Глава из книги «Истории из пропавшего чемодана»
Алиса Даншох
Однажды, прогуливаясь по общедоступной дорожке полуострова Кап-Ферра, я в очередной раз попыталась ответить на вопрос: «Почему здесь кусочек земли стоит так дорого? Что заставляет людей тратить огромные деньги, чтобы заполучить несколько соток малоплодородной почвы с адресом Saint-Jean-Cap-Ferrat? Должно же быть какое-то разумное объяснение, кроме тщеславного и эфемерного понятия «престиж»? Да и откуда он взялся, этот местечковый престиж?»
Захожу в туристическое бюро и задаю двум симпатичным девушкам интригующий меня вопрос. Продолжая приветливо улыбаться, девицы пропускают мои слова мимо ушей, а в качестве компенсации за невнимание предлагают бесплатные брошюры. Ну что ж, с неподкованных овечек хоть информации клок.
С бокалом апероля (легкий летний алкогольный напиток розово-оранжевого цвета) сажусь в кафе на небольшой площади с видом на порт и начинаю знакомство с кратким путеводителем. Какое замечательное и немногословное пособие по созданию мифа! Здешний капферрайский стартует в VI веке н. э., когда на скалистом безлюдном голом мысе полуостровка объявился отшельник по имени Оспис. По легенде, бенедиктинский монах жил в им самим построенной каменной башне, предаваясь молитвам и самоистязанию в надежде заслужить местечко на небесах. Жизнь его была столь тяжела и праведна, что в ней нашлось место и подвигу, и чуду. Он исцелил слепого и глухонемого, изгнал злых духов из одержимой бесами женщины. Когда же дикие ломбардцы захватили побережье (что, кстати сказать, отшельником было предсказано) и один из нападавших захотел убить монаха, то рука с занесенным над головой праведника мечом вдруг онемела. Пораженные случившимся, варвары пощадили Осписа, который со временем был канонизирован.
В XI веке на месте башни отшельника появилась часовня, названная в честь него Saint-Hospice. Она тут же стала объектом паломничества. В XVII веке Карл Эммануил II, герцог Савойский часовню перестроил, а в XIX веке она приобрела современный облик, превратившись в одну из главных достопримечательностей Кап-Ферра. Двадцатое столетие возложило на часовню еще одну важную поминальную миссию – при ней появилось небольшое мемориальное кладбище бельгийских солдат, погибших в Первую мировую. Местом их упокоения стал французский Кап-Ферра, потому что преемник бельгийского короля Леопольда II – его племянник, унаследовавший престол, – открыл на вилле, принадлежавшей дяде, военный госпиталь для раненых соотечественников.
Кроме часовни St-Hospice на полуострове имеется и церквушка St-Jean-Baptiste, посвященная Иоанну Крестителю. Она появилась в XI веке, была проста, скромна и симпатична, пока не подверглась перестройке в XIX веке и перестала чем-либо выделяться из сотен ей подобных. В 1998 году ее немного приукрасили, и именно в таком виде она сегодня встречает посетителей.
Своим именем Иоанн щедро делился не только с культовыми сооружениями, но и с людьми, и с населенными пунктами, и с географическими обозначениями. Вот и третью вершину Золотого лазурийского треугольника он взял под свое покровительство, добавив к собственному имени Saint-Jean еще и Cap-Ferrat – название скалистого мыса, врезавшегося в морские воды. В знак благодарности коренное и пришлое население полуострова летом с размахом празднует именины небесного покровителя.
Кроме двух культовых сооружений и двух кладбищ (участок под «морское кладбище» был подарен богатым торговцем из Ниццы по имени Огюст Галь) полуостров располагает тремя стратегически важными объектами: маяком, семафором и портом. Маяком полуостров имеет полное право гордиться, несмотря на то что он категорически закрыт для публичных посещений. Зато в 2012 году он был причислен к лику исторически значимых памятников. Принятию столь важного решения не помешало ни то, что первоначальный облик XVI века был утрачен, ни то, что в 1732 году его перестроили, а в 1944-м немцы его полностью разрушили. Однако маяк, подобно птице Феникс, возродился в 1949 году и теперь по ночам как сумасшедший подмигивает всем неспящим и проплывающим мимо, и местным жителям, и особенно вильфраншевцам, чьи окна смотрят на ящура Кап-Ферра.
По отношению к маяку семафор – новье. Его построили по решению Наполеона III в 1862 году. Сегодня им распоряжается министерство морфлота, и в его обязанности входит регулировка водного трафика. Не освобожден он и от функций пожарной вышки, ибо высоко стоит (143 м над уровнем моря) и далеко глядит, предупреждая о чрезвычайных огнеопасных ситуациях.
Безусловно, без маяка и регулировщика на побережье не обойтись, но и порт необходим уважающему себя анклаву. Однако без пресной воды жизнь на земле, даже самой дорогой, невозможна. Именно поэтому местные власти в конце XIX века и приняли решение о создании искусственного водоема. Очень мудрое и дальновидное решение. Неприродный резервуар воды превратил бесплодную скалистую местность в соблазнительную для инвестиций территорию. Н2О сотворила чудо. Она пробила дорогу туристическому успеху захудалой рыбацкой деревеньки, от которой остались лишь старые фото и легенды о тяжелых буднях тружеников моря. Да и от старого порта, построенного между 1840 и 1876 годами с помощью каторжников из крепости Вильфранша, не сохранилось даже руин. Зато в конце XX века появилась вместительная марина на 560 мест для стоянки лодок и средних яхт. Суда покрупнее маячат подалее, в открытом море, вызывая у некоторых нездоровую зависть. В порту сосредоточена торгово-ресторанно-культурно-развлекательная жизнь, в основном для пришлых окрестных посетителей, для гостей пришвартованных яхт и однодневных туристов. А чем заняты местные владетельные сенжановцы-капферровцы? Они по большей части сидят по своим собственным или снятым виллам около собственных бассейнов. Ну, не платить же 70 € за лежак на частных пляжах Passable или La Paloma, чтобы провести весь день среди детских криков и не всегда привлекательных оголенных тел!
Нам сегодня трудно представить, что всего лишь сто двадцать лет тому назад в жаркие летние дни в море никто не купался и на песочке не валялся, потому что просто-напросто некому было это делать. High season (высокий сезон) тогда стартовал осенью, и тех, кто сюда приезжал, называли «зимниками». Именно для них в 1904 году тогда еще в Saint-Jean-sur-Mer открылась первая гостиница типа «люкс» – Hotel Royal-Riviera (только в 1907 году населенный пункт Saint-Jean заменил приставку sur–Mer на Cap–Ferrat). Наличие слова Royal (королевская) в названии гостиницы отнюдь не случайно. Оно не намекает на соседство с королем Бельгии Леопольдом II, а констатирует сей факт. Именно его венценосной персоне Кап-Ферра прежде всего обязан своей беспрецедентной карьерой престижа и гламура: кабы не предпринимательские наклонности короля, толкнувшие его на покупку 50 га земель на полуострове, кто знает, может быть, до сих пор местное население ловило бы рыбу и собирало пармские фиалки. Зачем Леопольду понадобилось такое количество га, трудно сказать, но можно предположить.
У европейского сообщества бельгийский монарх пользовался странной репутацией. Его называли «дельцом», «маклером», а недобрые французские журналисты совсем уж уничижительно: «Хватай копейку!» Сегодня о нем сказали бы нейтрально: «король-бизнесмен». Для подобных прозвищ имелись все основания. Леопольд, одобрявший колониальную политику, подсуетился, скупил у племен все земли и, по сути, приватизировал целую немаленькую африканскую страну Конго с тридцатимиллионным населением. За годы его единоличного правления с помощью трех назначенных им губернаторов и при поддержке местных кровожадных племенных вождей число жителей сократилось вдвое. Борцы за справедливость осудили короля за бесчеловечность и жестокость, но он, подобно коту Василию из известной русской поговорки, слушал критику, читал обличительные статьи, книги, памфлеты и продолжал преспокойно питаться на деньги, вырученные от торговли национальными богатствами. В целях личного обогащения он по всему миру продавал конголезский каучук. Африканская колония служила Леопольду личным бездонным кошельком.
Возможно, часть каучуковых денег пошла на приобретение частной собственности и на строительство разнообразных объектов как для себя, так и для королевства. Не исключено, что деловая королевская жилка вместе с чутьем собственной выгоды подсказали Леопольду, что покупка земель на Лазурном Берегу – выгодное капиталовложение. Знакомство с мэром Вильфранша облегчило задачу, и король не задорого постепенно стал владельцем на полуострове вышеупомянутых пятидесяти гектаров, то есть почти четверти территории Cap-Ferrat-sur-Mer. Узнав об этом, саркастически настроенный французский журналист из местной газеты написал, что вскоре при въезде на Кап-Ферра появится табличка «Бельгийская колония. Вход воспрещен». До колонии дело не дошло, но в начале XX века бельгийцев со средствами в Золотом треугольнике появилось немало.
Что касается Леопольда, то он из своих земельных полуостровных владений выделил четырнадцать гектаров на строительство дома для своей любовницы. Не были забыты ни конюшня, ни оранжерея, ни искусственное озерцо. Территорию озеленили заморской растительностью, а на берегу моря обустроили причал для лодок и яхт. Вилла получила название «Les Cédres» («Кедры») и была чудо как хороша, удобна и комфортна.
Как мы знаем из всемирной истории и литературы, наличие у короля фаворитки – дело не только обычное, но и вполне узаконенное. Однако в интимной жизни Леопольда по ту сторону брака было нечто, что вызывало почти у всех осуждение с нескрываемой ноткой презрения. Никто бы и слова не сказал, если бы он содержал, скажем, гарем, потому как здоровье монаршей особы – залог стабильности в государстве, тем более что со своей законной супругой Леопольд жил раздельно. Его династический брак себя не оправдал: единственный сын и наследник умер в десятилетнем возрасте, а три дочери никак не могли заменить одного мальчика. Королю сочувствовали и оправдывали его поиск женского внимания. И вдруг на исходе девятнадцатого столетия в городе Париже шестидесятичетырехлетнего Леопольда подцепила шестнадцатилетняя девица по вызову. Ночная бабочка неясного происхождения – не то франко-румынского, не то румыно-цыганского – была то ли блондинкой, то ли брюнеткой; впрочем, женщины умели высветлять волосы и до Рождества Христова. Блондинка или брюнетка, румынка или цыганка – это для короля, похоже, не имело значения. Не только седина закралась в его длинную бороду, но и бес вместе с ребром задел другие жизненно важные органы. По воле случая и гормональных мужских изменений девица наилегчайшего поведения превратилась в стабильную содержанку не самого последнего европейского короля, хотя и тайную, ибо некоторая часть монаршего мозга продолжала функционировать. Ему хватило выдержки не селить куртизанку в собственном дворце этажом выше своей спальни, как когда-то поступил русский император Александр II. Правда, царская Катенька была все же благородных кровей, в отличие от парижской Леопольдовой мамзельки.
Мамзель всюду сопровождала своего высокого покровителя, но скрывалась от посторонних глаз. Чтобы хоть как-то улучшить родословную панельной девушки, король пожаловал ей титул баронессы Воган, но не перевел на легальное дневное положение. То ли у Леопольда днем было много дел, то ли его мучила бессонница, но для свиданий с новоиспеченной баронессой он оставил для себя исключительно ночные часы. В конце концов, подустав от отелей и игры в прятки, Леопольд решил перенести тайную интимную жизнь подальше от любопытных глаз столичного общества и истеблишмента. Он выбрал Лазурный Берег, куда частенько наезжал поразвлечься в Монако, решив, что полуостров Кап-Ферра идеально подходит для уединения. На склоне Приморских Альп, между Вильфраншем и Болье, лично для себя он выстроил виллу «Леопольда», а внизу, у моря, для возлюбленной содержанки Делакруа обустроил жилье, где проводил с ней каждую свободную минутку темного времени суток. Ночью, как известно, все кошки серы, а молодые женщины красивы, поэтому король называл свою любовницу исключительно «très belle» («очень красивая»). При луне Леопольд наверстывал упущенное в многолетнем династическом браке и предавался маленьким плотским радостям.
Доподлинно неизвестно, чем уж так пленила короля юная парижская путана. Может быть, она была веселой шалуньей, дергала дедушку Леопольда за седую бороду или плела из нее косички. При этом хихикала и говорила глупости, а он млел, баловал малышку подарками и чувствовал себя рядом с ней бравым молодцем. Монарха не смущало, что мамзель была ровесницей его младшей внучки. С другой стороны, может быть, сей факт все же останавливал его от совсем уж необдуманных поступков и ему не хотелось слышать шепот зловредных смешков по поводу возрастных и социальных различий.
Как бы там ни было, слухами земля полнилась, и тайная связь короля с малолеткой легкого поведения стала пресловутым секретом Полишинеля. Поговаривали, что новоиспеченная баронесса родила от Леопольда двух мальчиков, одного прямо на вилле «Les Cèdres». Впрочем, Леопольд детишек своими не признал. Недоброжелатели намекали, что мадемуазель Делакруа украдкой делила ложе не только с королем, но и с бывшим своим парижским сутенером, так что было не очень понятно, кто реальный отец мальчуганов. Подсказка появилась после кончины монарха. Незадолго до смерти король сделал две важные вещи – одну для государства, а вторую лично для себя: Бельгии он передал контроль над Конго, а сам за четыре дня до ухода в мир иной узаконил отношения с Бланш Зели Жозефиной Делакруа, вступив с ней в официальный брак. Естественно, что сей морганатический союз монаршьи родственники поспешили не признать и, несмотря на распоряжения Леопольда, часть завещанной собственности у вдовы отобрали. Таким образом, обе лазурийские виллы вернулись в казну. Что касается безутешной баронессы, то она вскоре вышла замуж за того самого сутенера, который внебрачных детей усыновил и дал им свою фамилию. Дальнейшая судьба Золушки с панели теряется в бурном двадцатом веке, зато хорошо известна история Леопольдовых вилл. Во время Первой мировой войны новый бельгийский король Альберт I (племянник покойного) отдал распоряжение передать виллы под военные госпитали. В дальнейшем и «Леопольда», и «Les Cèdres» были проданы. Они меняли владельцев, но и по сию пору остаются в большой цене.
Гектары короля Леопольда постепенно расходились по рукам и застраивались. Из-за трех из них между королем и баронессой Ротшильд разразился скандал. Он не желал их ей уступать, но в конце концов Беатрис победила. Ее участок в 10 га располагается выше виллы «Les Cèdres» и смотрит тремя сторонами из четырех на Лазурийское море. Своей земли баронессе хватило и на дом типа «дворец», и на прекрасно спланированный парк. В нем уживаются девять тематических садов с самыми разными растениями. У каждого сада своя стилистика – здесь и флорентийский, и японский, и испанский… Сильнейшее впечатление производит так называемый французский сад. В нем каждые двадцать минут ненадолго включается фонтан, да не простой, а музыкальный. Имеются в парке и пруд с экзотическими кувшинками и золотыми рыбками, и бесконечные ухоженные тропинки, по которым растекается нескончаемый поток посетителей. Каждый купивший входной билет может рассчитывать на впечатления и отдых от них – скамеек и беседок в парке хватает на всех. Вилла позаботилась и о жаждущих, и об оголодавших. Для них в бывшей столовой баронессы работает пункт общепита, где можно чаю-кофию выпить и перекусить влегкую. К напиткам и еде прилагается шикарный вид на бухту Муравьев. Восстановив силы физические, можно продолжить знакомство с домом-музеем. Здесь есть на что посмотреть: картины, фарфор, мебель, богатые интерьеры. Все дышит роскошью и намекает на то, что хозяйка денег не пожалела.
На постройку виллы также было истрачено немало средств. Отдаленно она напоминает дворец времен итальянского Возрождения с налетом разных других эпох и стилей – этакая эклектическая мешанина. В результате получился архитектурный шлягер времен «Belle époque». Популярность музея растет год от года, ибо народу нравится красивая богатая жизнь, пусть и чужая. Слушая про неудавшуюся личную жизнь баронессы, люди ей сочувствуют. Сознание, что «богатые тоже плачут», примиряет их с материальным неравенством: состоятельным неудачникам можно и посочувствовать, а завидовать необязательно. Тем не менее несчастливая баронесса Беатрис Эфруси Ротшильд на пару с королем Бельгии Леопольдом II стали теми знаменитыми представителями сильных мира сего, кто заложил первый камень баснословного будущего Сен-Жан-Кап-Ферра. Благодаря им полуостров поднял флаг престижа, и под знамена гламура устремились состоятельные люди со всего мира. Их процентное соотношение по национальному признаку менялось подобно направлениям высокой моды: то итальянцы лидировали, то англичане, то увеличивалось количество американцев, то русских и русскоговорящих, то выходцев из арабских стран.
Продолжение следует
