«И вдруг петербургские зимы покажутся вечной весной…»
Александр КУШНЕР
***
Писать гражданские стихи в России слишком просто.
Уж лучше сосны, лучше мхи, печальный вид погоста.
За дружбу Клодтова коня с Фонтанкой крутолобой!
Писать стихи на злобу дня, но сторонюсь я злобы.
Рукоплещи, партийный зал, неистово и громко.
В одной строке я все сказал, не стыдно мне потомка.
Вдруг и ему рукоплескать когда-нибудь придется?
У ней особенная стать, и в ней хоронят солнце.
Страны не чуя под собой, в который раз не чуя,
Я не хотел бы жить в другой, и в ссылку не хочу я.
Все тот же жесткий переплет, и время подпирает.
Читатель все и так поймет, он все прекрасно знает.
***
Дождь не любит политики,
тополь тоже,
Облака ничего про нее не знают.
Ее любят эксперты и аналитики,
До чего ж друг на друга они похожи:
Фантазируют, мрачные, и вещают,
Предъявляют пружинки ее и винтики,
Видно, что ничего нет для них дороже.
Но ко всем новостям, завершая новости,
Эпилогом приходит прогноз погоды,
И циклоны вращают большие лопасти,
Поднимается ветер, вспухают воды,
Злоба дня заслоняется мирозданием,
И летит, приближаясь к Земле, комета
То ль с угрозою, то ли с напоминанием,
Почему-то меня утешает это.
***
Великие люди исчезли, пропали,
Ни власть их не балует больше, ни пресса.
В каком-нибудь клубе сидят или в зале,
А может быть, дома – к ним нет интереса.
И новому Байрону не расшуметься,
Чтоб мир потянулся к нему и услышал,
Как он возмутился, схватился за сердце
И, хлопнув дверями, из Англии вышел.
Пусть пишет стихи и живет потихоньку.
И русскому мальчику в пыльных Тарханах
На ум не взбредет потянуться вдогонку
За ним: он не думает об англичанах.
Французы о немцах не думают тоже,
И новому Листу похлопают в Вене
И даже в Москве, но мурашки по коже
Футбольный успешнее вызовет гений.
Не надо властителей дум и кумиров,
Устало от них человечество, хватит!
Идеи, трактаты, знамена и лира
Как солнце сквозь ельник горят на закате.
***
Я дубу говорю: читай «Войну и мир», –
Тогда узнаешь, как вести себя весною.
Зазеленеют все, а ты на этот пир
Не торопись. Потом оденешься листвою.
Пускай в себя придет сначала князь Андрей,
Очнется, оживет и влюбится в Наташу.
Пусть думают, что ты зависишь от людей
И разделяешь скорбь и веришь в правду нашу.
Александр Кушнер – неоспоримый авторитет в мире отечественной словесности. Поэт от Бога, он блестящий представитель классической российской литературы. И особое место в творчестве Кушнера занимает образ его родного Санкт-Петербурга-Ленинграда. Судьба лирического героя поэта неотделима от его родного города: «Он и не мыслит счастья без примет // Топографических, неотразимых…», или «Ты – как Нева, но только до Петра, // В предчувствии высоких дел петровских…»
Впрочем, дадим слово самому замечательному русскому поэту. Спасибо, Александр Семенович, за эту публикацию в «Русской мысли».
***
Душа – элизиум теней и хочет быть звездой.
Но звезды знают ли о ней в ее тоске земной?
Они горят миллионы лет, быть может, потому,
Что о душе и речи нет у спрятанных во тьму.
Но, может быть, во тьме ночной, в сиянье неземном
Звезда б хотела быть душой, омытой летним днем,
И в хладной вечности своей, среди надмирной тьмы,
Раскрыв объятья для теней, быть смертною, как мы.
***
Деревья мне нравятся больше, чем люди,
Хоть клен, хоть рябина, хоть липа, хоть ива:
Не лгут, не лукавят, не спорят, не судят,
Такое признанье не слишком красиво.
Но я человек, а не дерево тоже,
Не тополь, не дуб, не береза, не ясень,
Не мною – любуется ими прохожий –
И я с предпочтением этим согласен.
Попробуем точными быть, не бросаться
Словами: конечно, чего-то мы стоим,
Быть может, не меньше ракит и акаций,
Зато от деревьев так веет покоем!
И так ли уж мы хороши, если честно
Сказать, и без нас еще лучше пейзажи,
И это признанье нас ставит на место,
И что-то есть в этом отрадное даже.
***
Отгородясь от мира ясенем,
Кипящим за моим окном,
Как будто с чем-то не согласен я
И помышляю об ином,
Но под живой его защитою,
Как за зеленою стеной,
Я не срываюсь, не завидую,
Не рвусь, как воин, в вечный бой.
Я счастлив лиственным кипением,
Зеленым дымом без огня.
И Блок, наверное, с презрением
Посматривает на меня,
Но вечный бой, и гнев, и взвинченность
Ведут к такой большой беде,
Что лучше слабость, половинчатость,
Несоответствие мечте.
***
В импрессионизме милосердия
Столько, сколько радости и света…
Розоватым воздухом бессмертия
Подышу – так нравится мне это.
Есть ли смерть? – спрошу французских лодочников,
Лодочники скажут: смерти нету.
Я ответ их внятный, установочный
Рад принять за чистую монету.
Потому что завтрак продолжается
Вместе с поцелуями и смехом,
И все это где-то отражается
В небесах каким-то вечным эхом.
Потому что ближе человечество
Никогда уже не подходило
К раю близко так: не надо жречества,
Дьякона не надо и кадила,
Потому что солнцем легче лечится
Все, что на земле страданьем было.
***
В декабре мне не спится.
Почему? Потому что декабрь,
Месяц сумрачнолицый,
Гасит солнце, а светит фонарь.
А не спится в июне,
Потому что и ночью светло.
Птицы благоразумней:
Спят в гнезде, голова под крыло.
А не спится в апреле,
Сентябре, октябре, ноябре,
Потому что в постели
Сплю – не в волчьей, не в лисьей норе.
Почему мне не спится?
Потому что закрою глаза –
Мысль влетает, как птица,
Иль крадется, как волк и лиса.
***
Не может быть хуже погоды,
Чем та, что бывает у нас.
Некрасов на долгие годы
Ее нам, нахмурясь, припас.
Уж он-то дождя, и тумана,
И сырости не пожалел:
Вот ужасы вам без обмана,
Румянец и мертвенный мел.
Но странное дело, над нами
Висящая пологом мгла
Вдруг вспыхнуть готова стихами
И даже сгореть в них дотла.
И вдруг петербургские зимы
Покажутся вечной весной,
Как будто и впрямь мы любимы
Безмужнею музой одной.
***
Так изучай же мозг, как космос, но скорей,
А то скучает он без звездной карты клеток.
Вот рай, вот Козерог, вот ад, вот Водолей,
Нейронные пучки и путаница веток.
Зачем развился он за сотни тысяч лет
На маленькой, как мяч, затерянной планете?
Ты станешь Божества искать остывший след,
А я люблю, когда читают книгу дети,
Взобравшись на диван, вдвоем или втроем,
Большую взгромоздив на тонкие колени, –
Пускай расскажет им, как ярко мы живем,
А тени ни к чему: им рано видеть тени.
Да будет к ним добра трава без сорняков,
Органика без язв, устройство без изъяна, –
Тогда и влажный блеск прекрасен облаков,
И будущее вдруг проглянет из тумана.
***
Я бы в Томске томился,
В Туруханске струхнул,
На окно бы косился,
Опустившись на стул.
В неба черном мазуте
Звезд звучал бы хорал.
Я страдал бы в Сургуте,
В Салехарде хворал.
Как живут в Уренгое,
В Нарьян-Маре живут?
Вот где точно герои,
Даже если запьют.
И, прислушавшись к вьюге,
Я бы в Омске умолк.
Я уснул бы в Усть-Луге –
И какой с меня толк?
Даже в Пензе, в Казани
Я обратный билет
Проверял бы в кармане,
Петербургский поэт.
Невысокого мненья,
Дорогая страна,
О себе я: с рожденья
Мне поблажка дана.
Вдалеке от окраин,
Избалован в тепле,
Я – плохой россиянин
В этой смуте и мгле.
***
Не грех, какой тут грех? Не рок,
Не мог же рок на стольких сразу
Людей обрушиться, не Бог,
Наказывающий порок,
Ведь зал набит был до отказу
И танцевали, – что же тут
Дурного? Значит, только Случай.
Он – главный жизни атрибут,
Аспект, абсурд и абсолют.
Не утешай меня, не мучай!
***
А это что у нас растет, болиголов?
Кокорыш, борщевик – ужасные названья.
А может быть, купырь.
О, сколько диких слов,
Внушающих тоску! Народное сознанье,
Латиницы в обход, сумело оценить
Их подлинную суть, воздав им по заслугам.
Ты спрашиваешь, что? Я думаю, что сныть:
От страха так назвать могли ее, с испугом.
И тот, кто первый дал такое имя ей,
А ближние легко и дружно подхватили,
Не меньше, чем Гомер, не хуже, чем Орфей,
Да только не писал стихов или забыли
Их… Не забыли, нет! Нам кажется, что мы
Листаем каталог клубящихся растений,
А это к нам дошла трагедия из тьмы,
Поэма вещих снов и точных наблюдений.
***
И тот, кто первый дал такое имя ей,
А ближние легко и дружно подхватили,
Не меньше, чем Гомер, не хуже, чем Орфей,
Да только не писал стихов или забыли
Их… Не забыли, нет! Нам кажется, что мы
Листаем каталог клубящихся растений,
А это к нам дошла трагедия из тьмы,
Поэма вещих снов и точных наблюдений.
***
В сад сегодня не выйдешь, так сыро.
Постоишь на крыльце – и домой.
Ты, ей-богу, как в рубке буксира
Над жемчужно-туманной травой,
На густые поделенной пряди,
Словно кто-то ее причесал
Так, чтоб спереди пышно и сзади
Сад лоснился, клубился, мерцал.
Никакой поэтической мысли
В этом стихотворении нет,
Только радость дымящейся жизни,
Только влагой насыщенный свет.
Кто мне дал эту сырость густую,
Затруднил по траве каждый шаг?
Я не мыслю, но я существую.
Существуя, живу, еще как!
