Иммануил Кант: «Гений – это врожденная способность души (ingenium), посредством которой природа дает искусству правила»
Андрей Буровский, доктор философских наук, профессор
По многим причинам сложно говорить о типичных немцах, типичных англичанах или, скажем, о типичных русских. И все же Иммануил Кант (1724–1804) очень полно воплотил многие типично немецкие черты. Поразительное сочетание филистерства с романтизмом, рациональнейшего ума с полетом воображения, космизма с любовью к деталям.
Мальчик из небогатой семьи шорника, изготовителя конской упряжи. Родителей он всю жизнь считал честными, нравственными и порядочными людьми, но в доме было не очень хорошо с едой. Попросту говоря, Канты порой недоедали.
К счастью для Канта, он жил в обществе, где учение и знания были социальным лифтом. Германия XVII–XVIII веков далеко не богата. Кстати, немцы в эти века считались не рациональными и работящими, а добродушными увальнями и неискоренимыми романтиками. Но все, связанное с учением, со знаниями, с высшим образованием, было чрезвычайно престижно.
Мальчик проявил способности, и его тут же перевели в более престижную гимназию – Фридрихс-коллегиум. Этот «коллегиум» готовил выпускников к высоким церковным и гражданским должностям. Для сына шорника – явный «социальный лифт»! Позже Иммануил Кант назовет гимназические годы «рабством» и будет уверять, что вспоминает их «со страхом и ужасом». Вряд ли его наказывали часто – по всем предметам Иммануил получал высокие баллы. Но после поддерживал отношения только с учителем латыни.
Став студентом, шестнадцатилетний парень тут же из гильдии ремесленников попал в гильдию ученых, почти что приравненную к дворянству. «Гражданин Академии» не подлежит армейской службе, подчиняется руководству университета, а не муниципалитету и даже не прусскому государству. В «академическом гражданстве» Кант пребудет до конца своих дней, становясь в нем все более важной персоной. Это обеспечит ему очень высокое положение в обществе. Такой была Германия XVIII столетия – страна университетов!
Когда жена профессора входила в лавку, жена банкира отходила от прилавка, пропуская жену более важного человека. Правда, жена офицера была еще важнее, а уж баронесса или графиня вообще парили в поднебесье. Но для девушки найти себе ученого мужа означало сделать превосходную партию. Ученый мог быть и небогат – по крайней мере Иммануил Кант всю жизнь не то, чтобы нуждался… он был вынужден думать о деньгах. В зрелые годы он имел двухкомнатную квартиру, но при этом квартиру съемную! И в те времена обладатель собственного жилья и человек, снимающий квартиру, – это два разных человека.
Кант держал прислугу, мог позволить себе хорошую еду…Но до конца его дней доход был неровным и шатким: у Канта не было постоянного места. Студенты платили каждый за себя, а стабильного жалованья не было. А профессор с постоянным местом и без такового – это как человек в своей и в съемной квартирах. Уже став известным, в своей двухкомнатной квартире Кант экономил на свечах: брал самые дешевые, сальные. Одежду носил, пока она не разваливалась на нем. Впрочем, и тут он лишь верный сын своего, скажем так, не очень богатого, а потому и скуповатого общества. Так же поступал и прусский король Фридрих I: когда кафтан разлезался от старости он приказывал перенести с него пуговицы на новый.
Невероятный филистер – то есть обыватель, Кант так никогда и не женился. Некоторые считали, что Кант жил и умер девственником. Так ли это, неизвестно: никто со свечой не стоял. Но что не женился, это факт. Несколько раз был готов сделать предложение, но останавливался – боялся, что не сможет содержать семью. Так ли это, тоже достоверно неизвестно. Известно, что в семье барона фон Хюльсена Кант учил трех сыновей и что Хюльсены считали Канта фактически членом семьи. Его знакомили и с девицами, возможно, не самыми красивыми. Возможно, потому и знакомили, что девушки находились на пороге стародевичества. Но ведь знакомили же!
Позже друг уже зрелого Канта, графиня фон Кайзерлинк, сватала философа вдовушкам самого что ни на есть аристократического происхождения. И в кругу Хюльсенов, и у подружек фон Кайзерлинк наверняка были весьма обеспеченные дамы, которые сочли бы за честь стать фрау Кант. Не-е-ет!!! Если не он содержит семью, путь вообще не будет семьи!
Впрочем, и с кровными родственниками Иммануил Кант встречался редко и особо теплых чувств к ним не питал.
Ипохондрия и меланхолия считались в ту пору такими… аристократическими состояниями, характерными для ученого сословия. Как английскому аристократу почти неприлично без подагры, так немецкому ученому – без ипохондрии. Другой вопрос – эти состояния можно считать чем-то естественным для «интеллигента», а можно еще и всячески «расчесывать». Кант буквально упивался своей меланхолией. Он еще в молодости поставил себе диагноз: «слишком узкая грудная клетка», что затрудняет работу легких.
– И сердца! – добавлял он, помахивая в воздухе кривым профессорским пальцем.
Правда, с возрастом Кант просто перестал обращать внимание на стеснение в груди. Он объяснял это так, что подчинил себе это стеснение, не позволял ему влиять на мысли и поступки. Назовем вещи своими именами: когда Канту стало, чем заняться, у него просто не оставалось времени на мрачные мысли и переживания. Тут планеты летают, человек постигает красоту Божественного замысла… Об этом думать интереснее, чем о собственных болезнях.
Про болезни… Кант постоянно рассказывал о своих болезнях и плохом самочувствии. Он с детства читал медицинскую литературу и всякий раз находил у себя симптомы решительно всех болезней. Но при этом никогда не болел! И не лечился: считал, что врачи шарлатаны, а лекарства вредны для здоровья. Первый раз он серьезно заболел 8 октября 1803 года – в 79 лет, за пять месяцев до своей смерти. На редкость здоровый человек.
Даже для немца патологически педантичный, Кант сам себе составил расписание жизни. Ему он следовал неукоснительно! Есть надо один раз в сутки, около часу дня. Есть надо в компании, а число сотрапезников не должно быть меньше числа граций, коих, как известно, три. Но не более числа муз – которых девять.
Встав рано поутру, в 7 часов, пора на прогулку. Маршрут один и тот же, и в одиночестве, в молчании! Как известно, холодный воздух вреден для костей и суставов. Обыватели Кенигсберга видели Канта и переводили стрелки часов на 7.
Эксцентрично? Но все описанное – только доведенная до предела система жизни образованного немца тех времен. Чудаковатый профессор как одно из воплощений национального духа: наряду с прусским офицером, рукастым добродушным мастеровым, деловитым купцом.
Вообще же, до начала ХХ века Прибалтика оставалась своего рода немецким заповедником. Немцы составляли до трети городского населения. В Риге еще в 1930-е, когда нанимали няню, требовали от нее знание местных языков: то есть русского, немецкого, латышского. В Эстляндии (слово, кстати, немецкое), в городе с тремя именами – Дерпт – Тарту – Юрьев, – лекции читались по-немецки. Там готовили профессуру для российских университетов и была проблема изучения языка, на котором велось преподавание. Скажем, у Николая Пирогова, великого врача, такая проблема была!
Что же он совершил, этот, наверное, самый невероятный, причудливый ученый немец из Кенигсберга? За что ему ставят памятники, вешают мемориальные доски и называют его именем аудитории?
Сегодня опубликованную в 1781 году «Критику чистого разума» считают одной из самых фундаментальных, основополагающих работ в философии. Действительно, каковы возможности нашего разума? Где границы познания? О чем мы можем и не можем судить? Кант вводит понятия, которые используются вплоть до нашего времени: «вещь в себе» и «вещь для себя». Пытается осмыслить пространство и время, да и Самого Господа Бога.
Помните шестое доказательство бытия Господнего, которое упоминает Воланд на Патриарших прудах? Доказательство, за которое Иван Бездомный предлагал упечь Канта на Соловки? Вот оно: «Все в мире живет по закону причинности. Человек в мгновения своей свободы не подчиняется этому закону».
Мы подобны лицам дипломатического корпуса: на территории всякого государства только они не подчиняются его законам. Мы в мире обладаем таким же «правом экстерриториальности».
Если человек не подчиняется Основному Закону нашей Вселенной, – мы не являемся ее частью. В материальном мире мы посланцы иного, нематериального мира. В этом нематериальном мире действует не принцип жесткой причинности, а принцип Свободы и Любви. В мире есть Бытие, которое не подчиняется законам материи. И человек к нему прямо причастен.
И вот главный вывод: мы свободны, а значит, Бог существует.
Заумно? Да, немецкая философия вообще невероятно заумна и многословна. Читатели жаловались на излишнюю сложность книги, затрудняющую понимание идей автора. Чтобы сделать свое сочинение хоть немного понятнее, Кант специально написал «Прелегомены», то есть «введения» «ко всякой будущей метафизике» и выпустил специальную книгу в 1783 году. В 1787 – новое издание «Критики чистого разума» с поправками и комментариями. Все равно получалось длинно, заумно и сложно. Но ведь читали и читают!
Великий философ связывал времена. Еще на Древнем Востоке думали о свободе человека, о границах его познания. Апостол Павел в «Послании к евреям» говорит принципиально то же самое что и Кант: ищущие Града Божьего есть в мире «посланники и пришельцы» (Евр.11:13-16).
Новые времена – новые формы выражения…
Фома Аквинский в XIII веке вывел пять доказательств бытия Господнего. Кант предлагает шестое, восходящее к Новому Завету!
Гавриил Державин моложе Канта на 19 лет – младший современник. Но в оде «Бог» провозглашает то же, что и Кант: «Я есмь – конечно, есть и Ты!». Ода опубликована в 1784 году… Возможно, Державин читал Канта.
Из поколения в поколение повторяют слова Иммануила Канта: «Две вещи вызывают мое удивление и трепет: звездное небо над головой и моральный закон внутри меня».
Порой слова его безобразно упрощают: «Две вещи свидетельствуют мне о Боге: звезды надо мной и совесть во мне». Упрощают потому, что немецкая классическая философия слишком охотно затемняла, усложняла и запутывала. Два века спустя Карл Поппер будет демонстративно сводить две страницы сочинений Гегеля к трем коротеньким абзацам.
Но этими длинными, занудными, порой с трудом понятными текстами закладывалось то, что мы теперь называем «немецкая классическая философия». Фундамент современной европейской философии. Фихте, Шеллинг и Гегель придут позже, опираясь на Канта. Сами немцы, а за ними англосаксы назовут это направление откровеннее и честнее: немецкий классический идеализм. Немцы никогда не спутают нескольких великанов философии ни с близкими к ним Шиллера и Гете, ни с великими последователями – Шубертом и Якоби.
Вот они, отцы-основатели, других не надо. Это они, развивая философскую мысль Европы с античности, первыми поставили вопрос о самой сущности знания: «Что есть знание?»
К сожалению, до сих пор меньше помнят другую работу Иммануила Канта. «Критику чистого разума» писал почтенный мэтр, достигший возраста первых итогов жизни – шестого десятка. «Критика чистого разума» – плод более чем десятилетнего обдумывания. Несколько месяцев плоды этого обдумывания – заметки, сделанные в разное время, – сводились воедино. Возможно, занудность и сложность вызвана еще и этим…
Книгу «Всеобщая естественная история и теория небес» публикует еще малоизвестный человек тридцати одного года от роду (ученый редко знаменит в этом возрасте). Книга написана явно без такого долгого осмысления, она не собрана из заметок разных времен. Полное название – очень в духе того времени: «Всеобщая естественная история и теория неба, или Исследование о составе и механическом происхождении всего мироздания, построенное на основе принципов Ньютона».
К названию – верноподданейшее посвящение: «Его Величеству, Могущественному Королю и Владыке Фредерику, Королю Пруссии, Повелителю Бранденбурга, Лорду Камергеру и Помазаннику Священной Римской Империи, Монарху и Верховному Правителю Силезии, моему Всепочтеннейшему Королю и Государю, посвящаю».
И все же молодой автор предусмотрительно остался анонимным. Причину своей скромности он объясняет очень откровенно: «Я избрал предмет, который как по присущей ему трудности, так и из религиозных соображений, может быть, с самого начала будет встречен большинством читателей с невыгодным для него предубеждением. Открыть то общее, что связывает великие части мироздания во всем объеме его бесконечности, вывести образование небесных тел и происхождение их движений из первоначального состояния природы на основании законов механики – такие намерения, казалось бы, далеко превосходят силы человеческого разума.
С другой стороны, религия угрожает серьезными обвинениями против решимости вывести из природы, предоставленной самой себе, такие последствия, в каких с правом видят непосредственное вмешательство высшего существа, и усматривает в интересе к подобным рассуждениям апологию атеизма. Я ясно вижу все эти затруднения и, однако, не падаю духом. Я чувствую всю силу противопоставляемых препятствий и, однако, не унываю. Со слабой надеждой я решился на опасное путешествие и уже вижу очертания новых земель. Те, кто имеют смелость продолжить исследование, вступят на эти земли и будут иметь счастье дать им свое имя».
Назовем вещи своими именами: Иммануил Кант боялся и гнева общества, и гнева Церкви. Ведь он – впервые в истории Новой Европы! – написал историю САМОРАЗВИТИЯ Вселенной.
«Естественную историю», то есть историю материального мира, писал еще Плиний Старший в 77 году н. э. «Естественную историю» писал и Жорж-Луи Леклерк, граф де Бюффон, – 36 книг, вышедших в 1749–1788 годах. Но это – о происходящем на Земле.
Кант замахивается на большее.
Исаак Ньютон не сомневался: законы Вселенной созданы Господом Богом. Может быть, на Земле что-то и изменялось… но не во Вселенной, раз навсегда устроенной Творцом.
Многие полагают – источником вдохновения Иммануила Канта была книга английского астронома и математика Томаса Райта (1711–1786) «Теория Вселенной». Теоретически это возможно (книга Райта вышла в 1750-м), хотя маловероятно. Кант по-английски не читал. Книга вышла в Лондоне на английском языке и долгое время на немецкий не переводилась.
Райт и правда обогнал свое время. Он предположил, что Млечный Путь – только одно из скоплений звезд. Что многие слабые туманности, наблюдаемые в тогдашние скверные телескопы, на самом деле представляют собой невероятно далекие галактики – такие же, как наш Млечный Путь.
Существуют ли такие галактики, думали и спорили весь XIX век. Уже в 1920–1921 годах разгорелся знаменитый Большой спор между американскими астрономами Харлоу Шепли (1885–1972) и Гебером Даустом Кертисом (1872–1942). Шепли утверждал, что Млечный Путь – это и есть вся Вселенная. Все остальные туманности – небольшие объекты, лежащие в пределах нашей Галактики.
Так и спорили, пока Эдвин Хаббл (1889–1953) в 1923–1924 годах не доказал, что отдаленные галактики – это звездные системы, подобные Млечному Пути: на фотографиях отдаленных галактик заметны отдельные звезды. Эдвин Хаббл работал с телескопами, которые отличались от телескопов Райта так же, как верховая лошадь от паровоза, и неопровержимо установил: кроме Млечного Пути в космосе есть много таких же «островов во Вселенной».
И тут – предположение Райта, которое можно считать интуицией, гениальной догадкой, гипотезой, мифом… чем угодно! Ведь Томас Райт писал о том, что человечество наверняка не одиноко: во Вселенной есть множество планет, которые могут быть населены. И пока мы смотрим на «них», они в свои телескопы стараются разглядеть «нас».
Конечно, еще Демокрит всерьез говорил о множестве населенных миров. Порой он, слушая разговоры других граждан города Абдеры, разражался смехом: вон, в мире множество планет и миров, а эти балбесы спорят о ценах на соленую рыбу! Граждане Абдеры даже послали за знаменитым врачом Гиппократом: проверить не лишился ли ума Демокрит. Гиппократ успокоил сограждан: Демокрит не только психически здоров. Он – один из умнейших людей, каких он только встречал в своей жизни.
Но ведь и гениальные догадки Демокрита, и гипотезы Райта – лишь умозрительные предположения. ЗНАТЬ они ничего не могли – и за отсутствием мощных телескопов, и за тем, что ведь и мы только предполагаем – есть ли во Вселенной другой разум.
Разумеется, существуют сведения о посещении Земли разумными пришельцами из космоса. В числе прочего, известны и очень своеобразные изображения на фресках христианского времени – космических аппаратов и человекоподобных существ в скафандрах… При достаточном запасе фантазии можно предположить, что Демокрит, Райт… да и Иммануил Кант учились у «зеленых человечков», которые появлялись у них под утро и рассказывали самые невероятные истории. С тем же успехом можно предположить, что Демокрит, Райт и Кант сами были пришельцами.
На существующем уровне знаний мы можем говорить именно о потрясающих догадках.
Уверенно можно сказать одно: если даже книга Райта оказала влияние на Иммануила Канта, он пошел несравненно дальше. Райт, как и Ньютон, исходил из Божественной причины возникновения Солнечной системы. Господь сотворил космические тела и придал их движению порядок. Как было, так есть с сотворения, так будет до Страшного суда, пока Господь не уничтожит или кардинально не изменит мироздание.
Кант сделал невероятное, фантастическое предположение! Об эволюции материального мира говорили и до него: тот же Бюффон, тот же Ламарк. Но они говорили об эволюции живых организмов! Максимум – об эволюции поверхности Земли.
Кант приписывает Богу лишь создание самой материи и наделение ее наблюдаемыми свойствами. Кант предположил: Вселенная тоже развивалась. Она не всегда была такой, какой мы ее видим. Нет причин полагать, что правила, по которым взаимодействуют небесные тела сейчас, действовали точно так же всегда.
Кант заключает, что пространство, на месте которого ныне находится Солнечная система, могло быть заполнено частицами пыли различной плотности. Сильно разреженная материя составляла так называемый Хаос. Подчиняясь законам механики Ньютона, мелкие пылевые частички Хаоса приходят в движение, постепенно сближаются. Более тяжелые притягивают более легкие, сгущения растут. Образуется некое ядро – центр притяжения. Падая на него, частицы материи разогревают это ядро. Так и образовались звезды, в том числе Солнце. Около каждой звезды небольшое количество вещества вовлекается во вращение вокруг центрального тела. Так у звезд появлялись планеты, а у планет – спутники.
Происхождение колец Сатурна Кант объяснил слишком быстрым начальным вращением планеты, от которой под действием центробежных сил отделилась часть вещества.
Солнечная система продолжает свое развитие. Рано или поздно все планеты и спутники упадут на Солнце. Солнце вспыхнет еще ярче, станет еще горячее, а остальные тела солнечной системы сгорят или распадутся на мелкие частицы. Все звезды когда-нибудь остынут, но упавшие на них планеты, объединение нескольких звезд, наконец, падение их на центральное мировое Солнце разогреет все вещество и породит новые клубы Хаоса. Кстати, эта часть гипотезы Канта предвосхищает теорию пульсирующей Вселенной Гамова и Гарькавого.
Конечно, теория Канта слишком многого не объясняет, слишком во многом исходит из устаревших представлений. Но это была первая материалистическая теория эволюции Вселенной. Первая гипотеза образования Солнца и планет из туманности, что сегодня почти хрестоматийно.
Во времена Канта были известны шесть планет. Кант высказывает уверенность: за орбитой Сатурна есть еще другие планеты! Уран открыли в 1781 году. Существование Нептуна предполагали давно, но только в 1846 году точно установили, что Нептун – именно планета. Опять догадка, обогнавшая эпоху? Скорее мощная научная интуиция, умение делать верные выводы из сведений неточных, противоречивых и невнятных. Из этого следует что Иммануил Кант был и неплохим ученым.
Таких звездных систем, как солнечная система, – огромное количество. Туманности же – такие же точно скопления звезд, как Млечный Путь. Вокруг многих звезд вращаются планеты, ничем не лучше и не хуже Земли.
В третьей части своего сочинения Кант уверяет – разумная жизнь существует не во всем космосе, но большинство планет обитаемы. Кант сомневался в том, что бессмертная душа остается в одной точке бесконечного пространства. Новые планеты, по его мнению, могут образовываться в том числе и как место для переселения душ.
Порой мы не менее наивны, хотя кажемся себе несравненно умнее и искушеннее Канта.
Несколько десятков экземпляров разошлись, почти не сделав автору имени… Жизнь не всегда справедлива. Книга «Всеобщая естественная история и теория небес» была опубликована по настоянию друзей, в том числе и фон Хюльсенов. Друзья высоко ставили Канта. Они были уверены, что книга сделает его знаменитым. Книгу прочитает король Фридрих II, обеспечит новый тираж, озолотит автора, даст ему пожизненный пенсион…
Кант все же побоялся ставить свое имя на обложке. Оказалось, напрасно – книга прошла незамеченной. Для начала – разорился издатель, большая часть тиража продали «на бумагу». В передовое сочинение об устройстве Вселенной стали заворачивать селедку. Несколько десятков экземпляров продали в 1760-е, но к тому времени, в 1761 году, вышла книга «Космологические письма» Иоганна Генриха Ламберта (1728–1777). Не стану подробно излагать фрактальную теорию Ламберта, но многие идеи Канта он явно воспроизводил… Самое же интересное – ничего о работе Канта Ламберт не знал. Вообще.
Кант переписывался с Ламбертом, и был чрезвычайно высокого мнения о его уме. Он был очень огорчен ранней смертью Иоганна Генриха – тот, похоже, «переработал» – надорвался и умер в возрасте 49 лет 25 сентября 1777 года от «полного истощения всех сил». Для Канта Ламберт был гением, на которого он смотрел снизу вверх. Кант для Ламберта был подающим надежды домашним учителем Хюльсенов, чьи книги вообще читать необязательно, а тем более какие-то анонимные сочинения, проникнутые духом вольнодумия и атеизма.
Да и вообще – кто такой Кант? Даже не ординарный профессор – то есть не профессор, заключивший договор с университетом или с правительством Пруссии. Так, почти частное лицо. Совсем другое дело Пьер-Симон, маркиз де Лаплас (1749–1827)! Сын мэра города, преподаватель Военной академии, потом ряда Высших школ и университетов. Член шести академий наук и королевских обществ, в том числе Петербургской. Всегда занимавший высокие должности, личный приятель Наполеона. Когда Бонапарт, обсуждая систему мира, спросил, какое же место занимает в ней Бог? Лаплас ответил:
– Ваше Величество я не нуждаюсь в этой гипотезе.
Наполеон мило улыбнулся, – видимо, ничего не имел против.
Судя по всему, математик, физик и астроном маркиз де Лаплас ничего не знал о теории Канта. Кант писал о холодном Хаосе, а Лаплас в 1796 году в «Изложении системы мира» писал об изначально горячей газово-пылевой туманности.
В 1799 году начала выходить другая книга Лапласа: «Небесная механика» – сам этот термин ввел Лаплас. Работа над книгой продолжалась 26 лет: том III вышел в 1802 году, том IV — в 1805-м, том V — в 1823—1825 годы. Книга сделала автора знаменитым – ясное изложение, без лишних формул, доступно любому образованному человеку. Только при жизни автора книга переиздавалась четыре раза и была переведена на несколько языков.
В наше время говорят о двух теориях: «горячей» Лапласа и «холодной» теории Канта. Часто ее называют «небулярной», то есть «туманной». Слово восходит к латинскому nebularis – «туманный, дымчатый, облачный». Но тогда Кант проиграл: шумную известность приобрела гипотеза знаменитого Лапласа, а не безвестных Канта и Ламберта.
Фридрих II умер в 1786 – книги Канта он так и не увидел.
Что тут сказать? Идея эволюции Вселенной носилась в воздухе. Как и во многих других случаях, новую гипотезу высказали несколько человек, вполне независимо друг от друга. Так и теорию происхождения видов Дарвина формулировало до пяти авторов… На пьедестале есть место только для одного. Этот один и входит в историю, как автор новой научной парадигмы или направления в науке.
Канту еще повезло, что он создал «холодную» гипотезу: теперь упоминаются два имени. Будь его гипотеза «горячей», имя Канта окончательно утонуло бы в имени Лапласа. Иммануил Кант никогда не исправлял и не дополнял свою космологическую гипотезу. Не придавал ей большого значения? Не считал важной? Или признал, что не сумел ее прокричать достаточно громко?
Он еще много писал о многом. О неравенстве человеческих рас. О вечном мире, который когда-нибудь будет доступен путем демократии и международного сотрудничества. О сущности человека, религии, гениальности и способности критиковать окружающее, о нравах общества и их улучшении. А в 1798 году в «Антропологии с прагматической точки зрения» расположил свои идеи по трем разделам в соответствии с тремя способностями человека: познание, чувство удовольствия и неудовольствия, способность желать. Кант утверждал, что человек – это «самый главный предмет в мире», потому что у него есть самосознание.
Человек и его личность – это высшие ценности. Самосознание порождает эгоизм как природное свойство человека. Человек не эгоистичен только тогда, когда видит свое «я» частью общего. Вывод очевиден: нужно воспитывать человека, и философия помогает ему включать себя в более значительные общности. Осознание, что «я» – далеко не весь мир, помогает обуздывать эгоизм, контролировать разумом душевные проявления личности. Человек может быть «вещью в себе», не осознавая своей природы. Может иметь неосознанные «темные» представления. Рождение творческих идей протекает тогда во мраке, сам же человек знает об этом только на уровне ощущений. Зато как легко, как прекрасно человеку, если он станет «вещью для себя», осознавая себя и свои стремления! Если он поймет, что ему даны таланты и что он может ими осознанно пользоваться. Ведь «гений – это талант изобретения того, чему нельзя учить или научиться».
…Интересно, относил ли Кант собственное учение к себе? Наверное, он стал «вещью для себя», осознавая свою ипохондрию, выстраивая систему собственной жизни. Но стал ли он «вещью для себя», проявляя свой «талант к изобретению»? И еще… что чувствовал, о чем думал Кант, постукивая палочкой во время своей утренней прогулки?
Как сказал Валентин Пикуль, «что-то осталось навсегда недосказанным».
