Неотступающая Юнна: к 85-летию со дня рождения

0
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

Она называет себя поэткой, которой читатели платят самой дорогой и живой валютой – люблями… Ни в одном обменнике нет такого высокого курса как у этой валюты – курса Любви и Поэзии

 Геннадий Красников


 Сегодня, как никогда, время требует пассионарных людей, воинов духа, слова, ответственности перед Родиной, отчим домом, перед историей, перед памятью предков. В моей иерархии пассионарности известных личностей в русской литературе среди немногих действующих лиц, рядом стоящих на разном временнόм удалении, безусловно присутствуют «неопалимый огненный Аввакум», «неудержимый Державин», «страдающий Некрасов», «бескомпромиссный Тютчев», «громоподобный Маяковский» и наша современница – «неотступающая Юнна», поэт, поэтесса, поэтка Юнна Мориц…

История Юнны Мориц со всей очевидностью свидетельствует: Поэзия превращает биографию в судьбу. Тот никогда не поймет характера поэтессы, шкалы ее ценностей, нравственного выбора, философии жизни, гражданской и человеческой позиции, кто не знает ее детства, ибо любое детство следовало бы называть истиной в первой инстанции, тем, с чем человек приходит в мир. Мир, в который входила ребенком киевлянка Юнна, оказался беспощадной войной, навсегда оставшейся в буквальном смысле онтологической раной в поколении подранков военных лет. Во время эвакуации эшелон с беженцами, в котором находилась она, попал под бомбежку. И на открывшийся непосильный для ребенка воистину религиозный ужас, словно со страниц Апокалипсиса, как на картину будущего человечества – громовым голосом было сказано: иди и смотри. Молчите, кто не пережил, не видел такого! Потому для Мориц навсегда: «Поэт – это ребенок на войне».

Из горящего поезда

на траву

выбрасывали детей

Я плыла

по кровавому, скользкому рву

человеческих внутренностей, костей…

Так на пятом году

мне послал Господь

спасение и долгий путь…

но ужас натек в мою кровь и плоть

и катается там, как ртуть!…»

(«Воспоминание»).

Юнна Мориц написала о той войне, о народной трагедии сильные горькие стихи. Она оглядывается на прошлое, не боясь превратиться в соляной столб, ибо получила дар судьбы и слова и теперь не принадлежит никому, кроме себя и своей совести, никому, кроме Бога. Она не может возлюбить врага, если этот враг – враг страны, враг детей, беззащитных стариков, голодных сирот, веры, справедливости, правды, человеческого достоинства… Начало, Киев, война символично завязались в один мучительный узел, который с годами только туже завязывается в безумном современном мире.

Евгений Евтушенко обидчиво писал: «Мориц развивает в стихах имидж изгоя и с презреньем отзывается об эстрадной поре в поэзии». В ней действительно никакого шестидесятничества, она единственна, даже эстетически она была далека от поющих хором про взявшихся за руки, «чтоб не пропасть по одиночке» и не испортить себе биографию. Она и побеждать и пропадать всегда будет «по одиночке», с первых шагов в литературе словно провидя свою миссию, свой крест, свой вызов:

Не возьму чужой воды

И чужого хлеба.

Я для собственной звезды

Собственное небо.

Я жива, жива, жива…»)

   Замечательный лирик, виртуозный мастер стиха, Юнна Мориц по сути начинает с того, что отказывается от того, что называет «шестидесятников публичный // успех и самохвальства сладкий грех», и ставит глубокие нравственные вопросы об ответственности за произнесенное слово:

Ни у кого не спрашивай: – Когда? –
Никто не знает, как длинна дорога
От первого двустишья до второго,
Тем более – до страшного суда.
Ни у кого не спрашивай: – Куда? –
Куда лететь, чтоб вовремя и к месту?
Природа крылья вырубит в отместку
За признаки отсутствия стыда.

1965

  И практически сразу «испортит» себе биографию, написав крамольные по тем временам стихи «Памяти Тициана Табидзе», погибшего в 1937 году. Стихи заметит и высоко оценит Анна Ахматова. И впервые Юнна Мориц ощутит на себе и на своих стихах поставленное клеймо презумпции виновности за все, что она написала и напишет в будущем.

Молодая поэтесса была пожизненно включена в так называемые «черные списки». «Черные списки» как «Черная речка» будут обдувать ее леденящим дыханием с разной интенсивностью и по разным поводам во все эпохи, по нарастанию особенно в «святые» либеральные времена вплоть до сегодняшних дней, когда прозападные либерал-инквизиторы не простят ей «ересь» любви к России и разоблачительной для них и их покровителей ее саркастически-убийственной безоглядной борьбы с «клеветниками России», с мировой русофобией, с натовско-американскими бомбежками Сербии, с нацизмом всех мастей.

 Автор гениальной «Орды» и «Браги» Николай Тихонов, защищая поэтессу от нападок, напишет предисловие к стихам Юнны Мориц. Выдающийся теоретик стиха Михаил Гаспаров поддержит ее опыты работы с формой – изобретение сложных рифм, новых интонационных и ритмических ходов, зримым воплощением которых также являются рисунки поэтессы, своего рода фантастические растения, надышанные на морозное стекло времени, «такие стихи на таком языке», как говорит их автор. Эти поиски наполнятся реальной болью в потрясающей некрасовско-полифоничной симфонии стихов Юнны Мориц о болезни матери.

Иосиф Бродский называл ее «изумительная Юнна». Да и как не быть «изумительной» поэтессе, которая золотой словесной сетью, как евангельские рыбаки, ученики Спасителя, извлекает из вечности поэтическое чудо:

Дышать любовью, пить ее, как воздух,

Который с нашей кончится судьбой,

Дышать, как тайной дышит небо в звездах,

Листва, трава… как я дышу тобой.

Как дышит шар, где ангелы и птицы

Летают над планетой голубой, —

Дышать любовью — и развоплотиться

В том воздухе… Как я дышу тобой.

Как не изумиться не только поэтической, но и нравственной красотой, народной этикой ее поэзии:

Скоро все, что способно, покроется льдом,

Синей толщей классической твердой обложки.

Это осень, мой друг! Это мысли от том,

Как кормить стариков и младенцев из ложки,

Как дрожать одному надо всеми людьми,

Словно ивовый лист, или кто его знает …

Это осень, мой друг! Это слезы любви

Ко всему, что без этой любви умирает.

Ювелирность и мастерство ее стихов таковы, что иногда кажется, будто в своей сегодняшней яростной злободневной поэзии, когда актуальные острые темы потребовали от нее, называющей себя «стервой сопротивления», иного языка, она швейцарскими часами пытается забивать гвозди. Но даже при всех законах публицистического и сатирического низкого, площадного жанра, при неизбежном в пылу сражения с клеветниками России не совсем эстетичном словаре – драгоценным светом сияет брутальная нежность ее стихов.

Когда-то Юнна Мориц написала:

И в черных списках было мне светло,
И в одиночестве мне было многодетно,
В квадрате черном Ангела крыло
Мне выбелило воздух разноцветно…

Но, может быть, только сегодня открылась тайнопись этого света, знак почетного соседства и сородства, сораспятия, когда столь откровенно и окончательно Россию вносят в магический «черный список», на что поэтесса не устает отвечать: «Я – странный человек, люблю свою страну, // Особенно люблю в трагическое время».

Этого ей, конечно же, не прощают. Юнна Мориц опасна для внутренней и мировой русофобской анти-России. Донбасс обнулил внутреннюю анти-Россию, всех, о ком Мориц написала: «За ненависть к себе Россия платит щедро. // Кто зверствует над ней, тот сказочно богат». Всех, кому Мориц как кость в горле, кто бился в истерике, защищая кощунства «пусси райт», оскорблял ветеранов Великой Отечественной, «Бессмертный полк», День Победы, но ни разу не заступился за растерзанную Сербию, за истекающий кровью Донбасс, за сгоревших в Одессе…

Юнна Мориц пишет:

Я – ополченец, техника моя –
Из пушки Пушкина, словарь от А до Я.
Из пушки Пушкина, – из вечности! – вопрос
Клеветникам России в дни угроз:
«Зачем грозите вы анафемой России?»
Из пушки Пушкина – ответ нечистой силе,
Клеветникам России! Пушкин весь –
На нашей стороне, сейчас и здесь!

Гонимая и отверженная от публичности, от возможности издаваться, Юнна Мориц изобрела новый тип литературы, не станок Гутенберга, а народный настенный, наскальный, экранный интернет-самизат (Николаю Глазкову, первооткрывателю «самиздата» – поклон!). Ее читателями, с миллионом посещений страниц поэтессы, стали не царственные ложи и дорогой партер, не бесполые гламурные тусовки, а галерка, улица, площадь, простая публика, народ, как в фильмах Эйзенштейна «Александр Невский», «Броненосец Потемкин», «Октябрь», как в «Бородино» и «Песне про купца Калашникова» Лермонтова… Там же и –

Федор Тютчев глядит на Россию,
Как небесное тело с высот,
Шлет России небесную силу, —
От нее русофобов трясет…

Воистину, «неотступающая» Юнна Мориц не хочет и не собирается быть классиком, бронзоветь, становясь памятником. У нее есть все – талант, Судьба и читатели. Она хочет жить, «чтоб мыслить и страдать», чтобы напоминать, как «Верую!», как воинский устав, что «Россия – родина Бессмертного Полка», воинов победителей всех поколений, ибо:

Бессмертный Полк, в его священной силе –

«Клеветникам России» – на века!

И после смерти надо жить в России,

В огромности Бессмертного Полка.

VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

Комментарии закрыты.