Представляем вниманию читателей рассказ Владимира Малышева из книги «Возвращение», вышедшей в этом году в издательстве «Вече»
Третьи сутки над деревней Макарово занудливо моросил мелкий дождь. Темно-серые тучи плотно зашторили солнечный свет, превратив день в сумерки. Размыло в непролазную грязь проселок, обеспечивающий единственную связь с внешним миром. Луг на окраине напитало влагой так, что пожелавшая пройти прямиком через него бабка Агафья, провалившись, зачерпнула сапогом чавкающую жижу, чертыхнулась и повернула назад. Улицы опустели, собаки не лаяли, петухи не кукарекали. Жизнь замерла.
Евсей Зыков сидел на бревне у сарая и грустил. Причин для печали было несколько. Правда, начиналось все весело. Как-то к вечеру закончили они с мужиками сено стоговать и присели под навес отдохнуть. Кто-то сбегал за бутылкой самогона, кто-то принес нехитрую закуску: шмат сала, пучок зеленого лука да буханку ржаного хлеба. Выпили, не торопясь, поговорили за жизнь и разошлись.
По дороге домой Евсей заглянул в гости к куму, а тот только что самогону выгнал литров пять. Как тут было не попробовать первача еще теплого? Напробовались до такой степени, что Зыков еле в темноте доплелся до дома и решил переночевать на сеновале, дабы жену не будить. Утром умылся прямо из кадки с дождевой водой, зашел в избу, супруга его, ненаглядная Глафира, на стол собрала. Встретила мужа косым взглядом, молча. А чего говорить, и так все понятно? Евсей знал, о чем она спросит, потому как полжизни повторяется одно и то же: «Где тебя черт носил? Опять нажрался?» И тому подобное… Времена, когда были ссоры с битьем посуды и клятвенные обещания завязать, давно прошли, ничего не сбылось.
Сел, подцепил на вилку макаронину, ко рту поднес, ан не лезет. В окно стал уныло смотреть, к еде не прикасаясь. В конце концов жена сжалилась –достала бутыль и плеснула полстакана на опохмел. Дрожащей рукой взял и большими глотками опрокинул в себя. Посидел. Полегчало. И аппетит вернулся.
Утром пошел Евсей на сенокос, а вечером не выдержал, опять с мужиками крепко поднабрался. На следующий день на заработки уже без завтрака пришлось идти, а когда вернулся, входная дверь изнутри на крючок закрыта. Так что опять ночь на сеновале, хорошо хоть бутыль самогона в сарае припрятана была, да кадка с квашеной капустой тут же стояла. А потом этот самый дождь зарядил, какая уж тут работа. К третьим суткам бутыль опустела. От тоски Зыков выполз из сарая, сел на мокрое бревно и стал безучастно смотреть на происходящее. Сил не было совсем, голова раскалывалась, конечности, не получая от нее команды, вяло двигались сами по себе и лихорадочно подрагивали.
Владимир Сергеевич Малышев сочинял стихи с детства. Это увлечение он пронес через долгие годы, сочетая его с большой ответственной работой: директор Госфильмофонда РФ, заместитель министра культуры России, ректор ВГИКа, автор сценариев и продюсер фильмов. Однако несколько лет назад В. С. Малышев неожиданно начал писать рассказы, самые разнообразные, по-настоящему жизненные, смешные и грустные, возвышенные и земные… Его книга «Возвращение», вышедшая в этом году в издательстве «Вече», иллюстрирована рисунками педагогов и студентов ВГИКа, которые их оживили и сделали более кинематографичными. Не зря же автор и его художники трудятся на вгиковской ниве.
«Наверное, это конец», – подумалось Евсею.
Он сполз с бревна и лег на траву. Взгляд уперся в свинцовое небо. Отчего-то вспомнилось ему, как он мальчиком ходил в церковь и, перекрестившись перед иконой Пресвятой Богородицы, молил ее о помощи. В отчаянии из последних сил Евсей простонал: «Матерь Божия! Неужели уж такой я никчемный? Неужели так и помру под забором? Молю Тебя, помоги мне! Спаси и сохрани!»
В этот момент ему вдруг почудилось, что на сером полотне туч стало проявляться маленькое окошко прозрачного лазурного неба, а в нем засиял лик Богородицы. И вопросила Она: «За что же спасать-то тебя, Евсей, ведь грешник ты большой. Ну да ладно, уж больно матушка твоя за тебя горячо просит, так и быть, поживи еще. Встань и скинь одежду».
Не помня себя, Зыков исполнил повеление. Он с удивлением увидел, что отдельные струи дождя стали окрашиваться в золотой цвет. Этот сияющий водопад обрушился на Евсея и, окатив с головы до ног, ушел под землю. Исчез и Святой образ, небо вновь потемнело.
«Допился, – подумал Зыков, – надо же такому привидеться! Быть того не может!»
В это время из дома вышла Глафира и, увидев стоящего под дождем посередине двора голого мужа, запричитала:
– Что ж ты, паразит, позоришь нас перед всей деревней?! Нажрался до чертиков! Пора лекаря звать!
– Да погоди ты, дура-баба, – спокойно произнес улыбающийся Евсей, – я только что с Богородицей разговаривал!
– Вот-вот, оно и видно с кем ты разговаривал! В психушку тебе пора, иди, придурок, оденься, – приказала жена.
Она затолкала мужа в дом и бросила ему исподнее. Евсей натянул подштанники, лег в постель и безмятежно заснул. Встал он рано, голова была светлая, силы вернулись. До завтрака Зыков успел во дворе навести порядок, колесо у телеги починил, дров наколол. Позавтракал без спиртного с аппетитом. Так и повелось, с утра до вечера работа по хозяйству, алкоголя ни гу-гу. Супруга не нарадуется, соседи диву даются.
Собрался было Евсей к дому пристройку сварганить, да деньжонок маловато оказалось. Решил он по сусекам поскрести. Мешка три картохи, что от зимы осталась, погрузил на телегу, да жена-рукодельница отрядила пяток рушников с яркой вышивкой. Подался с этим добром на ярмарку в город, вдруг повезет. И повезло, все распродал, а только хотел материалов прикупить, как вдруг подходит к нему купчик заезжий, говорит так мол и так: «Товар у меня парфюмерный всякий остался нераспроданный, а мне срочно уезжать надо. Ты, я вижу, при деньгах, купи за полцены, не пожалеешь».
Посмотрел Евсей на продукцию, и правда отменная – духи, пудра да помада французские.
«А, была не была – решил, куплю, авось перепродам подороже, с барышом останусь», – и купил на все вырученные от продажи.
Когда вернулся, первый флакон духов продал зажиточной соседке. Та медлить не стала, обрызгалась и вечером на посиделки к подругам побежала. Все мужики к ней так и липли, а товарки завидовали. На следующий день у Евсея от покупателей отбоя не было, враз весь товар разобрали, еще и не всем хватило. Тут Зыков медлить не стал, опять смотался в город и накупил ворох всякого разного.
Через месяц он открыл лавку, а через год выстроил новый двухэтажный дом с подвалом и магазином на первом этаже. Ну и пошло-поехало год за годом. Евсей сам уже не работал, помощники на него батрачили. Стал он тучным, неповоротливым, волосы поредели, бороденка поседела. Под стать ему и Глафира раздалась, настоящей купчихой стала. Детьми они не обзавелись, все как-то за делами не до этого было.
Однажды по утру, когда хозяин не спеша отхлебывал из блюдца ароматный чай вприкуску со сладким пирогом, заглянул к нему дальний родственник. Сразу с порога рухнул на колени и взмолился со слезой в голосе:
– Смилуйся, уважаемый Евсей, ссуди деньгами. Жена моя расхворалась, доктор сказал только редкое заморское лекарство помочь может, да вот беда – стоит оно дорого, у меня же, как назло, сейчас ни копейки.
– Болит что-то у нее? – не переставая пить чай, спросил Зыков.
– Да в животе жжет, прям горит, мечется бедная вся в бреду, – ответил мужичонка, и вновь попросил: – Будь добр, помоги, слово даю – отработаю, все верну.
– А с чего ты вернешь-то, у тебя ж за душой вошь на аркане? Жинка твоя, поди, съела чего-нибудь прокисшее, вот и бродит у нее в животе, раз несколько до ветру сбегает, проспится и поздоровеет. А ты панику поднял, людям спокойно чайку не даешь попить, – недовольно пробурчал Евсей и добавил: – Ну уж если она дня через два-три не оклемается, тогда и заходи, обсудим, чем тебе помочь.
Родственник встал с колен и молча, не попрощавшись, вышел. На следующий день Зыков спустился в магазин проверить, как идут дела, глянул в окно и увидел, что по улице понуро бредут вслед за телегой несколько человек. Он послал приказчика, узнать в чем там дело. Тот вернулся и сообщил:
– Жену вашего родственника хоронить повезли, говорят, бедняжка страшно мучилась, а ночью отошла.
– Вон оно как, видать, и взаправду болела, – пробормотал Евсей и, перекрестившись, добавил: – Ну да на все воля Божья, земля ей пухом.
– А вы что застыли, дел мало? Порядка не вижу! – прикрикнул он на работников и пошел обедать.
Примерно через месяц возвращался Зыков с ярмарки из города и, когда подъезжал к родной деревне, еще издали увидел поднимающийся клубами столб черного дыма.
– Похоже, пожар, – подумалось ему.
Подъехав ближе, он к своему ужасу понял, что горит его дом. Вокруг бегали люди, кто-то пытался заливать огонь, таская ведра с водой, да куда там.
– Керосин горит, – понял Евсей, несколько бочек им накануне было закуплено по дешевке. Видать кто-то по неосторожности лампу рядом с бочкой без присмотра оставил.
Через три часа все было кончено. Дом вместе с имуществом сгорел дотла. Во дворе остался целым только ветхий сарай, куда Зыков с женой и переселились. Как это принято в деревнях, соседи поделились с погорельцами кто чем мог: старой одежонкой, утварью, съестными припасами, кто-то даже флягу первача принес.
Жизнь для Евсея остановилась. Целыми днями он с утра до вечера сидел у сарая на бревне и, не закусывая, отхлебывал из бутыли самогон. Постепенно Зыков перестал воспринимать действительность, пребывал в забытьи и не реагировал на упреки жены.
Однажды пошедший проливной дождь на время привел его в чувство. Сидя под освежающими струями, он вдруг отчетливо вспомнил, как когда-то средь серые тучи проступил светлый лик Богородицы, как помогла она ему наладить жизнь. Евсей встрепенулся, посмотрел с надеждой на небо и пробормотал: «Матушка Пресвятая Богородица! Явись мне, окажи милость, спаси меня грешного!» Но сколько он не всматривался – чуда не произошло. Тучи еще больше налились свинцом.
«Ну и ладно, обойдусь», – пробормотал Зыков, отхлебнул большой глоток первача и забылся.
– Дяденька, – вдруг услышал он детский голос. – А что это за тетя в голубом окошке на небе сидит?
Евсей открыл глаза. У забора стоял соседский мальчик и показывал рукой вверх. Зыков посмотрел на серую пелену и, ничего не увидев, чертыхнулся.
– Что ты, несмышленыш, чепуху городишь? Нет там никого, иди уже, а то промокнешь и простудишься еще, – пробормотал он и отключился.
– Как же нет, вон она улыбается! – сказал мальчик и, не дождавшись ответа, протянул руки к небесному образу, да так, улыбаясь, и застыл под проливным дождем.
А дождь продолжал поливать землю, деревья, дома, пасущуюся на лугу унылую лошадь, людей, не успевших спрятаться под крыши, улыбающегося мальчика и спящего непутевого Евсея.
