К 280-летию со дня рождения Гавриила Державина
Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Он родился 3 (14) июля 1743 года под Казанью. Как подходит ему, поэту, громкая фамилия – Державин. И родословная – от татарских мурз, издавна служивших русским князьям. Он стал первым стихотворцем империи, державы, государственным человеком и в то же время непревзойденным лириком и мастером иронии.
Могучий, неисчерпаемый русский поэт, он был еще и крупнейшим политическим деятелем. То губернатор, то кабинет-секретарь императрицы, Державин занимался и банковскими делами, возглавлял прокуратуру империи, был первым русским министром юстиции. Служил добросовестно, не боялся отстаивать свое мнение перед монархами, боролся с коррупцией и оправдывал невинно осужденных, вникая в каждое дело.
Жил в последние годы в настоящем дворце на Фонтанке, который построил на свои честные сбережения. Когда Державину нужно было хорошо заработать, он не ждал подношений от монархов (которые подчас щедро благодарили его за стихи), а садился за ломберный стол. В зрелые годы ему особенно удавались не азартные, а коммерческие игры вроде преферанса, которые требуют расчета и выдержки.
И слава, и почести, и влияние пришли к нему по меркам того времени в весьма зрелом возрасте – на пороге сорокалетия. До этого он маялся, пытался вырваться из нужды и безвестности. Служил в Преображенском полку, потом был столоначальником средней руки в прокуратуре. Писал стихи к тому времени уже лучше всех в России, но об этом мало кто знал. Он выбивался из всех канонов, писал раскрепощенно до ошеломления – не по-ломоносовски и не по-сумароковски, а на свой салтык:
Лобызаю, умираю,
Тебе душу отдаю,
Иль из уст твоих желаю
Душу взять с собой твою…
Судьбу поэта решила его дерзкая и веселая ода «Фелица», посвященная Екатерине II, но не напрямую, а с ажурными иносказаниями от «петербургского мурзы». Фактуру он позаимствовал из «Сказки о царевиче Хлоре», которую сама Екатерина II написала для своего внука Александра.
Вышло так, что Екатерина по стихам Державина полюбила русский язык. Она уже знала многих русских поэтов – Александра Сумарокова, Василия Петрова… Но они слишком мудрствовали, а Державин в стихах оказался остроумным, смелым, парадоксальным собеседником:
Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
Кто сколько мудростью ни знатен,
Но всякий человек есть ложь.
Ей не хватало в русской словесности именно такой легкости, того, что сам Державин позже назвал «забавным русским слогом», который годится и для шуток, и для глубоких афоризмов, и для поэтического полета. И Екатерина решила приблизить к себе этого острослова. Отчасти они разочаровали друг друга. Поэт, увидев ближе объект своего восторга, заметил в «богоподобной царевне» и склонность к интригам, и лицемерие. А ее одновременно и восхищало, и ужасало его бурное правдолюбие. Правда, с годами, изучив преемников императрицы – Павла и Александра I, – Державин сумел по достоинству оценить величие «матушки», ее взвешенную политику, ее умение выдвигать талантливых людей.
Во времена «дней Александровых прекрасного начала» Державин слыл не только живым классиком, но и одним из немногих консерваторов в окружении царя. Будучи министром юстиции и генерал-прокурором, сам Гаврила Романович считал себя главой правительства. Работал энергично и от других требовал того же. Не терпел прожектерства, бессмысленных высоких слов. В итоге дождался насмешливых слов императора, которые означали отставку: «Ты слишком ревностно служишь». Александр I предложил Державину тихую синекуру – заседания в Сенате. Оставаясь сенатором, Гавриил Романович гарантировал бы себе высокое министерское жалованье и высший орден империи – Андреевскую ленту. Но тут взыграла гордость: «Сенат? Мне там нечего делать». На старости лет он остался без должностей, вольным поэтом.
Державин успел благословить юного Пушкина на лицейском экзамене. Искру небывалой поэзии заметил сразу. Оставаясь непонятым, он все-таки многому научил стихотворцев «золотого века» русской словесности. Прежде всего – искусству вести непринужденный разговор с читателем – сразу и о личном, и о политике, искусстве, винах, ветчине и щах с желтком… В этом секрет и «Фелицы», и «Евгения Онегина». И «Приглашения к обеду», и «Домика в Коломне».
А вот – «Видение Мурзы», своеобразное продолжение «Фелицы»:
На темно-голубом эфире
Златая плавала луна;
В серебряной своей порфире
Блистаючи с высот, она
Сквозь окна дом мой освещала
И палевым своим лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем.
По убеждениям Державин был монархистом и даже сторонником дворянских привилегий, вплоть до крепостного права. Правда, он считал, что дворянство должно быть не «вольным», а служивым, исполняя свои обязанности, главное из которых – защита державы. А если не сражаешься за Отечество, то и от поместий откажись. И Державин – сатирик, лирик, бытописатель – стал певцом армии. Кстати, он первым начал употреблять слово «Родина» в значении «Отчизна», подарил нам это слово. Что такое солдатская лямка и офицерская служба, он знал не понаслышке. Участвовал и в сражениях – во время Пугачевского восстания.
Последнее, недописанное стихотворение Державина стало легендой. «На тленность» – так должна была называться новая ода, от которой осталось только восемь строк, начертанных грифелем на аспидной доске:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Скорее всего, Державин, при его неистребимом жизнелюбии, продолжил бы эти стихи антитезой. Рассказал бы, что бессмертие все-таки существует. Прежде он уже провозглашал: «А я пиит – и не умру». И – в переложении Горация:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Не все его надежды сбылись. До сих пор не видели сцены многие державинские драматические произведения, которые он на склоне лет считал своими главными творениями. Но века отобрали в свою сокровищницу стихи, лирику и героику Державина – наследие, которое действительно «выше пирамид».
