Со второй половины 1960-х годов Евробанк стал крупным оператором в области внешней торговли (окончание; начало – в №153/01–02 и 154/03–04)
Николай Кротов
Новым президентом парижского Евробанка (BCEN) после смерти Ильсума стал Ги де Буассон (Guy de Boysson), назначенный на эту должность 4 мая 1965 года. Его неслучайно прозвали «Красным маркизом» или «Красным бароном».
Это был высокий красивый человек, бывший чемпион Франции по теннису среди юношей и к тому же имевший большой чин во французском комсомоле. При этом он происходил из очень старинного рода, ничем особым, впрочем, себя не проявившим. Хотя известно, что предки «маркиза» принимали участие в Крестовых походах.
Сам будущий президент BCEN воевал во французском Сопротивлении и после войны был избран в Консультативную временную ассамблею (L’Assemblée Consultative provisoire), совещательное собрание, созванное в сентябре 1943 года в Алжире в соответствии с ордонансом Французского национального комитета. А после Освобождения в 1944 году стал депутатом города Аверон и членом французской компартии.
10 ноября 1945 года был учрежден Всемирный день молодежи, и молодого политика избрали в Лондоне президентом Всемирной федерации демократической молодежи
«Он достаточно знатен, чтобы одеваться в твидовый костюм и не утруждать себя строгими темными костюмами традиционных председателей/управляющих директоров. Он живет в элегантном квартале на авеню Ош, недалеко от площади Звезды». Так писал о Ги де Буассоне в середине шестидесятых Жак Моран в журнале «Нувель обсерватер».
Буассон – доктор юридических наук. У него четверо детей. Через свою жену он был связан с семьей Шеврильон (Chevrillon), принадлежащей к французской высшей буржуазии. Дядя супруги Андре Шеврильон (шурин банкира) – член Французской академии, литератор, выбравший Англию и Восток в качестве объектов исследования.
Де Буассон окончил Национальную школу администрации. Еcole Nationale d’Administration, ENA – питомник элиты, из ее выпускников, в народе называемых «энарками», комплектуются руководящие кадры страны, включая президентов и премьер-министров.
1 ноября 1952 года де Буассон поступил на работу в Евробанк, став одним из его директоров. Скорее всего, это было партийное назначение.
В период, когда он занял пост руководителя банка, развитие франко-советской торговли происходит в солидной институциональной структуре (среднесрочные и долгосрочные торговые соглашения и межгосударственные протоколы, в соответствии с которыми предоставляются сопутствующие кредиты). С этого времени товарообмен становится более организованным и в результате перестает зависеть от конъюнктурных политических ограничений.
Новый руководитель банка, будучи прирожденным дипломатом, придавал особое значение улучшению отношений наших стран. Он открывает банк для отечественных предпринимателей и бизнесменов, расширяет его источники доходов за счет разнообразия проводимых банком операций.
Все отмечали, что Буассон в человеческом плане был очень демократичен, общался со всеми сотрудниками банка. Для него не существовало понятия «подчиненный».
До Буассона Евробанк был излишне замкнутым, имел ограниченный круг клиентов, в основном непосредственно связанных с СССР. Вторая половина 1960-х годов – время заключения крупных контрактов на поставку оборудования, в первую очередь в СССР, и финансирования строительства различных народнохозяйственных объектов в Советским Союзе и в странах – членах Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). В 1960-е годы начинается по-настоящему активная деятельность банка, ведь руководство СССР попыталось тогда сделать СЭВ своего рода социалистической альтернативой европейскому «Общему рынку».
Буассон приезжал в Москву только по очень серьезным поводам – в частности, уже в 1978 году Л. И. Брежнев наградил его орденом «Дружбы народов» в связи с 60-летием.
«В Госбанке ему решили сделать подарок, – вспоминал Сергей Таций, директор, а с середины восьмидесятых генеральный директор Евробанка. – Заказали недешевую, но, как оказалось, весьма двусмысленную вещь. В Москву прислали его фотографию и по ней на большой палехской шкатулке нарисовали портрет Буассона на фоне Спасской башни Кремля. Сделано все было мастерски, однако получалось, что он выглядел как бы кремлевским агентом».
Во время визитов «маркиза» в Москву председатель правления Госбанка В. С. Алхимов всегда вел гостя в ЦК КПСС, где французу рассказывали, кому во Франции надо предоставить кредит, какие счета открыть, непременно обосновывая это политической целесообразностью. В свою очередь советские власти всегда шли навстречу Буассону, когда он обращался к ним с просьбой.
Не секрет, что Советский Союз, несмотря на наличие солидного золотого запаса, не располагал большими валютными резервами. При этом они должны были храниться на банковских счетах, открытых в западных странах, что делало их уязвимыми в случае развития международных конфликтов. В условиях строгого планирования импортных и экспортных операций отсутствовала потребность в крупных резервах, так как в необходимых случаях платежный баланс мог регулироваться путем снижения закупок или увеличения поставок на экспорт. Кроме того, проценты, получаемые на размещаемые в западных банках вклады, были намного ниже реальной стоимости привлекаемых страной кредитов (иногда эта стоимость частично пряталась в повышенные цены на импортируемое оборудование и другие товары). По этим причинам валюту старались беречь, а для финансирования импорта всегда требовались кредиты. И они как раз предоставлялись в той или иной форме Евробанком и другими загранбанками, контролируемыми Москвой.
В описываемые годы банк был на подъеме. Два государственных банка – Госбанк и Внешторгбанк СССР, имевшие валюту, – осуществляли значительную часть внешних расчетов через парижский Евробанк и лондонский Моснарбанк. У Евробанка появились существенные ресурсы в виде привлеченных средств, за счет которых резко активизировались его операции. С 1960 по 1970 год они в основном были краткосрочными. Социалистические страны, концентрировавшие основную часть своих операций в контролируемых СССР иностранных банках, тоже нуждались в кредитах. Евробанк их кредитовал, согласовывая лимиты кредитования с Госбанком СССР, который, в свою очередь, согласовывал их с политическим руководством страны.
Размещение временно свободных средств на межбанковском рынке в Европе, США или Японии стало происходить в еще больших размерах после 1976–1977 годов. Депозиты, получаемые от банков-корреспондентов в СССР и других странах социалистического блока, в основном переразмещались с небольшой маржой в крупнейших западных банках, и советский банк в Париже был нетто-кредитором западного банковского сектора. Такое положение Евробанка, обладающего высокой ликвидностью и крупными резервами, создавало ему хорошую репутацию во французском банковском сообществе и гарантировало отсутствие проблем с органами банковского надзора Франции.
Усилению связей в банковских кругах и в среде крупных экспортеров способствовало также участие Евробанка во многих консорциальных кредитах, организуемых крупнейшими французскими банками.
Со всей континентальной Европой (в первую очередь с ФРГ, Италией) Внешторгбанк рассчитывался через Евробанк. Поэтому суммы на счетах в нем были колоссальные, и на них Внешторгбанку проценты не начисляли.
«Помню, только в марках ФРГ (в тех еще марках!) эти суммы достигали 50–150 млн. И это без процентов! И тут я вижу, что немецкие, итальянские банки предлагают нам лучшие условия! – рассказывал Томас Алибегов, генеральный директор Евробанка в начале восьмидесятых. – Тогда мы часть денег перебросили в Deutsche bank. Приехали во Внешторгбанк и представители первого итальянского банка Banco Commerciale Italiano с хорошими предложениями. За ними – представители Credita Italiana, BNL. Накал холодной войны уходил в прошлое, Внешторгбанк получил доверие!»
В тот же период для противодействия возникновению дефицита пищевых продуктов СССР часто через Евробанк проводит закупки продовольствия (всегда большого размера): мяса, молочных продуктов, зерна, растительного масла и т.д. Для этого используются синдицированные кредиты, в которых BCEN порой становится организатором и платежным агентом.
Таким образом, Евробанк со второй половины 1960-х годов стал крупным оператором в области внешней торговли.
Тогда Франция с СССР подписала очень важные контракты. Они планировали поставку одиннадцати фабрик с запуском «под ключ» по производству гофрированного картона (60 млн франков), одного завода по переработке бытового мусора (18 млн), одного завода по производству ферментов (15 млн) и четырех заводов по производству сухого молока (53 млн франков). Предусматривался исключительный заказ на 250–300 млн франков на строительство целлюлозно-бумажных заводов. За всеми этими соглашениями стояли не только объединения крупных деловых или промышленных интересов, но и банковская организация, столь же незаметная, сколь и могущественная: Коммерческий банк Европы.
Пиком улучшения отношений СССР и Франции стал визит Президента Франции де Голля в Москву в июне 1966 года. Елисейский дворец готовился нанести еще один удар по доллару. Ранее, в феврале, де Голль вывел Францию из военного блока НАТО, и его штаб-квартира перебралась из Парижа в Брюссель.
Не менее важную роль банк играл в проведении советских экспортных операций – в первую очередь поставок в Западную Европу различного сырья: цветных металлов, нефти, леса, мехов, морепродуктов, хлопка, драгметаллов, а позднее и промышленных товаров. Часто для этого использовались смешанные по капиталу фирмы, организованные во Франции, в том числе и Евробанком. СССР экспортировал, в частности, автомобили, тракторы, часы и т. д. С другой стороны, по поручению Государственного банка СССР (Управления драгметаллов) BCEN проводил на западных рынках продажи золота, алмазов, драгоценных металлов. Эта роль, которую банк выполнял в течение нескольких лет, была передана в 1970-е годы другому совзагранбанку Wozkhod Handelsbank в Цюрихе.
«Пора ломать ситуацию…»
Имея в своем распоряжении большие суммы иностранной валюты, размещенные у него иностранными банками-корреспондентами, BCEN мог выходить на рынок как крупный кредитор, так и в качестве серьезного привлекательного заемщика.
Находясь на вершине своего развития, BCEN арендует дополнительно соседнее здание по адресу Boulevard Haussmann, 77. Оно в четыре раза больше, чем предыдущее.
Когда в 1969 году из Внешторгбанка в Париж приехал Виктор Кривошеев, он стал третьим советским сотрудником Евробанка вместе с зампредом Сергеем Алексеевым и директором Робертом Цветковым.
Поскольку президент был французом, генеральная дирекция тоже состояла в основном из французов. От СССР в нее входил один С. А. Алексеев. Естественно, французы делали все, чтобы русские не мешали им работать. Вместе с тем и особых требований со стороны акционеров не предъявлялось – мол, контролируйте такие-то и такие-то операции. Считалось, что если в банке работают коммунисты, пусть и французские, то действовать в ущерб нашей стране они не будут.
«Госбанк разработал достаточно поверхностную форму отчетности, которая не давала никакого представления о реальной деятельности банка, – вспоминал Виктор Кривошеев, экономист Евробанка. – Мы ежемесячно отчитывались лишь о географическом распределении ресурсов. Сообщали, из каких стран мы привлекаем средства и в каких их размещаем. То есть упор делался в первую очередь на политические показатели. Такая отчетность полностью удовлетворяла Госбанк. Правда, до определенного момента. Пока не случился крах в 1976 году отделения Моснарбанка в Сингапуре».
В 1976 году в Госбанке СССР сменилось руководство, вместо М. Н. Свешникова председателем правления стал В. С. Алхимов. Новые веяния сказались и на работе Евробанка.
Многие собеседники автора называли период работы в совзагранбанках до начала 1970-х годов своим «золотым веком». Основную работу проводил здесь местный персонал, а советские специалисты осуществляли общий контроль за проведением операций в той степени, в какой им позволяли профессиональные знания и личные качества.
И вот по всем каналам пошло указание на усиление советского влияния в загранбанках. Особенно это актуально было для Парижа. Мне рассказывали об этом некоторые тогдашние сотрудники Евробанка.
Судаков В. В.: «Нам уже предписывалось дублировать французский персонал и активно работать совместно с ним. Так, после двух лет работы в Париже мои обязанности директора серьезно расширились. Я стал взаимодействовать и с французской клиентурой, и, что особенно важно, самостоятельно встречаться с представителями французских банков».
Советским руководителем в банке был опытный Г. Л. Трусевич. Но председатель правления Ги де Буассон был настолько значимой фигурой, что на его лидерство в банке никто не мог претендовать.
Кондратюк Ю. Н.: «Георгий Леонидович Трусевич был очень хорошим, спокойным человеком, поэтому и атмосфера в банке была рабочая. Но должен признаться, что в банке управляли тогда всем французы, наши либо были на подхвате, либо ничего не делали. В этом была особенность Франции. И многие коллеги-соотечественники упорно пытались доказать Москве, что советские представители не смогут руководить французским банком. Скорее всего, чтобы избежать ответственности. Тем более что на размере зарплаты это не отражалось».
Роль советских сотрудников заключалась в поддержании отношений с внешнеторговыми организациями СССР и с советским торгпредством. Еще помогали французским компаниям, которые искали выходы на наш рынок. В связи с тем что с Францией у Советского Союза всегда было активное сотрудничество, круг таких обязанностей был достаточно широк.
Новшества прививались с трудом. А. А. Дерябин, отправленный в начале 1979 года в качестве стажера на практику в Евробанк, прошел стажировку в экономическом отделе ЦК КПСС (в начале 1970-х годов существовала практика отправки специалистов в совзагранбанки на стажировку сразу на два года и с семьей. Потом срок сократили до года с семьей, а вскоре и до полугода без семьи). Заместитель заведующего отделом поведал ему, что многие попадают в Евробанк и прекращают проявлять активность, идут на поводу у французских специалистов. Как рассказывал Алексей Алексеевич автору, товарищ из ЦК напутствовал молодого специалиста словами: «Пора ломать ситуацию и проводить самостоятельную политику. Посмотрите, что можно сделать для повышения эффективности работы банка, и тогда от вашего пребывания там будет реальная польза».
Но когда стажер появился в Евробанке и стал выполнять пожелания старшего товарища, французы восприняли его инициативы в штыки.
Дерябин А. А.: «Они стали жаловаться на то, что из Москвы прислали ревизора. И Ги де Буассону докладные писали, и во Внешторгбанк. Я увидел, что в Евробанке такая же система расчетов, как та, с которой мы еще недавно успешно боролись. Рассуждал так. “Если Евробанк на сто процентов наше, советское кредитное учреждение, то его статус и рейтинг должен соответствовать как минимум Внешторгбанку. А у них на счетах в разных банках валяются неиспользуемые деньги”».
Молодой специалист обошел все отделы, управления, во все вникал, все изучал. Попросил выписки за последние полгода по счетам Евробанка в американских банках и в банках ФРГ. И, обнаружив печальную картину, посетовал: «Как же вы такое допускаете, ведь рыночные ставки известны, надо всего лишь приложить минимальные усилия, поработать». Упущенная выгода даже на первый взгляд составляла порядка 3 млн долларов. Если пересчитать на сегодняшний курс, то надо эту сумму умножить как минимум на десять. Дерябин попытался дать совет французским коллегам, поделился с ними опытом Внешторгбанка СССР, но они восприняли это с негодованием. Они считали американские банки монстрами, которым даже намекнуть, что пора жить и работать по-другому, невозможно.
«С другой стороны, их можно было понять, – говорил мне Алексей Дерябин. – Жили спокойно, все их устраивало. Деньги на все операции давал Советский Союз. С расчетов, депозитов и так далее получали комиссионные вознаграждения и проценты, которых хватало на их безбедное существование. Соответственно все катались как сыр в масле, и теперь их комфорт оказался под угрозой, пришел какой-то стажер и всех поучает. А в то время местные директора были важные, холеные, породистые, с седыми бакенбардами по тогдашней банкирской моде. Конечно, все специалисты были людьми заслуженными, некоторые даже участниками движения Сопротивления. Но у них уже сложилась определенная система работы, свои отношения с их давними и устойчивыми партнерами в США, а тут какой-то выскочка предлагает все изменить».
Возник нешуточный конфликт. Алексей Алексеевич написал письмо в Москву, руководству Внешторгбанка и в ЦК КПСС, приложил все расчеты, выписки. Объяснил, что, если изменить то-то и то-то, у все-таки советского банка, а значит, и у всей страны, появятся дополнительные реальные деньги. «Инициативщику» порекомендовали попросить Ги де Буассона, чтобы он как президент банка его принял. После прочтения объемистой докладной, в которой подробно и обстоятельно были изложены предложения, президент пригласил советского стажера и, по его словам, на удивление очень мило с ним побеседовал. Хотя встреча заняла буквально десять минут, они успели выпить по чашечке кофе, после чего Буассон сказал: «Вы правы, молодой человек. Я сейчас дам указание, и мы все начнем приводить в порядок». Так оно и случилось. Начали с банков США, потом ФРГ.
Да, в Париж отправлялись и другие не менее квалифицированные люди, но проблема состояла в том, что командировку в Париж в то время воспринимали как поощрение. Люди работали в Москве, подчас так напряженно, что к поездке за рубеж они относились как к своего рода отдыху. Тем более что от них практически ничего не требовали, и поэтому никто особо не напрягался. К тому же Париж всегда Париж, да еще в то время, когда он был абсолютно запретным плодом и несбыточной мечтой для советских граждан. Пребывание в нем поневоле превращалось в элитный отпуск.
Судаков В. В.: «В конце 1970-х годов в Париж к нам на совет директоров приехали В. С. Алхимов с зампредом Внешторгбанка СССР А. Р. Макеевым. Вечером после окончания совета, как положено, организовали фуршет. И на следующий день нас всех собрали в торгпредстве. Там Владимир Сергеевич заявил, что есть претензии к Судакову, на него жалуются французы. Что, оказывается, я с ними не советуюсь, сам провожу переговоры, проявляю какую-то излишнюю активность. Я догадывался, откуда поступает эта информация. Местные коллеги уже поняли, что в знании банковского дела мы им не уступаем, и поэтому стали воспринимать нас в какой-то степени конкурентами!
Вот, не разобравшись с ситуацией, председатель правления Госбанка и высказал претензии, что я, несмотря на выданный мне “аванс”, не могу наладить отношения с французскими коллегами. Начальство не любит признавать собственных ошибок, и на мою ссылку на предыдущие указания я получил ответ, что ничего не понимаю в проводимой политике. В монологе Алхимова даже прозвучала угроза моего отзыва. Я уже начал готовиться к возвращению на Родину, но на следующий день меня вызвал Альберт Родионович Макеев и сказал, чтобы я не волновался и продолжал спокойно работать. Он дал объяснения Алхимову, и тот все понял».
В СССР активно готовились к проведению Олимпийских игр-80 в Москве. Была запущена программа выпуска олимпийских юбилейных монет. Уполномоченным по этому проекту был назначен крупнейший французский инвестиционный банк Lazard Freres. Ответственными за проведение этих операций с советской стороны были председатель правления Внешторгбанка СССР Юрий Александрович Иванов и зампред правления Госбанка СССР Евгений Михайлович Кузькин.
Судаков В. Б.: «В связи с этим вспоминается нелепый случай, когда с Lazard Freres были уже согласованы все вопросы и подписаны документы, а через несколько дней цена на золото неожиданно серьезно повысилась. Тогда Ю. А. Иванову и Е. М. Кузькину высокие московские руководители дали задание провести новые переговоры с целью увеличения цены на уже проданные партии монет. Мне было поручено сопровождать нашу делегацию, хотя в переговорах непосредственного участия я не принимал. Переговоры были тяжелыми, однако в итоге оказались удачными. Но из-за огромного напряжения и эмоциональных перегрузок у Евгения Михайловича с правой стороны головы выпала прядь волос. То, что через два месяца они у него вновь выросли, чрезвычайно удивило врачей. Я рассказал о том эпизоде, чтобы еще раз подчеркнуть, насколько нелегким и даже опасным для здоровья может быть труд банкира.
Надо сказать, что Евгений Михайлович был удивительно порядочный и добрый человек, многим помогавший. Он блестяще говорил на французском языке. В Париже он 15 лет проработал председателем В/О “Экспортлес” и заместителем торгпреда, и здесь его очень уважали. Когда мы просто проходили с ним по Елисейским полям, практически на каждом шагу встречали знакомых, которые его обнимали и с которыми он душевно разговаривал».
Следует еще отметить, что в то время Евробанк входил в категорию средних кредитных учреждений Франции. Он был меньше своего соседа из Лондона Моснарбанка. Но вместе с тем всегда пользовался уважением местных коллег. В период войны в Афганистане, когда СССР фактически была объявлена кредитная блокада, Евробанк и Моснарбанк имели возможность привлекать средства на западном денежном рынке. Даже зная, что они передают их во Внешэкономбанк, иностранные банки в нарушение установленного бойкота все равно продолжали с ними работать и поддерживать хорошие деловые отношения с советскими сотрудниками. Так что в тот период совзагранбанки сыграли огромную роль в привлечении столь необходимых для Москвы кредитов. Для того чтобы партнерам было легче работать с Евробанком, всюду подчеркивалось, что он является французским банком и работает по французским законам. Тем более что в банке действительно работали в основном французские банковские специалисты, известные и уважаемые.
Евробанк в то время уже активно сотрудничал более чем со ста странами, причем даже с теми, с которыми у Советского Союза не было дипломатических отношений, в частности установил тесные контакты с Латинской Америкой. Был окном в большой мир.
Кривошеев В. С.: «Хотелось бы особо отметить, что расцвет Евробанка до 1977 года стал возможен во многом благодаря тому, что нам удалось найти свою нишу. Начать с того, что у Евробанка никогда не было большой клиентуры, и поэтому он не составлял конкуренции для французских банков. Отношения с компартией, а это девяносто процентов клиентуры, у нас были абсолютно прозрачными. Компартия в лице ее фирмы «Интерагро» имела у нас официальный текущий счет. Наш банк ее кредитовал, делали это не только мы, но и многие другие солидные французские банки – в частности, Credit Lyonnais. Поскольку мы не создавали конкуренции французским банкам, они нас охотно приглашали в свои операции. И здесь практика французских банков сильно отличается от англосаксонской системы. Там, если банк нашел клиента, то кредитовал его на сто процентов. А французы предпочитали распределять риски. Поэтому, чтобы прокредитовать какого-то крупного клиента, они создавали консорциумы, этакие пулы, куда приглашали и нас. Каждый банк давал по 10–15 процентов. Таким образом риск резко уменьшался. Что еще очень важно, наш банк, как и другие банки Франции, предлагали клиентам кредиты с гарантией COFACE (Французская компания COFACE S.A. была образована в 1946 году и в настоящее время является одним из лидеров на международном рынке кредитного страхования).
Впрочем, из-за того, что во Франции очень затяжное правосудие, возникают сплошные проволочки. Так, если клиент не вернул кредит, то приходится тратить уйму времени, чтобы получить возмещение от государства. Подчас несколько лет».
Евробанк тогда же стал членом ассоциации иностранных банков во Франции. В ней периодически выбирали председателя – кого-то вроде дуайена. Если среди послов дуайен, то есть самый старший по возрасту, то банкиры выбирали старейшиной руководителя самого крупного банка. И так получилось, что Евробанк в конце 1970-х годов оказался самым крупным иностранным банком во Франции, таким образом дуайеном стал начальник отдела международных отношений Евробанка А. А. Дерябин. Ассоциация каждый год устраивала какие-то мероприятия, ознакомительные поездки. Участникам за их взносы предлагалось посетить различные районы страны на предмет возможностей для инвестиций, для общения с местными коммерческими кругами, банками. Советскому работнику приходилось нелегко – иностранные банкиры во Франции оказались сплошь представителями дворянских родов Европы: герцоги, графы, виконты, бароны, испанские гранды. Все они были аккредитованы в Париже, который в этом смысле объединял всю европейскую знать, были элитой в буквальном смысле слова, прекрасно образованные, большинство уже в почтенном возрасте. И молодому Алексею Алексеевичу, недавнему стажеру, каждый раз приходилось открывать блистательное собрание, произносить яркие, искрометные, утонченные речи на французском языке.
Дерябин А. А.: «Первая моя поездка была в Лион. Принимал нас мэр города Раймон Барр, будущий премьер-министр Франции. Мне нужно было в его присутствии не ударить в грязь лицом. Дамы в вечерних туалетах, мужчины в смокингах. Этому нужно было соответствовать. Было нелегко, но благодаря таким поездкам у меня постепенно сложились теплые отношения со всеми моими коллегами из других банков. Ведь все выезжали с женами, дружили семьями, общались и в Париже.
Самой запоминающейся стала командировка в Бордо. Первым пунктом программы стоял военный авиационный завод, где собирали «Миражи». Затем – американский завод IBM, который во Франции делал композитные элементы. И наконец, какое Бордо без вина. Конечно, Винная академия Жинесте (Ginestet Wine Academy).
У советских сотрудников банка был строгий порядок. Если собираешься куда-то ехать дальше сорока километров от Парижа, надо обязательно согласовать поездку в нашем посольстве. И вот меня приглашают в посольство и говорят: “Ты хоть понимаешь, Алексей, куда тебя приглашают. Мы к этим «Миражам» уже лет двадцать пять не можем приблизиться. А ты туда поедешь, да еще во главе целой делегации. Ты уж там посмотри хорошенько, что к чему. Может, что и увидишь”. Словом, вышел полный курьез. Представляю, сколько денег соответствующие ведомства истратили, чтобы в этот район попасть, да еще со спутников его исследовали. А меня сами французы приглашают. И вот мы едем, вокруг березовый лес, то и дело останавливаемся возле шлагбаумов с надписями: “Стой, запретная зона, проход и проезд запрещен”. Наконец оказываемся в святая святых. Кругом снова надписи – совсем как у нас, типа “Болтун – находка для шпиона”. Только на французском. И что меня поразило, так это абсолютно прозрачные стены внутри зданий – из стекла. Чтобы удобнее было контролировать все это гигантское пространство и рабочий процесс. Посетили мы и огромный зал, где собирают «Миражи». Нам дали возможность их рассмотреть, потом поводили по цехам, привели в кинозал, показали рекламный фильм о возможностях французских истребителей. Мой рассказ в посольстве произвел фурор. Видимо, хоть с чужих слов, им удалось что-то узнать. Может, я рассказал такие детали, которые нам кажутся неважными, а для специалистов они оказались существенными».
Советские работники жили в купленных банком в разное время квартирах, расположенных в разных районах города, находящихся достаточно далеко друг от друга. Высшее руководство жило за Булонским лесом, в пригороде Парижа Нейи. Всем были предоставлены машины для передвижений. Банк же располагался в трех поочередно приобретенных зданиях, соединенных между собой. Последнее покупали в начале 1980-х годов.
Недалеко от Парижа на берегу живописного озера Евробанк арендовал пансионат, где в выходные дни отдыхали сотрудники. Однажды во время состязания по рыбной ловле супруга А. А. Дерябина заметила возле берега роскошную лилию и сказала мужу: «Смотри, какая красота». Француз, директор департамента, услышал ее слова, прямо в костюме спокойно вошел в воду, сорвал лилию и, встав на одно колено перед дамой, преподнес ей цветок, продемонстрировав истинно французскую галантность.
Дым над Парижем
И еще одна история, рассказанная начальником отдела международных отношений Евробанка А. А. Дерябиным.
«Одним из самых ярких эпизодов моей работы в Евробанке стал приезд в Париж в конце 1970-х годов заместителя начальника валютного управления Внешторгбанка СССР Федосьи Петровны Евсеевой. Мы все ее ученики, а я – самый прямой, так как пришел к ней на работу во Внешторгбанк.
Евсеева приехала в Париж с секретным заданием. Ей поручили урегулировать долг Чили Советскому Союзу. Ситуация осложнялась тем, что там в 1973 году случился военный переворот: коммунистического президента Сальвадора Альенде свергли, и к власти пришел генерал Пиночет. А мы в Чили поставляли много чего, в том числе и по военной линии. Наши специалисты сели, посчитали долги и вывели определенную сумму, которая, по мнению руководства страны, нас бы вполне устроила.
Где-то порядка 58 млн долларов. Но оставались опасения. Во-первых, новые чилийские власти могут с нашими подсчетами не согласиться и вообще сказать, что они за долги коммунистического президента не отвечают. И во-вторых, что мы сами не сможем собрать все подтверждающие поставки документы. К тому же некоторые товары были еще в пути, когда в стране сменилась власть. Дошли они до получателя, не дошли, мы не знали. Да и часть поставленного оружия, очевидно, была уничтожена, поскольку там все-таки шли серьезные боевые действия. Но самое главное, что нас беспокоило – с Пиночетом у Советского Союза не было дипломатических отношений. Именно поэтому в качестве посредника в урегулировании долгов был выбран Евробанк. Все-таки он считался французским, и ему легче было поставить точку в этой истории.
И вот что мы придумали.
Одним из директоров в Евробанке был некий мсье Понс. Ему поручили вести переговоры с чилийцами, которых специально пригласили в Париж. Федосья Петровна сидела в соседней комнате, в которой было слышно каждое слово переговорщиков. Я стоял рядом с Федосьей Петровной и шепотом переводил ей, о чем говорилось. При этом мы предусмотрели каждую мелочь. Например, разработали целую систему условных знаков, с помощью которых вызывали Понса. Например, мы определенным образом постукивали в стенку, не просто так входила в зал переговоров и секретарь с чашкой кофе. Понс сразу понимал, что ему необходимо зайти к нам и получить ценные указания.
Переговоры продолжались несколько дней. Чилийцы прислали заместителя министра финансов и заместителя председателя правления национального банка. Уже новых, назначенных Пиночетом. Понс показывал им сборные ведомости, где все задолженности были расписаны по позициям. Например, такое-то внешнеторговое объединение подписало такие-то контракты на следующую сумму… А Федосья Петровна под каждую поставку привезла с собой конкретные бумаги, подтверждающие наши претензии. Все документы пришли в Париж диппочтой, они заняли в банке половину комнаты. Понс их демонстрировал и предлагал подтвердить каждую позицию. Показывал печати, подписи таможни, все было на месте. Так же как и сверка расчетов и обоснований. Мы ведь в Москве не знали, как сложатся переговоры, а деньги требуют точности.
Что же происходит дальше? К нашему изумлению, партнеры соглашаются с запрашиваемой нами суммой. К счастью, они не стали глубоко копать. Только попросили сделать несколько уточнений. Потом связались с руководством, чуть ли не с Пиночетом, и тот им дал указание подписать соглашение об урегулировании долга. Федосья Петровна отправила в Москву шифровку, что переговоры успешно закончились и следует ждать поступления денег.
Но подписать – это одно, а получить деньги – совсем другое. Поэтому Евсеевой велено было остаться в Париже еще на несколько дней, чтобы убедиться, что средства в Москву поступили. Ведь ей нужно было довести дело до конца и отчитаться перед правительством. Федосья Петровна отдыхала после трудной работы, я показывал ей Париж. Наконец из Москвы приходит шифровка, что деньги получены. Мы перевезли всю кипу финансовых документов в наше торгпредство, чтобы оттуда переправить их в Москву. Федосья Петровна купила билет на обратную дорогу.
Но в самый последний момент с «Большой земли» приходит шифровка с указанием создать государственную комиссию по уничтожению всех документов, касающихся переговоров. То есть той массы, теперь уже бумаги, которая лежала в торгпредстве. Причем в состав комиссии должны войти только те, кто имел прямое отношение к операции, то есть председателем комиссии могла стать Федосья Петровна Евсеева, а единственным членом комиссии – я. Причем уничтожать все следовало по описи, и нам нужно было предъявить начальству акты о том, что мы уничтожили документы всех внешнеторговых объединений.
И тут мы с Федосьей Петровной слегка приуныли, не представляя, как можно вдвоем уничтожить такую груду макулатуры. Повторяю, знать о содержимом документов не имели права никто, кроме нас. Пришлось искать выход. Нас спасло то, что советское торгпредство во Франции находилось в здании, где во время оккупации было гестапо. Естественно, там были и подвалы. Видимо, с пыточными камерами. До войны здание тоже было советским, и немцы выбрали его потому, что под ним оказалась целая система подземных ходов, которые они переделали под камеры. Чтобы все это подземное хозяйство топить, фашисты установили там печь. Федосья Петровна составляла акты уничтожения, указывая, какой документ отправлять в печь, а я работал истопником, таская пачки с документами в подвал, и, вооружившись кочергой, шуровал в топке. Не старушке же кочегарить! Мы жгли документы три дня, практически не вылезая из подвала; еду нам носили прямо туда. Парижане, наверное, обалдели – из трубы над советским постпредством, должно быть, трое суток валил черный густой дым.
Наконец все сгорело. Наш заключительный акт занял несколько десятков страниц, и мы, члены государственной комиссии из двух человек, его подписали.
Кстати, после этого за успешно проведенную операцию Федосью Петровну наградили орденом Ленина, а меня в качестве вознаграждения, да еще по просьбе французов после стажировки оставили в Евробанке. Вот и все».
