«Я про себя называю романом…»

0
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

К 120-летию со дня рождения Лидии Гинзбург

Игорь Сухих


В середине 1980-х годов Ю. М. Лотман написал сестре, отчасти подводя итоги: «Наше короткое бессмертие состоит в том, чтобы нас читали 25 лет (дольше в филологии – удел лишь единичных гениев)»

Хорошо помню: имя Л. Я. Гинзбург я услышал в первый месяц университетской жизни. Преподаватель древнерусской литературы (!) начала лекцию с призыва: немедленно бегите в лавку писателей и купите только что вышедшую книгу «О психологической прозе». Шел 1971 год. В последний раз книга издавалась в 2015-м. Два «бессмертия по Лотману» она уже выдержала. А иные – еще больше.

Лидия Яковлевна Гинзбург родилась в Одессе, но в 20 лет появилась в Петрограде, вскоре ставшем Ленинградом. Здесь она прожила всю оставшуюся жизнь. Ее колыбелью стал ГИИИ (Государственный институт истории искусств), учителями – ученые-формалисты, прежде всего – Ю. Тынянов и Б. Эйхенбаум. Окончание института (1926) совпало с двумя параллельными событиями: внешними, государственными гонениями на формализм, и внутренним кризисом самого метода. Сложившуюся ситуацию Гинзбург не раз описывала в разных ракурсах.

Драматическая версия представлена в развернутом сравнении: «Еще так недавно в теории имманентного развития открылась первая щель, а уже в эту щель на нас плывут и плывут запрещенные проблемы, а мы стоим, прижавшись к стенке, как княжна Тараканова в каземате…»

Иронический вариант зафиксирован в сочувственной (или пренебрежительной?) реплике Тынянова: «Боря <Бухштаб>передал мне “по секрету” дошедшую до него фразу Тынянова о нас (об учениках, о “молодом поколении”): “Что же, они пришли к столу, когда обед съеден”».

Тем не менее Гинзбург, вместе с упомянутым Б. Бухштабом, Н. Коварским, В. Зильбером (будущим В. Кавериным) стали вторым младоформалистским поколением. Первые ее работы публиковались в формалистских сборниках и опирались на эту методологию.

            1930-е годы были плохим временем и для филологии. После закрытия ГИИИ Гинзбург работает на рабфаке, переживает арест (к счастью короткий), перебивается случайными заработками.

Она становится членом Союза писателей (и получает возможность нигде не служить), в 1940 году публикует первую литературоведческую книгу – «Лермонтов».

Блокаду Гинзбург переживает в Ленинграде. Потом участвует в издании собрания сочинений Герцена, публикует еще одну монографию «Творческий путь Герцена» (1957), получает (без защиты) докторскую степень. В общем, кажется одним из скромных работников филологического труда.

Ренессанс наступает в 60-е. За полтора десятилетия появляется филологическая трилогия – «О лирике» (1964), уже упомянутая «О психологической прозе» (1971), «О литературном герое» (1979), – благодаря которой Гинзбург оказывается в первом ряду современных литературоведов. Ее замечают в Москве, привечают в структуралистском Тарту, в Ленинграде же вокруг нее складывается дружеский круг из старых друзей и молодых поклонников, в который, между прочим, входили А. Битов, А. Кушнер, Я. Гордин.

Новаторскими новые книги Гинзбург делал интимный смысл, о котором она писала, вспоминая учителя Б. М. Эйхенбаума, а также идея промежуточной литературы.

«Литература воспоминаний, автобиографий, исповедей и “мыслей” ведет прямой разговор о человеке. Она подобна поэзии открытым и настойчивым присутствием автора. Промежуточным жанрам, ускользавшим от канонов и правил, издавна присуща экспериментальная смелость и широта, непринужденное и интимное отношение к читателю. Острая их диалектика — в сочетании этой свободы выражения с несвободой вымысла, ограниченного действительно бывшим» («О психологической прозе»).

Позднее Гинзбург признавалась: «“О психологической прозе” – самая интимная из моих литературоведческих книг. Там говорится о промежуточной литературе, о важных вопросах жизни, о главных для меня писателях».

Но на самом деле, она давно сделала следующий шаг – от объекта к субъекту, от изучения – к собственной промежуточной словесности.

            В. Шкловский, еще один наставник младоформалистов, говорил: филолог должен уметь написать роман, пусть даже плохой. Гинзбург тоже согрешила вряд ли удачным романом («Агентство Пинкертона», 1929). Но в то же время она нашла свой главный жанр.

«Прозой Вяземского я занималась начиная с 1925 года. Тогда же это занятие навело меня на мысль – начать самой нечто вроде “записной книжки”»

«Записные книжки» П. А. Вяземского, редактированные Гинзбург, появились в 1929 году. А нечто вроде растянулось на всю оставшуюся жизнь, хотя впервые Гинзбург решилась опубликовать эти тексты только в 1982 году.

Позднее книжных и журнальных публикаций было довольно много – и под разными заголовками: «Из старых записей», «Записи», «Записные книжки» или просто «Эссе». В итоге сложился увесистый том.

Это действительно промежуточная литература: филологические анекдоты, беглые и подробные портреты, конспекты будущих исследований, микротрактаты и попутные замечания – прошедшей жизни пестрый сор. Героями записей становятся не только люди из ближнего круга, друзья и случайные знакомые, но – Ахматова, Мандельштам, Н. Тихонов.

Учителя Гинзбург дополняли филологию то чистой беллетристикой (романы и новеллы Тынянова), то мемуарами и биографиями («Сентиментальное путешествие» и «Маяковский» Шкловского).

Гинзбург (и в этом она похожа на Эйхенбаума) сделала литературу из самой филологии: эстетически оформленной мысли.  «Мысль, описавшая круг» – заглавие ее большого эссе (Гинзбург придумала для таких текстов еще один жанр – повествование)

«Записные книжки» Гинзбург (наряду с «Записями и выписками» М. Л. Гаспарова) я обычно рекомендую студентам и всем желающим понять, какое это увлекательное, многообразное, человечное занятие – филология.  Они замечательно оправдывают ее определение как веселой науки.

Однако кульминация этой книги не иронична, а трагична. «Записки блокадного человека» (в полном виде блокадные дневники Гинзбург вместе с последующими переработками составляют целый том) – поразительный текст и сегодня, после публикации множества блокадных дневников. Умирая от голода и холода, автор «Записок» продолжает мыслить.

Гинзбург никогда не забывала об аналитическом скальпеле. Вот она читает юбилейное поздравление от Союза писателей. «Текст, помещенный в “Литературной газете”, напоминает театральную рецензию, написанную рецензентом, который не видел спектакля. Поздравление исходит из того, что должно было быть. Я, по их мнению, очень хороший ученый, и я жила в Ленинграде. Из этого соотношения вытекает: “…многолетняя преподавательская и общественная деятельность <…> где воспитаны десятки Ваших учеников”. На самом деле, после Института истории искусств 20-х годов учеников у меня не было, потому что ни один ленинградский вуз не пускал меня на порог. Меня запретили. По-настоящему, штатным доцентом я преподавала за свою жизнь

три года — в Петрозаводске».

            Ее «педагогический» афоризм остался в записях Гаспарова: «“Преподавание – это сочетание неприятного с бесполезным”, – говорила Л. Я. Гинзбург».

            Совсем в другую эпоху Гинзбург появлялась и в ЛГУ. Помню большую аудиторию с пятью-шестью студентами (университетские семинары обычно немногочисленны), в которой приглашенная знаменитость однотонно, не глядя на слушателей, читала фрагмент из новой работы. Картина казалась печальной.

            Но помню и другое: заполненный зал Союза писателей и бесконечные поздравления, которое Гинзбург принимала с ироний и спокойствием.

            Официально учеников не было, но они появились сами.

Переходя от истории литературы к филологии как литературе Гинзбург, как обычно, сформулировала цель: «…Я про себя называю романом ту большую вещь, которую я в конечном счете хочу написать и на которую должны пойти мои лучшие силы. Человек стоит перед вселенной и свободно говорит о вселенной, рассуждая, рассказывая и описывая, – это и есть роман». Запись 1928 года – при жизни она не публиковала.

Такой странный фрагментарный роман мыслей Лидия Гинзбург в конце концов и написала.

VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

Комментарии закрыты.