Беседу вела Оксана Карнович
Князь Лобанов-Ростовский, потомок русских эмигрантов и выдающийся коллекционер театрально-декорационного русского искусства первой трети XX века, рассказывает в интервью «Русской мысли» историю своей семьи и призывает к единству разделенного историческими процессами народа.
Никита Дмитриевич, ваша семья, входящая в круг высшей аристократии, как и многие другие семьи русского дворянства, пострадала в результате революционного переворота и Гражданской войны. Что, по вашему мнению, послужило внутренней причиной социального конфликта, спровоцировавшего такие трагические события?
Моя семья имела непосредственную причастность к тому, что происходило в России. Ввиду моего возраста – 86 лет – мне довелось быть знакомым с некоторыми главными политиками, которые участвовали в событиях 1917 года.
С кем из них вы встречались?
Мой дед Василий Васильевич Вырубов, «товарищ министра» (заместитель министра внутренних дел) князя Георгия Евгеньевича Львова, председателя Временного правительства, жил в Париже, и Керенский Александр Федорович часто приходил к нам на обед. Все члены Временного правительства в эмиграции дружили. И мне долго было непонятно, как можно общаться с человеком, который заложил бомбу к распаду России.
С генералом Александром Павловичем Родзянко, одним из руководителей Белого движения, я встретился на русское Рождество у маркизы де Куэвас, урожденной Рокфеллер в Нью-Йорке.
Но продолжаю отвечать на первый вопрос… Говоря о Лобановых, семье моего отца, крестника великой княгини Елизаветы Федоровны, должен отметить, что это была семья монархических убеждений, – многие ее поколения служили при Дворе российских императоров. Теперь я вижу, насколько император и императрица были оторваны от реалий того дня, которые неизбежно вели к фундаментальному социальному конфликту. Входящие в ближний круг великой княгини, мои бабушка и дедушка остро почувствовали, что общество готово к разрыву с престолом, и, как писала моя бабушка, княгиня Вера Дмитриевна Лобанова-Ростовская, «аристократия из-за Распутина отвернулась от престола», а подлинное русское старчество в лице Распутина «осмеяно и опошлено». Отмечу, что это суждение очевидца, ибо бабушка имела возможность и время «присмотреться к Распутину».
Воспоминания Веры Дмитриевны, опубликованные в издательстве «Минувшее» в 2018 году «О российской трагедии XX века: до и после 1917 года. Воспоминания матери. 1903 Санкт-Петербург – 1937 София», – удивительнейшее свидетельство того трагического времени.
Воспроизвожу отрывок ее воспоминаний из документального романа: «Перед нами вставали предупреждения преподобного Серафима и всего русского старчества. Мы чуяли, что надвигается что-то жуткое и страшное, но что именно – мы были не в состоянии облечь в реальную форму. Государь не сумел или не мог перед любимой женой поступиться Распутиным, петербургское общество не хотело или не могло ждать конца войны и нести свой крест с терпением. А злые силы нашептывали, лгали, работали, издевались и клеветали. Уже открыто в обществе, на железной дороге, на улицах поносили Двор и Распутина. До войны Россия достигла при Государе небывалого во всех отраслях развития, она шла к полному своему расцвету шагами гиганта. И надо же случиться такой чудовищно нелепой истории, как распутинщина, чтобы отшатнуть высший класс государства от Царя и этим, в сущности, произнести приговор над ним. Не отвернись общество, будь патриарх – не было бы и революции».
Вера Дмитриевна отмечает, что не только революционеры, но и приближенные к царю роковым образом содействовали разрыву общества: «Ни для кого не является тайной, что в марте 1917 года готовился дворцовый переворот. Боясь его, силы другого лагеря поторопились провести свою, февральскую, бескровную революцию». В результате же, заключает бабушка, «затопив в крови и Двор, и всю Россию».
И даже среди столь узкого круга, каким была семья Лобановых, судьба в тот период распоряжалась неожиданно: мой дядя Яков служил в Красной армии, дядя Никита – в Белой. Члены моей семьи оказались по разным сторонам барьера, но обе ветви попали в эмиграцию. Отец моей матери, крупный земский деятель Василий Васильевич Вырубов, напротив, занимал высокий пост заместителя министра МВД во Временном правительстве, которое возглавлял тогда князь Георгий Евгеньевич Львов. То есть линия раскола проходила и внутри дворянства. И четко видна в истории моей семьи.
Во Временное правительство входили приличные и образованные люди, которые по-своему видели благо России в общественных инновациях. Однако никто из них не имел опыта управления страной.
Когда в 1917 году на посту главы Временного правительства князя Львова сменил Александр Керенский, его деятельность оказалась гибельной для России, открыв все шлюзы для жестокой битвы между собой граждан внутри своего Отечества.
Мой дядя Николай Василевич Вырубов, герой французского Сопротивления, как-то спросил Керенского, какие главные ошибки были им сделаны, и Керенский ответил: «У меня две ошибки: это, во-первых, назначить генерала Корнилова главой Генерального штаба и три месяца спустя в его лице получить заговорщика, а во-вторых, не дать положительного ответа немецким эмиссарам. С того момента, как я взял в свои руки власть в июле 1917 года, немцы сообщали мне, что готовы встретиться в Финляндии, чтобы положить конец конфликту, а я отказался это сделать».
Ваш дедушка принимал участие в переговорах с бывшими союзниками по Антанте. Как вы оцениваете эту попытку?
Отмечаю бессмысленную попытку Львова с Вырубовым в этой ситуации просить помощи против большевизма у США: они не оценили, что США по своей сути – антимонархическое государство. Их цель состояла в том, чтобы убедить президента Вудро Вильсона просить вмешательства американских войск в Гражданскую войну. Но монархия конституционная, тем более самодержавная, как в России, была для Вильсона неприемлема. Так же без ответа их оставил президент Франции Раймон Пуанкаре. Из-за непонимания политических реалий и расстановки сил на международной арене эта попытка не удалась.
Почему, по вашему мнению, Белое движение потерпело поражение?
В Белом движении многие были за Веру, Царя и Отечество. В него входили и члены других партий, однако все были за единую Россию, как это каждый понимал, и все – против большевизма. А народ воспринимал происходящее так, что красные воюют за него. Обе стороны осознавали глубокий кризис, обе стороны искали путь к улучшению России. Тогда ни обстоятельства, ни время не дали им возможности достичь примирения, и потому, несмотря на любовь к общей родине, они не смогли сообща сделать ее могущественнее, привести к процветанию. Красные победили. Их правление принесло как улучшение жизни многих людей, так и 70 лет страданий для значительного процента населения, став причиной гибели нескольких миллионов человек.
Как в эмиграции оказался Василий Васильевич Вырубов?
Дед не эмигрировал. По поручению Временного Сибирского правительства он в 1918 году выехал в Вашингтон, а затем в Париж. Семью он оставил в России. Моя бабушка Ольга Николаевна Галахова умерла в заключении от оспы. Ее я не знал, как вы понимаете. Дед никогда больше не женился.
Никита Дмитриевич, вам и князю Александру Александровичу Трубецкому принадлежит идея создания памятника героям Первой мировой войны. Теперь вы совместно с графом Петром Петровичем Шереметевым, почетным председателем президиума Международного совета российских соотечественников (МСРС), и Евгением Табачниковым, советником председателя МСРС, инициировали создание памятника Примирения, посвященного окончанию Гражданской войны в России 1917–1922 годов, несмотря на то, что вас, как представителей известнейших аристократических фамилий, потомков белоэмигрантов, лично коснулись и красный террор, и все тяготы белой эмиграции. Как возникла идея создания памятника Примирения?
Идея памятника Примирения появилась у меня во время съезда МСРС в Севастополе в октябре 2008 года. Тогда, гуляя по Графской набережной c Петром Петровичем Шереметевым (он был тогда председателем МСРС) и с Евгением Семеновичем Табачниковым, исполнительным секретарем МСРС, мы остановились у мемориальной доски, посвященной белой эмиграции. Я заметил Евгению Семеновичу, что было бы уместно создать подобный мемориал и в Москве. Эту тему мы затем продолжили на заседании президиума МСРС в Ялте.
Прошел год. 4 ноября 2009 года в московском храме Знамения иконы Божьей матери в Романовом переулке состоялся молебен по жертвам революции 1917 года, Гражданской войны, репрессий и в память русских людей, скончавшихся на чужбине. Это был первый в истории России молебен, который сблизил потомков «красных» и «белых».
После молебна протоиерей Чаплин пригласил на обед около двадцати человек. Первым тогда выступил Вячеслав Никонов, внук министра иностранных дел СССР В.Н. Молотова. Он сказал, что рад находиться здесь, потому что в доме возле церкви жил его дед; что он играл в этом саду, и церковь служила гаражом для лимузина деда. Следом за ним выступил граф Петр Петрович Шереметев. Он сказал, что ему было горько слышать господина Никонова, ибо это был дом Шереметевых, где его отец играл здесь во дворе, а церковь была домашней церковью. Романов переулок тогда назывался Шереметевским. Из их выступлений всем стало очевидно, что поляризация между старыми и новыми русскими не исчезла.
В 2009 году на III Всемирном конгрессе соотечественников мы совместно с графом П.П. Шереметевым впервые выступили с инициативой сооружения в России памятника, способного консолидировать Русский мир, объединить потомков сторон, некогда враждовавших в годы Гражданской войны. И в ноябре 2009 года мы обратились с письмом к президенту России (в то время им был Дмитрий Анатолиевич Медведев) и Святейшему патриарху Кириллу с просьбой поддержать идею данного монумента, призванного символизировать единство разделенного историческими процессами и идеологическими барьерами народа.
Но еще ранее, в ноябре 2000 года, когда президент России Владимир Путин посетил русское кладбище под Парижем Сент-Женевьев-де-Буа и возложил венки на могилы русской героини движения Сопротивления Вики Оболенской и русского писателя Ивана Бунина, он остановился затем перед могилами тех, кого называют белогвардейцами, и произнес: «Мы дети одной матери – России, и для нас настало время объединяться». Рождение идеи, которая бы вела к консолидации российского общества для меня, как и многих представителей потомков первой волны эмиграции, переживших ужасы Гражданской войны, казни родных и близких без суда и следствия, тюремные сроки и как «счастливый финал» – изгнание из родного Отечества, – все это проходило невероятно тяжко. Но я убежден, что без терпимости, примирения и покаяния не может быть народного единства.
Событие исторического масштаба – воссоединение Крыма с Россией возродило идею создания памятника Примирения. Ведь Крым был последним кусочком русской земли, откуда и началась история русской белой эмиграции. Сегодня, как отметил президент России, «Крым может сыграть уникальную объединяющую роль для России, став историческим и духовным источником еще одной линии примирения, как красных, так и белых».
В ноябре 2015 года на V Всемирном конгрессе соотечественников было поддержано решение правительства Крыма установить памятник Примирения.
Никита Дмитриевич, вы сами примирились, смогли простить? Ведь ваша семья, покинув Россию, оказалась за рубежом лицами без гражданства. Какие вы испытываете чувства, когда останавливаетесь во дворце Лобановых-Ростовских в Санкт-Петербурге, который в начале XIX века принадлежал вашим предкам, а сейчас там находится фешенебельный отель Four seasons? Почему, тем не менее, вы предлагаете подобную инициативу примирения?
Что касается, простил ли, замечу: я к примирению не один год шел, и путь этот был трудным. В 1945-м меня, одиннадцатилетнего мальчишку, коммунисты посадили в Софии в тюрьму для «политических»; отца моего там же, в Софии, арестовали и расстреляли, после чего смертельная болезнь подкосила мою мать…
С ощущением исторического разрыва сложно эффективно двигаться вперед. Сегодня важно для потомков – мудро учитывать правду и той, и другой стороны. Важна и положительная оценка исторического вклада всех сословий России.
Сегодня мы сможем сообща сделать то, что не успели сделать наши с вами предки. Именно следуя такой логике, мы пришли к мысли об открытии памятника Примирения. В наши дни это сказывается в символическом акте закладки в Севастополе памятника по поводу столетия окончания Гражданской войны в России.
