной калитки в вечность; не предполагает и Дон Кихот, решивший ратоборствовать со злом, чьи объемы избыточны в любом социуме…
…Они едут и едут: в недрах и дебрях человечества, несколько подросшего в духовном плане (все-таки казни на городских площадях ныне не производятся), однако по-прежнему барахтающегося в вязкой субстанции зла, которое не переплавить алхимическим путем в лучистое драгоценное золото; его можно только убрать, вычистить, как вычищал Геракл конюшни Авгия.
Образцовый русский перевод, выполненный Любимовым и вышедший в 1951 году, показывает языковую густоту и необыкновенную плотность письма: чудо, завораживающее языковыми самоцветами, начинается с первого абзаца, с описания села Ламанчи (которому предстояло стать знаменитым), быта, даже еды (олья подрида – ах, как хороша…).
И смак жизни ощущается в каждом фрагменте, в каждом словесном пассаже.
О жизни Дон Кихота до начала странствий известно мало: в них отправляется он уже пятидесятилетним, много передумавшим и пережившим: хотя ни психологию, ни мировосприятие тогдашних людей мы не представим целостно, очень уже отличаясь от них.
Вероятно, Дон Кихот чувствовал чужую боль так же остро, как свою; сразу вспоминается Достоевский со словами о слезинке ребенка: он был бы близок Сервантесу, жизнь которого была далека от тишины и покоя.
Образ рыцаря использовался впоследствии много раз в литературе, иногда шаржированно, иногда мистически, достаточно вспомнить рассказ Х. Л. Борхеса «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”» или «Житие Дон Кихота и Санчо» Мигеля де Унамуно.
Обращались к образу не только испаноязычные авторы: Грэм Грин написал своего «Монсеньора Кихота» в 1982 году.
Образ, беспокоящий века, не дающий им зарастать жиром тотального равнодушия. Задуманная Сервантесом пародия удалась – она вылилась в один из самых знаменитых романов человечества. Архетип человеческой природы, истолкованный, как психологическая категория: и появляется понятие «донкихотство»…
Честь – донкихотствовать в мире, закрученном вокруг жестких стержней эгоизма, прагматизма, предельного себялюбия…
Остро прочерченные иллюстрации Гюстава Доре: человечество увидело Дон Кихота глазами знаменитого художника, который, как и в большинстве своих работ, точно попал в самый нерв восприятия образа большинством…
Иллюстрации выстраиваются в своеобразный художественный пантеон: они трактуют отдельные моменты повествования с сухою силой. А другой и не нужно.
Они показывают тогдашний мир ярко, на предельной грани выразительности, и, будучи черно-белыми, воспринимаются цветными: словно лучшее, определявшее суть рыцаря, проступало сквозь страницы, заражая всех, кто видел, воспринимал…
Конь и ослик, великаны, мельницы, трактиры, дороги, колодники, знать, дворцы, где интриги и низкопробные чувства банальны, копье и меч, разнообразие приключений – огромный космос Дон Кихота продолжает вливаться в действительность настолько ярко, что непонятно, как человечество обходилось без него.
