Алиса Даншох
Мы продолжаем публикацию фрагментов из новой книги Алисы Даншох, которая в скором времени выйдет в московском издательстве «Эксмо»
Глава VII
Легко ли быть долгожителем
Однажды на скромный восьмидесятилетний юбилей моей бабушки ее «юные друзья» под шестьдесят подарили симпатичный крымский пейзаж. Его сопровождало двустишие:
Скажу вам, Вера, не тая,
Прекрасней вы Сюрю-Кая.
«Юные друзья», как и бабушка, были истинными коктебельянцами и каждый год ездили на поклон волошинским местам. Подарок долгие годы жил за стеклом книжной полки, напоминая владелице о счастливых прогулках по Карадагу. Последняя состоялась, когда бабушке исполнилось 86, и по всем критериям ВОЗ она вошла в категорию очень пожилых людей. Результат ее марафонского пробега по жизни был отмечен поздравительной телеграммой тогдашнего мэра Лужкова: «В связи с вашим столетним юбилеем примите наши сердечные поздравления… и т.д.». Выслушав официальные слова, бабушка заметила: «Лучше бы бутылку вина прислал».
Те, кто, как моя бабушка, перешагнули рубеж 90 и двигаются к отметке 100, сохраняя память, разум и заинтересованность в происходящем, вызывали и вызывают у меня самое искреннее восхищение. Они представляются мне горными вершинами человеческого духа, носящими славные имена окружающих нас людей.
Изучая карту моей жизни, я поняла, что долгие счастливые годы провела под сенью не скромной Сюрю-Кая, а рядом с близнецом гималайского Эвереста, который в домашнем кругу назывался «Бабушка Вера». С одной стороны, я горжусь родственными связями с самой высокой горной вершиной, а с другой стороны, меня пугает высота, которую в силу многих причин мне не одолеть. Тем не менее я постоянно ищу в себе что-нибудь симпатичное, нечто положительное, что генетически перепало мне от бабушки и что могло бы помочь карабкаться вверх. Думаю, многим из нас выпадал шанс сделать привал у подножия горы, вершина которой озарена светом яркой индивидуальности. Мне подобный шанс предоставлялся неоднократно, он позволял заглянуть в будущее и найти в нем подтверждение того, что преклонный возраст, как и черт, не так страшны, как их малюют. В выборе героев этой главы я руководствовалась двумя соображениями: личное с ними знакомство и бесконечное восхищение теми, кто достойно прошел долгий путь в страну возрастных изменений. <…>
Часть первая
Однажды проблемы здоровья привели меня в санаторий «Барвиха», где я познакомилась с Игорем Александровичем Моисеевым, заслуженным долгожителем из мира хореографии. На момент нашей встречи ему исполнилось 96 лет. Он из года в год приезжал в санаторий, где наш первый президент когда-то работал с документами и где многие выдающиеся деятели былых времен успешно поддерживали слабеющие силы. Игорь Александрович дважды в день совершал моцион, обходя быстрым, даже для человека среднего возраста, шагом владения Управления делами Президента РФ.
В те августовские дни весь санаторий обсуждал любовную драму, разыгравшуюся на барвихинском озере. Дело в том, что огромный гусак по имени Боря влюбился в прекрасную белую лебедиху, бросив на произвол судьбы выводок малых деток с их матерью. Он повсюду сопровождал новую возлюбленную, пугая громогласным гоготаньем других пернатых и устрашая соперника. Законный спутник длинношеей красавицы сдаваться не собирался и неотступно следовал за наглецом Борей и легкомысленной кокеткой. Стоя на берегу водоема, я с интересом следила за развитием лебедино-гусиных отношений. Оказалось, что и Игорь Александрович наблюдает за перипетиями орнитологического адюльтера. Начав свою карьеру в Большом театре, великий хореограф XX века, вне всяких сомнений, прекрасно разбирался в непростых взаимоотношениях обитателей «Лебединого озера». Из репертуара театра практически никогда не исчезала трагическая легенда про злого волшебника, положительного принца и его двух антиподных подружек в образах белого и черного лебедей.
Я подошла к Игорю Александровичу и осмелилась с ним заговорить. Глядя на проплывающую мимо необыкновенную троицу, я заметила, что с моей точки зрения «Лебединое озеро» в переносном смысле – это модель извечного конфликта интересов в любом творческом коллективе. Какой-нибудь злой гений типа гусака Бори руководит и повелевает безмолвным белым большинством, а ему противостоит благородный Зигфрид с прогрессивными идеями. Игорь Александрович саркастически заметил, что на одного Зигфрида приходится несколько злых гениев и, увы, в финале верх берут черные силы. Я возразила:
– Не всегда. Вот ведь балетмейстер Григорович нашел в себе силы переписать либретто. Он утопил злодея, а Зигфриду предоставил возможность дожить до заслуженной персональной пенсии.
Игорь Александрович улыбнулся, а я нахально продолжала:
– Вы, Игорь Александрович, самый настоящий Зигфрид, одолевший всех неприятелей. Только вы имя сменили: вместо проигравшего битву немецкого принца вы стали победоносным русским князем Игорем.
Столь прямолинейный комплимент несколько смутил бывшего Зигфрида. Он откланялся, выразив вежливую уверенность в скором свидании.
Мы действительно виделись часто на ежевечерних посиделках, происходивших либо на парадном крыльце санатория, либо в баре, которым тогда заведовала уютно-полная женщина с именем Валентина. В теплые летние вечера отдыхающие, принарядившись, собирались перед ужином подышать дивным кислородом лучшего в Подмосковье «царского» леса. Эпитет «царский» здешние леса получили при Иване Грозном, когда дорога от Кремля до Звенигородского монастыря проходила по этим местам. На барвихинском золотом санаторном крыльце члены царских семей и королевских дворов не сидели, равно как и сапожники с портными. Зато на уютных диванчиках и креслицах располагались представители постсоветской элиты из творческой, дипломатической, управленческой и научно-технической интеллигенции. Практически каждый заезд отдыхающих поставлял на крыльцо кого-нибудь из академиков или членкоров, не говоря уже о профессорах. Всегда бывал кто-то из известных и очень заслуженных артистов и режиссеров. Обязательно поправляли свое здоровье послы, бывшие и текущие члены правительства, а также политические деятели различных фракций. Само собой разумеется, что все были при женах, которые демонстрировали заслуги мужей и свои наряды. Они с удовольствием и себя показывали, и на других смотрели и расцвечивали монотонность медицинских процедур захватывающими новостями из разряда «кто в чем» и «кто с кем».
Будучи человеком общительным и любознательным, я принимала самое активное участие в формировании курортно-санаторного общественного сознания. Я слушала чужие истории, рассказывала свои, всячески стараясь по мере сил и возможностей увеличивать положительный заряд общения. «И каждый вечер в час назначенный» Игорь Александрович со своей очаровательной супругой Ириной Алексеевной появлялся на крыльце после освежающего тихого часа. Вмиг, как на сеансе черной магии в театре «Варьете», откуда-то появлялось кресло для мага народного танца. После нескольких вежливых попыток усадить в него жену, которая, заботясь об удобствах мужа, всякий раз отказывалась, Мастер сам в нем располагался, правда ненадолго. Думаю, наше дамское щебетанье его явно утомляло, и он сбегал от нас на прогулку в быстром темпе. Ирина Алексеевна объясняла его поведение тем, что он стал плохо слышать, однако у меня закралось подозрение, что жалобы на ослабленный слух являлись лишь удобным предлогом не слушать чужие глупости и помогали избегать, с его точки зрения, пустых разговоров. Единственное, чем его можно было легко соблазнить, – это партия в шахматы. Вскоре я нашла еще один способ, как привлекать внимание Игоря Александровича. От его жены я узнала, что он прекрасно говорит по-французски, любит Париж и Вольтера.
После ужина светское общество перемещалось из столовой в бар с камином и тяжелой румынской мебелью, помнящей расцвет СЭВа и Варшавского договора. Здесь за Моисеевым негласно был закреплен столик, и барменша Валентина готовила ему особенный напиток, отдаленно напоминавший капучино. В нем было много горячего пенообразного молока и для запаха несколько капель настоящего кофе. Игорь Александрович с удовольствием пил свой кофе, погруженный в мысли о чем-то исключительно важном. Я бесцеремонно прерывала его молчаливую беседу с самим собой, пытаясь развлечь франкофонной болтовней с парижским акцентом. Меня он прекрасно слышал и очень остроумно комментировал сказанное. Я от всей души смеялась, вызывая у окружающих хоть и легкие, но неприязненные чувства зависти и ревности. Мы говорили о французской литературе, о Париже. Я узнала, что по семейным обстоятельствам ему пришлось в раннем детстве какое-то время провести в парижском пансионе, куда его в целях безопасности определила мама. У нее были франко-румынские корни, а Париж она считала лучшим городом в мире, потому что здесь познакомилась с будущим мужем. Пока маленький Игорь постигал азы французского, его мама вызволяла папу из застенков царского режима, куда он попал из-за прогрессивных убеждений.
Я рассказала Игорю Александровичу о своей работе в ГИТИСе на балетмейстерском факультете, отметив, что с представителями балетного мира было приятно общаться. Из всех студентов театрального института они самые дисциплинированные, обязательные, исполнительные и воспитанные. На них даже смотреть доставляло удовольствие – подтянутые, всегда аккуратно одетые, улыбчивые и хорошо пахнущие. Приятный запах, исходящий от студентов, исключительно важен для педагога. Поверьте, чрезвычайно сложно высидеть шесть часов подряд в небольшой аудитории среди немытых тел и несвежей одежды. Игорь Александрович согласился, что балетные люди – особенные. Они начинают служить Терпсихоре с малых лет и трудятся в поте лица и тела не покладая рук, не останавливая ног, ежедневно и до полного изнеможения. Более того, изнуряя себя подобным образом, они получают удовлетворение от работы, потому что очень любят свою профессию. Я вызвала снисходительную улыбку Мастера, заявив, что в моих глазах все без исключения, кто учился на балетмейстерском, заслуживают уважения и поблажек. Во всяком случае, за десять лет службы у меня рука не поднялась кого-нибудь из них наградить «неудом». Похвалила его молодежь из ансамбля, которая появлялась дважды в год на экзаменационных сессиях, получая в ГИТИСе высшее заочное образование в перерывах между бесконечными гастролями. На упоминание о заочном образовании Игорь Александрович отозвался саркастическим смешком, однако признал, что официальная бумажка о наличии диплома кому-то из его артистов, вышедших в 38 лет на положенную государством заслуженную пенсию, помогла найти новое призвание, стать режиссером-хореографом или педагогом-хореографом. В любом случае стремление к знаниям à priori всегда похвально.
Я решила не доводить до сведения Игоря Александровича, что думали и говорили о нем его подопечные. А они считали его очень требовательным и даже деспотичным. За глаза они называли его «хозяин». Он никогда и никому никаких поблажек не делал, и все работали до седьмого пота. Частенько Моисеев выходил из себя и ругался. Самыми страшными словами были «чертова баба» для девочек и «идиот» – для мальчиков. В редких случаях он бывал доволен и тогда ворчливо произносил: «Ну, ладно, это похоже на дело». Как бы он ни ругался, как бы ни был сдержан в похвалах, он очень любил своих воспитанников, хотя и упрекал свою балетную поросль в излишнем материализме и самодовольстве, что противоречило главным жизненным принципам Мастера: «Созидай, но не обладай; трудись, не ища выгоды; добивайся цели и не гордись». Эти мудрые мысли сформулировал в древности китаец Лао-Цзы, а Игорь Александрович ими неукоснительно руководствовался. Получив мировое признание, сделав ансамбль визитной карточкой культуры нашей страны, он и не подумал почить на лаврах. В одной из наших барных бесед он процитировал Льюиса Кэрролла: «Чтобы оставаться на месте, надо бежать очень быстро», – и пояснил: «Чтобы сохранить профессионализм, надо работать без устали». Что он, собственно говоря, и делал, ни на секунду не останавливаясь. К сожалению, у Игоря Александровича были все основания упрекать своих детей в излишнем материализме, и именно с ним связан один из самых неприятных моментов в его жизни.
Смена государственного строя всегда и везде вызывала и вызывает смуту в умах, сердцах, в поведении и поступках людей. Если после революции семнадцатого года творческая прослойка нашего общества значительно поредела, потому что многие бежали от войны, голода или из страха, спасая жизнь, то в конце 80-х и особенно в 90-х ситуация изменилась еще больше. Теперь люди стали уезжать за расширенным ассортиментом питания и за длинным рублем, отчего эта волна эмиграции получила в народе пренебрежительное название «колбасники». Я ни в коем случае не осуждаю желающих хорошо жить и стремящихся зарабатывать, потому что и сама этого хочу. Каждый имеет на это право, оно даже более или менее закреплено за нами конституцией. Почему же не воспользоваться тем, что полагается по закону? Почему бы не продать подороже собственные способности и умения? Вопрос лишь в том, насколько этично поведение торгующих собой по отношению к другим, связанным с ними родственными, профессиональными и человеческими отношениями. С глубоким сожалением вынуждена признать, что, несмотря на закрепившуюся за ансамблем Моисеева репутацию сплоченного коллектива, в нем объявилась паршивая овца. И не одна, а сразу несколько нерадивых парнокопытных. В начале 90-х небольшая группа солистов за спиной руководства и в глубокой тайне заключила зарубежный контракт. Когда коллектив отправился в длительное турне по Европе с заездом в США, предатели воспользовались ситуацией и после одного из выступлений исчезли. По их вине гастроли должны были с позором провалиться. Так бы и произошло, если бы не высочайший профессионализм труппы, выступающей под знаменитым лозунгом мушкетеров Александра Дюма: «Один за всех, и все за одного». Конечно, отряд заметил и почувствовал потерю бойцов, но show must go on, и на место убывших встали другие, не менее талантливые. Что при этом испытывал Игорь Александрович, можно только догадываться. И хотя проклятья в адрес беглецов не летели, на головы оставшихся жалобы не сыпались, все понимали, какая страшная рана нанесена Мастеру, вдохнувшему жизнь в деревянных буратинок. Он научил их работать, поделился секретами своего искусства, дал путевку в жизнь. Под его руководством они достигли успехов, только вот в настоящих людей не смогли превратиться. Многолетний труд своего учителя, его веру в них они продали за тридцать валютных сребреников. Как показывает опыт, трусость и предательство оправданию не подлежат.
Игорь Александрович был очень непростым человеком, сложным в общении. А вы попробуйте быть гением и войти в историю мировой культуры! Далеко не все окружавшие Мастера люди могли пройти его тест на человеческую доброкачественность. Величайший труженик, принципиальный, требовательный к себе и к другим, он не мирился с бездельем, равнодушием и унынием. У Игоря Александровича были миллионы восторженных поклонников, сотни учеников, немного соратников и всего лишь несколько друзей. Среди них – писатель Сергей Смирнов, «литработник с журнально-газетным уклоном и актер своего театра» Ираклий Андроников, а также режиссер Георгий Товстоногов. Хочу заметить, что у руководителя БДТ и основателя ансамбля народного танца было много общего, а в чем-то сходство казалось так велико, что их можно было принять за братьев-близнецов с некоторой разницей в возрасте. Оба безраздельно властвовали в своих вотчинах, у обоих был железный характер, несгибаемая воля и ясная цель в жизни – создание первоклассного академического коллектива в стране. Возглавив в 1965 году Большой драматический театр, Георгий Александрович на первой встрече с труппой заявил: «Я не съедобен», – и в подтверждение своих слов уволил 35 человек, тем самым навсегда лишив актеров желания бунтовать против центральной власти. Игорю Александровичу было проще: он не приходил в чужой коллектив, он с нуля создал свой собственный, однако, как и его друг, он был совершенно «не съедобен».
И Моисеев, и Товстоногов были людьми невероятно целеустремленными, высокообразованными и тонко чувствующими. А в чем же заключались различия? Начнем с того, что Георгий Александрович был членом партии, курил, водил машину, вел сидячий образ жизни, имел в общей сложности троих детей и официально был женат дважды. А вот Игорь Александрович вредных привычек не имел, за руль не садился, находился в непрерывном движении и женат был трижды. Про взаимоотношения Товстоногова с женами мне ничего не известно. Зато я слышала много хорошего про первую жену Моисеева, встречала в Коктебеле вторую и долгие годы с удовольствием общалась с третьей. Первая официальная спутница Игоря Александровича танцевала в Большом театре. Она стала ангелом-хранителем молодого талантливого танцора, помогала ему справляться с непростыми ситуациями в сложном балетном закулисье столицы. Вместе с Моисеевым она принимала активное участие в создании первого в мире ансамбля народного танца, в котором работала и после развода, оставаясь с его руководителем в самых дружеских отношениях.
Игорь Александрович всегда пользовался у женщин успехом, они тоже ему нравились. Он относился к той категории мужчин, которые дамам не отказывают, чтобы их не обидеть, но они столь заняты и увлечены делом, что на серьезный флирт времени не остается. Несмотря на более чем преклонный возраст, мужского обаяния Игорь Александрович не терял, в чем я убедилась на собственном опыте. После одного особенно веселого и симпатичного вечера в баре, когда всем участникам удавались шутки, а интересные и неординарные мысли украшали дружеские разговоры, все отметили, что Мастер был в ударе, очень оживлен и в общении с нами, простыми смертными, чрезвычайно мил. Поутру, встретив Моисеева у массажного кабинета, я высказала ему свое восхищение вчерашним soirée и сказала, что просто влюбилась в него. Мои слова оказали на девяностосемилетнего Игоря Александровича неожиданное действие: глаза его озорно блеснули, он хитро улыбнулся и, понизив голос, произнес: «Я готов…» К чему именно, он не уточнил, потому что в этот момент из кабинета вышла массажистка и увела Мастера на процедуру. Я с облегчением вздохнула и подумала: «Хорошо все-таки, что Ирины Алексеевны не оказалось рядом, а то вдруг бы она превратно истолковала блеснувший глаз мужа и на всякий случай отлучила меня от общения». Что касается моего мужа, то пересказанный ему утренний разговор его восхитил: «Я тоже хочу в возрасте Игоря Александровича так реагировать на женские слова, если, конечно, доживу».
Ирина Алексеевна стала третьей женой Моисеева, когда ему было уже за шестьдесят. В ансамбль она пришла после училища Большого театра в возрасте шестнадцати лет. На фотографиях того времени она просто прелестна: изящно-хрупкая, с огромными лучезарными глазами, похожая на эльфа или сказочную русскую Дюймовочку. Через много лет Игорь Александрович признавался, что сразу положил на нее глаз, который, глядя на обладательницу прелестного личика и стройной фигурки, постоянно радовался – столько было в девушке грации и добродушного лукавства юности! Она была добрая, веселая и талантливая, а ему на ту пору было около сорока, и у него только что родилась дочь. Прошло почти тридцать лет, и они поженились. За эти годы столько всего произошло и в жизни ансамбля, и в личном пространстве героев! Коллектив Моисеева обрел всемирное признание и славу. Его солистка Ирина Алексеевна Чагодаева-Конева рассталась с мужем, а ее дочери исполнилось 14 лет. Второй брак Моисеева исчерпал себя. Дочь Ольга пошла по стопам матери и танцевала в ансамбле. В какой-то момент оказалось, что все главные женщины Игоря Александровича не только связаны с ним и между собой профессиональными узами, но и находятся под одной крышей общего артистического дома. Думаю, многие мужчины могли бы позавидовать умению Мастера сохранять контакты со всеми близкими участницами личной жизни. У меня эта ситуация вызывает в равной степени как уважение, так и восхищение.
На одном из выступлений ансамбля Моисеева я увидела замечательную танцевальную сюиту про службу на флоте. Она называлась «День на корабле». Я сразу же провела аналогию с организацией повседневной жизни творческого коллектива – не затрапезного какого-нибудь, а выдающегося, как, например, БДТ или моисеевский театр танца. В сюите танцоры не только воссоздавали распорядок дня команды огромного судна, но и изображали работу механизмов машинного отделения, что привело зрителей и меня в неописуемый восторг. Настоящий и длительный успех возможен только при условии, что танцоры и актеры будут действовать как корабельная команда – четко и слаженно, а руководство не позволит сбиться с пути. Однако сбои в работе происходят у всех и повсюду, самые надежные механизмы выходят из строя, что уж говорить о человеческом факторе. Громкие скандалы никого не щадят, а творческие коллективы в особенности. Конечно, имена актеров широкой публике известны лучше, чем фамилии танцоров (даже Нуриева с Барышниковым знали далеко не все), оттого и шуму с разговорами вокруг них больше. Известно, что Товстоногов так и не простил Теняковой и Юрскому их отъезда в Москву. Измены Дорониной Георгий Александрович не забыл, но все же она оказалась единственной, кому он позволил переступить порог театра после расставания.
Продолжение следует
