Окончание главы из книги «Истории из пропавшего чемодана» (начало в № 159/01–02)
Алиса Даншох
Пока Герцен прокладывал путь в обетованные земли свободы, его преданная Наташа в статусе замужней женщины и матери осваивала новые жизненные рубежи, как социально-хозяйственные, так и духовно-интеллектуальные. Она не дотянула до идеала Льва Толстого и не превратилась в Наташу Ростову, потому что фекальная тема детской ее волновала в меньшей степени, чем горячие споры и умные разговоры мужа с друзьями в гостиной. Она много читала, нагоняя упущенное в отрочестве и ранней молодости. Вне всякого сомнения, Наталья Александровна была человеком способным, ищущим, как себя реализовать. По-прежнему муж для нее – яркое и недосягаемое светило. Она взирает на него снизу вверх, греясь в лучах его любви и внимания к ней.
В 1846 году в преклонном для того времени возрасте скончался отец Герцена Иван Алексеевич Яковлев. Он оставил сыну и его матери Луизе Гааг приличное наследство – недвижимость в Москве, земли с крестьянами и счет в банке. В это же самое время с Александра Ивановича сняли полицейский надзор, что позволило выправить загранпаспорта и под благовидным предлогом поправки здоровья покинуть родину. Девять лет совместной жизни четы Герцена – Захарьиной позади. Наталья Александровна подарила мужу шестерых деток, из которых выжили трое – двое сыновей и дочь: старший Александр, затем Николай и Наталья, а по-домашнему – Тата. Герцену не терпелось развеять крепостнический дым отечества и глотнуть свежего воздуха, поднятого волной европейского революционного движения. На перекладных «дитя сердца» мчался к свободе и справедливости. Покидая российские пределы, ни он, ни его матушка, ни жена, ни трое их деток не думали, что расстаются с родимой сторонкой навсегда. Не мог предвидеть Герцен, отправляясь в оздоровительно-познавательную поездку, что в жизни его грядет новая эра, имя которой – вынужденная эмиграция.
А пока что на дворе лето 1847‑го, и семья Герценов в Париже, откуда отправляется на знакомство с Италией. Между тем, по словам Карла Маркса, «по Европе бродит призрак – призрак коммунизма». Он будоражит людские умы, вызывает революционные настроения и уличные выступления. Александр Иванович надышаться не может запахом грядущей революции. Лозунг «Свобода, равенство, братство!» действует на него, как валерьяна на кота. Зимой 1848 года его замечают в Риме среди участников уличных шествий, а летом он уже в Париже сочувствует вооруженному восстанию рабочих.
Меня поразило, с какой скоростью первое лицо Российского государства отреагировало на поддержку Герценом революционных настроений французов. Уже через десять дней после июньского восстания Николай I повелел Александру Ивановичу вернуться домой, и не мешкая. Требование самодержца послужило началом второго раунда личного противостояния государя императора с бывшим ссыльным Герценом. Силы явно неравные, однако Александр Иванович воспользовался территориальным преимуществом и проигнорировал волю царя. Обыск в парижской квартире и нарочитая слежка не испугали Герцена. Он самозабвенно пишет «Письма из Франции и Италии», которые позднее войдут в книгу «С того берега».
Если вы подумали, что Николай I махнул рукой на непослушание автора романа «Кто виноват?», то вы ошиблись. Царь со злорадством выжидал подходящего момента для наказания, который не заставил себя ждать. Это произошло в июле 1849 года, после того как Герцен поучаствовал в демонстрации, требовавшей от французского правительства исполнения конституционных законов. Власти разогнали всех вышедших на улицы и в качестве профилактики кой-кого арестовали, чтоб другим неповадно было. Александр Иванович решил не рисковать, с местными порядками в противостояние не вступать и ретировался в нейтральную Женеву. На берегах озера Леман он познакомился с подобными ему политбеженцами из Италии, Германии и Франции. Здесь он сошелся с видным политическим деятелем Прудоном, посодействовал ему в выпуске газеты «Голос народа» и поднабрался издательского опыта. В скором времени опыт сей ему пригодился.
Герценовское издание «Колокола» и труды основанной им «Вольной русской типографии» прославили его в родном отечестве. И за это огромное спасибо Николаю Павловичу Романову, ибо он своим повелением и санкционированными им преследованиями вынудил Герцена принять окончательное решение остаться за границей. «Ах так?!» – воскликнул Николай I и наложил секвестр на имение писателя.
В декабре 1850 года, то есть через три года после отъезда из России, Александр Иванович Герцен возглавил список выдающихся невозвращенцев государственного значения со следующей формулировкой Петербургского надворного уголовного суда: «Подсудимого Герцена признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Сие решение карательного органа подразумевало также полную конфискацию имущества. Согласитесь, без гражданства плохо, а без денег еще хуже, поэтому диссидентствующий невозвращенец выправил себе швейцарское гражданство и стал без ограничений передвигаться по Европе. Что касается средств существования, то обращение Герцена к представителю знаменитого семейства банкиров Ротшильдов помогло сохранить часть валютного запаса. Швейцарский банк, где лежали деньги изгнанника, отказался передать вклад в российскую казну.
Можно сказать, что из поединка с верховной властью и императором лично Герцен вышел победителем, превратившись в политэмигранта. Отныне он свободно говорил и бесцензурно писал то, что думал, встречался с кем хотел и где считал нужным. Швейцарское гражданство гарантировало Александру Ивановичу безопасность, и теперь французские власти не слишком досаждали ему. Конечно, он тосковал по любимой Москве, по друзьям, но такова была плата за свободу мысли и передвижения. Однако, как показали дальнейшие события, цена оказалась намного выше. За пять месяцев до сорокалетия, в ноябре 1851-го, Герцен потерял свою матушку и сына Николая. Они погибли в кораблекрушении, возвращаясь в Ниццу из Марселя. А в мае 1852-го из жизни ушла Натали, а вместе с ней и новорожденный сын Владимир.
Всего пять лет тому назад Наталья Александровна без малейшего сожаления покинула Россию. Тогда ей исполнилось тридцать, из них на первые двадцать лет пришлись годы безрадостной, тоскливой и унизительной жизни в доме тетки. Ее душа была изранена нелюбовью окружающих, и потому она так страстно мечтала быть любимой и самой любить пылко, самозабвенно, жертвенно. Ее молитвы были услышаны. Библейская мудрость не подвела: жених пришел к невесте, которая его ждала. Наталья Александровна одержала блестящую эпистолярную победу. Она пошла ва-банк и сорвала умопомрачительный куш – годы счастья, гармонии, тотального взаимопонимания, упоительных восторгов с необыкновенным человеком, блестящим, умным, веселым, обаятельным. Казалось бы, эти несколько лет тотально удачного замужества должны были избавить Натали от детских комплексов, однако окончательно побороть их не удалось. Она по-прежнему жаждала каждодневных подтверждений неослабевающих чувств со стороны мужа.
Подозреваю, что Герцен перегрелся у денно и нощно пылавшего огня безмерной любви. Его топливные запасы по поддержанию любовного очага несколько истощились. Избыток восторгов и умилений по любому поводу и без оного действовал на нервы. Не то чтобы Александр Иванович охладел к любимой женщине, вовсе нет. Он все так же высоко ценил ее человеческие качества, но подустал от однообразия сладкой жизни. Хотелось чего-нибудь остренького. День ото дня круг его интересов расширялся, занятия требовали все больше времени и усилий. Семейная стабильность была необходима, чтобы двигаться дальше. Она служила броней в идеологических схватках, в опасных принципиальных спорах о судьбах отечества и Вселенной, когда друзья и единомышленники вдруг превращались в непримиримых врагов. Герцену не хватало времени, а может быть, и желания вникать в причины изменений настроения супруги, в ее непонятные для него колебания души, хотя он и чувствовал, что с ней что-то происходит. Александр Иванович решил, что смена обстановки, новые впечатления отвлекут Натали от ненужных, с его точки зрения, переживаний, развлекут ее и все наладится.
Наталья Александровна тоже на это надеялась. Она выехала в Европу не за революционными веяниями, она действительно надеялась поправить здоровье, а главное – вернуть пошатнувшееся душевное равновесие. Подобно локатору, она стала улавливать нарастающие расхождения с тем, кому отдала себя всю без остатка. Все чаще возникали недопонимания, биения сердец не совпадали. Он не разделял, как прежде, ее восторгов и экстазов. Временами от него веяло холодом отчуждения. Бедная Натали! Знай она о мужском кризисе среднего возраста, о его влиянии на всех без исключения сынов Адама, возможно, это помогло бы ей справиться со своими эмоциями, а они составляли главный смысл ее жизни. Несмотря на перманентные беременности и постродовые депрессии, г-жа Герцен по-прежнему мечтала лишь о любви, и мечта превращалась в навязчивую идею. Как и пятнадцать лет тому назад, ею овладели предчувствия, от которых сердце начинало учащенно биться, кровь пульсировала в висках, и голова кружилась от надежды на встречу с кем-то, кто вновь подарит ей незабываемые мгновения. Подобное состояние явно указывало на то, что ее перестал удовлетворять сексуальный аспект жизни с мужем. Не удавалось ей get satisfaction (достичь удовлетворения), отсюда и шалящие нервы вкупе с неудовольствием от устаканенной повседневности.
Мольбы Натальи Александровны были услышаны вновь. Однако на сей раз их подслушал искуситель рода человеческого. Ловец трепетных душ незамедлительно поставил капкан. В качестве приманки он использовал смазливого политизированного немецкого поэта Гервига. Молодое литературное дарование в двадцать четыре года заявило о себе «Стихами живого человека». Гервиг призывал к борьбе с тиранией, и его немедленно подняли на революционный щит. Какое-то время он прекрасно себя чувствовал, греясь в лучах славы и любуясь собственным отражением в глазах восхищенных поклонниц. Именно в этот момент, летом 1847 года, Натали впервые увидела поэта в парижской гостиной. Она встретилась с ним взглядом и затрепетала. Дьявольский капкан захлопнулся.
Дьявол на то и дьявол – он не мог удовлетвориться только трепыханием слабой сентиментальной женщины. В его сети угодил и Александр Иванович, которому до чрезвычайности глянулся красавчик Гервиг. Симпатию и расположение к вольнодумцу с поэтическим даром еще больше укрепило лестное мнение о нем Огарева. Герцен безмерно доверял Николаю Платоновичу, своему самому близкому, верному и любимому другу с детства. Двадцать лет тому назад на Воробьевых горах два пылких отрока дали клятву «всю жизнь посвятить борьбе с неправдой и пороками». Теперь они были готовы перейти от слов к делу, хотя и находились далеко от родины.
За два прошедших десятилетия жизнь изрядно потрепала Николая Платоновича Огарева. Его арестовали вместе с другими членами герценовского университетского кружка, но в отличие от друга Саши в ссылку Ника не отправили. Из-за тяжелой болезни богатого и влиятельного отца власти ограничились строжайшим пребыванием неблагонадежного сына в комфортных условиях родительского дома. Мне кажется, что послабление наказания сыграло отрицательную роль в дальнейшей судьбе Огарева. Не хлебнул он в достаточном количестве трудностей и тяжестей бытия. Не увидел он чужих страданий, не осознал всю горечь российского бесправия, а следовательно, не получил необходимой дозы противоядия от жизненных напастей. Не хватило ему ни закалки, ни таланта, ни знаний, ни других каких способностей, чтобы преуспеть как в личной жизни, так и в деловой. В нашей культурно-исторической памяти он присутствует исключительно как друг Герцена и его соратник по издательской деятельности в Лондоне.
В юности-молодости писал Николай Платонович стихи и видел в этом занятии свое призвание, однако выдающегося поэта из него не получилось. Кончина батюшки сделала его наследником огромного состояния и владельцем земельных угодий с большим количеством крепостных. Воодушевленный идеями égalité и liberté, Огарев не задумываясь даровал бесправным пейзанам полную свободу. Однако незнание экономики и юриспруденции, а также отсутствие навыков менеджмента у дарителя обернулись для вольноотпущенных еще худшей неволей, а для благотворителя – огромными убытками. Фабрика, которая приносила неплохие доходы, сгорела, что еще больше осложнило финансовое положение нерадивого хозяина. На личном фронте дела обстояли еще хуже. Относительно ранняя женитьба превратилась в очередной провальный проект. Жена оказалась, мягко говоря, тетенькой неправильной, бесполезной и дорогостоящей в содержании. Только ее преждевременная смерть освободила Николая Платоновича от петли на шее. С трудом вынырнув из первого супружеского омута, Огарев без промедления угодил в полымя второго брака. Союз № 2 обернулся настоящей катастрофой не только для Огарева, но и для лучшего его друга Герцена. Новая супруга Николая Платоновича из рода Тучковых приходилась родственницей герою войны 1812 года. Была она дамой с очень непростым характером и с прогрессирующими маниакально-депрессивными наклонностями. Однако проявились они не сразу. Летом же 1847 года она всем понравилась, особенно ее тезке Наталье Александровне. Семьи Огарева и Герцена встретились в Италии и пребывали в полном счастии. Неразлучные друзья Саша и Николаша предавались спорам-разговорам и строили прогрессивные планы, а две Наташи сливались душами. Чего-чего, а эмоций у обеих было хоть отбавляй.
В предчувствии грядущей всепоглощающей любви Наталья Александровна прониклась экзальтированной симпатией к молоденькой Наталье Алексеевне. Дело дошло до того, что Натали Герцен чуть ли не взяла с тезки клятву заботиться о муже своем Александре Ивановиче, если вдруг что-то непредвиденное с ней случится. Как в воду глядела! Непредвиденное и в самом деле случилось, причем в самом скором времени. На то, что произошло, можно взглянуть по-разному: можно – как на трагедию в духе древнегреческой, а можно – как на нелепую мелодраму. В первом варианте неумолимый рок приводит судьбы героев к трагической развязке. По законам этого жанра низкому коварству, черной неблагодарности, предательству и клевете одних противостоят благородство, благие намерения и искренние чувства других. Во втором мелодраматическом варианте печальные последствия спровоцированы такими вещами, как доверчивость, неразборчивость в людях, застарелые детские комплексы, физиологические потребности и избыточная эмоциональность.
Не обошлось и без политических страстей. В Германии революция, о которой так долго мечтали прогрессивные германцы, не свершилась. Начались репрессии, и поэт Гервиг чудом избежал плена и тюрьмы. Он бежал из страны и по дороге в изгнание задержался в Швейцарии, где возобновилось и продолжилось его знакомство с четой Герценов. В прикиде беженца и страдальца он еще больше понравился Наталье Александровне. Да, он не просто ей глянулся, она положила на него оба глаза и совершенно потеряла голову. Ее нисколько не смущало наличие супруги поэта, которая его обожала и на которой он женился из-за денег. Провал немецкой революции и бегство из страны практически лишили их материальных средств и обрекли на некомфортное существование. Присутствие собственного мужа также не остановило «круженье сердца» Натальи Александровны. Тем более что и Александр Иванович был очарован «Стихами живого человека» и их автором. Произошло сближение двух свободомыслящих эмигрантов вплоть до совместного проживания семей в Ницце.
Предложение разделить кров, естественно, исходило от Герцена, который брал на себя большую часть расходов. Снятый в Ницце дом Александр Иванович назвал «Гнездом близнецов». Невольно возникают вопросы: «А не напала ли на «Дитя сердца» внезапная слепота? А может быть, Герцен специально переключил Натали на смазливого стихотворца, чтобы она не мешала работе над сочинением «Русский народ и социализм»? Неужели автор умных, серьезных, злободневных трудов был так простодушен, наивен и доверчив, что не увидел, как беспринципный «близнец» его использовал? Возвышенный бессребреник Герцен не только ошибся с выбором квартиранта, не только пригрел на своей человеколюбивой груди подлую гадюку, но и, руководствуясь лучшими побуждениями, заложил под свое семейное счастье мину замедленного действия. Взрыв повлек за собой позор, бесчестье, страдания и человеческие жертвы. Да уж, действительно, «благими намерениями вымощена дорога в ад». Невероятно, но немецкому «близнецу» Герцена удалось и «рыбку съесть, и на паровозике прокатиться, и ножки почти не замочить». Гервиг проглотил, не поперхнувшись, сердце Натали, бесплатно доехал до Ниццы, где прожил за счет обманутого друга полгода, и ни о чем не сожалел впоследствии.
Немец попросту воспользовался ситуацией, чего нельзя сказать о Наталье Александровне. Она без памяти влюбилась. Если в ее девические годы объектом страсти стал кузен Шуша, то в 1848 году выбор пал на опального поэта под санкциями. Ах, он был так хорош собой! Он был так несчастен! Как и пятнадцать лет тому назад, Натали начала осаду избранника с письменных атак. Ее послания были страстными и искренними. Поэт не счел нужным отказывать жене друга и ответил взаимностью, доходившей до интимной близости. Супруга Гервига делала вид, что ничего не происходит, а наш русский Кандид долгое время и впрямь ни о чем не догадывался. В конце концов романтические отношения Натали с Гервигом закончились грандиозным скандалом. Чуть было не случилась дуэль между Герценом и поэтом, который повел себя, мягко говоря, некорректно. Его благородная внешность, спровоцировавшая «круженье сердца» бедной Натальи Александровны, вступила в острое противоречие с подлой сущностью. Несмотря на мольбы Натали сжечь ее письма к нему, он не только не уничтожил их, но и давал почитать другим, изображая из себя жертву: мол, он подвергся эмоционально-сексуальным домогательствам. Поэт скоропалительно покинул «Гнездо…» и удалился к месту регистрации в Швейцарии. Отсюда он послал гонца с письменным уведомлением об окончании каких-либо отношений с госпожой Герцен.
Бедная, бедная Наташа Захарьина! Сколько на нее обрушилось! Сначала скандальная любовная отставка, затем очередная, девятая, беременность с резким ухудшением здоровья и страшный удар судьбы, окончательно сломивший и душу, и тело тридцатипятилетней женщины, когда у берегов Ниццы погибли сын и свекровь. Наталья Александровна слегла, и через полгода ее не стало. Перед смертью она успела проститься с детками и причаститься. Она услышала слова утешения мужа, но ей не хватило слез оплакать смерть новорожденного сына Володеньки. Наталья Александровна скончалась 2 мая 1852 года. Врачи считали, что причиной смерти стало осложнение после перенесенного воспаления легких, но, скорее всего, настоящий диагноз – это навсегда разбитое сердце. Ее похоронили на Замковом кладбище рядом с сыном и свекровью. В своих многотомных воспоминаниях «Былое и думы» Герцен напишет о бесценном друге Натали с большой любовью, уважением и без единого упрека. То, что произошло с женой в эмиграции, он назовет «круженьем сердца».
Александр Иванович на восемнадцать лет пережил Наталью Александровну. За эти годы произошло много-много всего и разного.
Вскоре после печальных событий в Ницце Герцен переехал в Лондон и решил остаться в Англии. Воспитанием детей занялась опытная немецкая гувернантка фрейлен Мейзенбуг. Ей очень хотелось не только присматривать за отпрысками Александра Ивановича, но и занять место спутницы его жизни. Однако ее желанию не суждено было осуществиться, хотя она и заменила мать младшей герценовской дочери Ольге. Со временем девочка превратилась в истинную арийку и забыла родной русский язык.
Кто же перебежал дорогу даме Мейзенбуг? В роли разлучницы выступила жена лучшего друга – Натали № 2. Она стала второй главной женщиной Александра Ивановича Герцена и к своей двойной фамилии Тучкова-Огарева прибавила третью – Герцена. Если русская история вынесла благодарность представителю семьи Тучковых за победу над Наполеоном и в его честь назвала одну из станций жэдэ на подъезде к Бородино, то отечественная культура до сих пор возмущается неблаговидной ролью потомка славного рода в судьбе Герцена. Действительно, вряд ли мы можем поблагодарить Наталью Алексеевну Тучкову за то, что она отравила жизнь Александра Ивановича и его детей: у него она украла несколько лет жизни, а детишкам была хуже самой злобной мачехи. Я уж не говорю о том, что она собственную дочь довела до самоубийства и всласть поиздевалась над бедным Огаревым, чьей женой была не один год. Ни счастья, ни покоя, ни уюта, ни надежного тыла мадам Тучкова никому дать не смогла. Скорее всего, она была психически нездорова, о чем свидетельствуют ее многочисленные дневниковые записи и письма-исповеди. Из всех литературных ménages á trois («жизнь втроем») девятнадцатого века, таких как Панаевы плюс Некрасов, Виардо плюс Тургенев и другие, союз Огарев – Тучкова – Герцен оказался, пожалуй, самым неудачным и, я бы сказала, трагическим.
Поначалу Николай Платонович был огорчен изменой жены и ненормальной обстановкой в доме – проживали-то они все вместе и под одной крышей. Однако со временем он не только смирился с положением вещей, но даже постарался извлечь для себя выгоду. Несмотря на утверждения Тучковой, что он-де пребывал из-за нее в соплях и слезах, Николай Платонович тем не менее нашел утешение и тихое счастье в объятиях некой Мэри Сетерленд, встретившейся ему в одном из лондонских кабачков. И Наталья Алексеевна, перекочевавшая в спальню к Александру Ивановичу, и сам Александр Иванович не одобрили связь Ника с английской тетенькой из уличных низов. Они громко и бесцеремонно высказали ему свое «фэ!». Однако неприятие с неодобрением близких не смогли отвадить Николая Платоновича от Мэри и ее сынка, которым он помогал по мере сил и возможностей. И правильно делал, как показало дальнейшее. Когда Герцен умер, а Тучкова сбежала в Россию, за больным и всеми брошенным Ником Огаревым до самого его конца ухаживала «недостойная женщина» – верная и надежная подруга Мэри.
Внутренние дрязги ménages á trois Герцена – Огарева никак не отразились на деловых и интеллектуальных отношениях друзей. Их совместная издательская деятельность имела грандиозный успех и даже какое-то время приносила прибыль. На 1859–1861 годы пришелся апогей герценовского влияния в России и апофеоз «Колокола». Увы, все transit mundi, а особенно gloria, и через шесть лет после освобождения крестьян в России Kolokol ударил в последний раз сдвоенным листом за номером 244–245. Герцен вернулся на европейский континент и вновь проехался по странам в поисках постоянного места жительства. Кружение оборвалось в Париже в ночь с 20 на 21 января 1870 года. «Дитя сердца» скончался. Согласно воле покойного, его тело перевезли на кладбище Шато в Ниццу, где он упокоился рядом с матушкой, женой Натальей Александровной и детками Коленькой и Володей.
На могиле стоит памятник Герцену в полный рост. Александр Иванович изображен со скрещенными на груди руками, по моде того времени он во фраке и в бороде. Поражает сходство писателя с фотографией Левицкого, сделанной в 1865 году. На ней пятидесятитрехлетний Герцен выглядит пожилым человеком, усталым и серьезным, но готовым дать отпор врагам свободы и поборникам несправедливости. Бронзовое изваяние Великого Изгнанника смотрит вдаль на море, отнявшее у него близких, и на город, где разрушилась его счастливая семейная жизнь.
Он никогда не узнает, что потомки отведут ему роль прогрессивного мыслителя, публициста, писателя, революционного борца с реакционным режимом Николая I – душителя всех свобод. Однако какие бы титулы ни присваивались Герцену, какими бы эпитетами его ни награждали, как бы к нему ни относились историки, критики, литературоведы и почитатели его многочисленных талантов, у каждого из нас есть возможность составить о нем собственное суждение на основании главного труда всей его жизни. Многотомное сочинение «Былое и думы» – не только монументальное жизнеописание нескольких десятилетий XIX века, этакая летопись «непламенных застойных времен», это веха в богатой на события и таланты литературной жизни постпушкинской эпохи. «Былое и думы» стали точкой отсчета современной русской мемуаристики – этакий бестселлер non fiction двух последних веков. И ежели кто-то из нас не успел познакомиться с четырьмя томами воспоминаний и размышлений Александра Ивановича, то при желании всегда остается возможность ситуацию исправить – взять книги в руки и прочесть, а потом с удовлетворением признаться самому себе, что пусть и с опозданием, но все же ты примкнул к тем избранным, про которых со скрытой завистью говорят: «Да, он (или она) из хорошей семьи». А почему? Да потому что правильные книжки прочитаны в детстве!
P.S. Перечитывая абзац о причинах, побудивших Ивана Алексеевича Яковлева дать сыну необычную фамилию вместо своей, весьма распространенной и, скажем прямо, простенькой, я искренне порадовалась этим обстоятельствам. Придумав неординарного Герцена, отец сделал заявку на необыкновенное будущее мальчика. Александр Иванович папу не подвел, а высшие генетические силы отблагодарил литературной славой своей и почетным местом в истории и культуре России. Чего никак не могли предвидеть ни боярский отпрыск Иван Яковлев-Захарьин, ни его «Дитя сердца» – это то, что именем их правнука и внука за его выдающиеся заслуги в советской медицине назовут уникальный научно-исследовательский институт. С момента появления в конце девятнадцатого века клиника, основанная на деньги семьи Морозовых, занималась проблемами онкологии. В этой области она стала одним из ведущих центров в мире. С 1922 по 1947 год медицинское учреждение возглавлял Петр Александрович Герцен. Он впервые предложил комплексный подход в лечении раковых заболеваний, которым и сегодня эффективно пользуются во всех странах.
Внук великого российского изгнанника родился во Флоренции вскоре после смерти деда. Его отец Александр Александрович близко к сердцу воспринял идею равенства, которую проповедовал его отец, и вплотную сблизился с народными массами, женившись на итальянской крестьянке. Как сам он, так и девять его детишек имели швейцарское гражданство, предусмотрительно купленное Александром Ивановичем в 1851 году. К сожалению, его внуки, появившиеся на свет в Европе, да к тому же в смешанном браке, по-русски не говорили. Неизвестно, оказало ли творчество деда на них влияние, но один из шести мальчиков по имени Петр вдруг все бросил и уехал в Россию. Надобно заметить, что Петру Александровичу Герцену было с чем расставаться. В Швейцарии перед ним открывалась заманчивая карьера. Как и отец, он выбрал профессию врача. Успешно закончив учебу в университете, Петр Александрович начал работать в клинике у знаменитого профессора. И так ему понравился, что, собравшись на пенсию, тот порекомендовал вместо себя молодого талантливого специалиста. Согласитесь, неплохое начало карьеры – получить кафедру и профессорское звание в 27 лет. Неужели, подобно парусу из лермонтовского стихотворения, Петру наскучило местное благополучие красочного болота и он, мятежный, возжаждал бури? Ну а почему бы и нет?
В Москве, на родине деда, он начал жизнь с чистого листа, и бурь на его долю выпало предостаточно. Перво-наперво Петр Александрович решил коммуникативную проблему и выучил русский язык. Затем в качестве вольнослушателя он заново прошел курс медицинского образования, выбрав хирургию. В качестве фронтового врача-хирурга он прошел четыре войны – Русско-японскую, Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную. Не забывая хирургию, Петр Александрович увлекся онкологией и прибился к ее малоизученным берегам.
Мне почему-то кажется, что Петр Александрович многое унаследовал от великого деда: отличные способности, увлеченность делом, работоспособность, настойчивость в достижении целей, умение общаться с людьми и принимать близко к сердцу чужие проблемы и чужую боль. Дед и внук Герцены представляются мне двуликим Янусом. Александр Иванович мечтал о русской революции, делал все, чтобы она свершилась однажды, и готов был принести любые жертвы на алтарь ее победы, не задумываясь о цене успеха.
Петр Александрович пережил три русские революции – 1905 года, Февральскую и Октябрьскую, которую принял сразу и безоговорочно. В отличие от деда он увидел последствия революционных побед. Он делал все, что было в его силах, чтобы спасти пострадавших или принесенных в жертву великой идее. Герцен-внук достойно продолжил дело знаменитого деда. Он всю жизнь боролся с несправедливостью, но не словом, как его предок, а делом, побеждая болезни и спасая от страданий. В ежедневном сражении за здоровье и жизнь людей Петр Александрович Герцен одержал блистательную и убедительную победу.
