После Франко-прусской войны 1870–1871 годов не только у границ Франции, но и у границ России возникла мощная держава – Германская империя
Тео Гуриели
К началу 1870-х годов российским политикам стало ясно, что Пруссия становится опаснейшим противником России в Европе. Прусский первый министр Отто фон Бисмарк проявлял невиданную ловкость в дипломатической игре не только с Российской империей – он пытался перетасовать карты в политической игре со всеми державами Европы.
В период польского восстания он настраивал все европейские страны против России, представляя Пруссию как сторонницу наиболее целесообразных для всех сторон решений. Это усилило дипломатический выигрыш Пруссии и собственные позиции Бисмарка. К тому же обстановка в Европе довольно часто складывалась в его пользу. К примеру, он воспринял как немалую удачу охлаждение отношений между Францией и Англией вследствие отказа последней участвовать в конгрессе, который задумал провести Наполеон III. Понятно, что без английского участия проводить такой конгресс не имело ни малейшего смысла.
Теперь в действиях трех великих европейских держав – России, Франции и Англии – не было никакой согласованности, и уже одно это исключало всякие попытки воспрепятствовать объединению независимых германских государств вокруг Пруссии.
Из всех европейских дипломатов лучше других понимал эту опасность канцлер Российской империи Александр Михайлович Горчаков, но в данный момент он мало что мог сделать. Тем более что Бисмарку снова крупно повезло: ему представилась возможность осуществить широкую и крайне эффективную дипломатическую операцию, которую, кстати, он замыслил, пусть и в общих чертах, уже давно.
15 ноября 1863 года скончался датский король Фредерик VII – на престол Дании вступил его наследник Кристиан IX. Встал вопрос о том, кто будет владеть Шлезвиг-Гольштейном, двумя герцогствами, расположенными на юге полуострова Ютландия, рядом с Данией. Наследственные права на эти герцогства были еще в 1852 году признаны всеми державами, в том числе и Пруссией. Но население соседних германских княжеств никогда их не признавало. Генеалогические, исторические и юридические права представляли в данном случае такое хитросплетение, которое не удавалось распутать уже полтора века. Не могли его, разумеется, распутать ни Бисмарк, ни Пальмерстон, ни Горчаков, ни Наполеон III.
Когда в самом конце 1863 года пришла весть о первых шагах Бисмарка по шлезвиг-гольштейнской проблеме, лорд Пальмерстон заявил (правда, не для огласки, а в интимном кругу): «Во всей Европе еще недавно шлезвиг-гольштейнский вопрос понимали три человека – принц Альберт (муж королевы Виктории), один старый датчанин и я. Но принц Альберт, к несчастью, недавно умер; старый датчанин сидит теперь в доме умалишенных, а я совершенно забыл, в чем там дело».
Бисмарк вовсе не пытался представить себя единственным политиком Европы, который был бы способен разрешить эту явно не поддающуюся решению проблему, то есть доказать или полностью опровергнуть юридические права датского короля на обладание Шлезвигом и Гольштейном. Однако он вознамерился превратить эту проблему в некий механизм для осуществления своих планов. Что могло быть привлекательнее для жителей во всех разрозненных германских государств и княжеств, того факта, что Пруссия выступит в роли знаменосца в восстановлении исторической справедливости, в возвращении «германских братьев» в лоно единого германского пространства? Что могло быть более обещающим для будущего национального возрождения, страшным препятствием для которого стал в 1850 году российский император Николай I?
Но сейчас, в 1864 году, условия для осуществления плана Бисмарка, были намного благоприятнее, чем во времена Николая I. Его преемник Александр II был явно расположен к своему дяде, прусскому королю Вильгельму I, а политические маневры Бисмарка, предпринятые им в ходе польского восстания, заставили русского царя питать дружеские чувства и по отношению к прусскому первому министру.
Горчаков, однако, был настроен по отношению к прусским политикам, и в первую очередь к Бисмарку, скептически. Опытнейший дипломат, прекрасно разбиравшийся в людях, с которыми имел дело, он с первых дней знакомства с Бисмарком почувствовал, что прямодушие и искренность прусского первого министра – это всего лишь маска, за которой кроется коварный и хитроумный политический интриган.
Бисмарк понимал, что Горчаков не верит ни одному его слову, видит его насквозь, а посему не мог не питать к нему ненависти. Это ярко проявилось в его письмах, в его заметках, даже в его воспоминаниях.
Историк А. Попов справедливо отмечал, что все выпады Бисмарка в адрес Горчакова объясняются главным образом тем, что «Горчаков оказался несравненно умнее, чем это было нужно Бисмарку». Именно в этом была причина злоязычия первого министра в адрес Горчакова. Вот что писал Бисмарк: «Личная его неприязнь ко мне была сильнее чувства долга перед Россией… Он не хотел услуг от нас, а стремился отдалить Россию от Германии… тщеславие и зависть ко мне были в нем сильнее патриотизма… Горчаков старался доказать царю, что моя преданность ему, мои симпатии к России лицемерны или в лучшем случае только платонического свойства, и стремился поколебать доверие Александра II ко мне, что ему впоследствии и удалось».
И все же, как ни старался Горчаков представить Александру II политические акции Бисмарка как международные интриги, ведущие к войне, император предпочел занять нейтральную позицию. Поэтому Бисмарк мог не беспокоиться: никакого русского вмешательства применительно к шлезвиг-гольштейнскому вопросу не намечалось, несмотря на твердую позицию Горчакова.
Разговоры о «германском возрождении» и призывы к «восстановлению исторической справедливости» возымели действие. 12 тысяч саксонцев и ганноверцев во главе с комиссарами Германского союза вторглись в герцогства. А 16 января 1864 года Пруссия и Австрия под угрозой вторжения потребовали отмены в течение 48 часов датской конституции, только что одобренной датским парламентом и утверждающей суверенитет над Шлезвиг-Гольштейном. Дания, конечно, отказалась, и австрийские и прусские войска тут же начали вторжение в страну. Разгром датских войск был неминуем. 30 октября в Вене был заключен мир, по которому Дания уступала Пруссии и Австрии Шлезвиг, Гольштейн и в придачу Лауэнбург. Бисмарк стал самым популярным человеком во всех странах Германского союза, а Пруссия заслужила огромную признательность всех германских княжеств.
14 августа 1865 года была заключена Гаштейнская конвенция о том, что Австрия и Пруссия будут совместно владеть Шлезвиг-Гольштейном, причем Пруссии было предоставлено управление Шлезвигом, а Австрии – Гольштейном.
Вскоре, однако, в рядах союзников начался раскол: Бисмарк воспользовался тем, что Австрия внесла 1 июня 1866 года вопрос о Шлезвиг-Гольштейне в союзный сейм и назначила на 11 июня открытие шлезвиг-гольштейнского сейма: Пруссия объявила эти действия Австрии нарушением Гаштейнской конвенции и двинула свои войска в Гольштейн. Это стало катализатором для начала Австро-прусско-итальянской войны.
То был самый сложный этап в политической и военной карьере Бисмарка. Он и хотел этой войны, и понимал, что на карту будут поставлены не только его карьера, но и будущее Пруссии как лидера в Германском союзе. Что без войны, и войны победоносной, Пруссии не удастся изгнать Австрию из Германского союза и что без поражения на поле битвы Австрия не позволит прусскому королю стать главой объединенной Германии, Бисмарку было ясно еще в 1850 году, когда Николай I был призван на помощь австрийцам императором Францем-Иосифом и его канцлером князем Шварценбергом. С тех пор австрийская монархия внимательно наблюдала за поведением Пруссии. Следовательно, дипломатическими маневрами довести дело до конца было невозможно. Но все же первый министр решил начать с дипломатических шагов.
Важнейшим шагом было убедиться, что Россия в конфликт между Пруссией и Австрией не вмешается. Бисмарк был реалистом, он понимал, что Россия, держава-гигант, может стать очень опасным противником Германского союза: ведь и в географическом, и во многих других отношениях Россия находилась в гораздо более выгодном положении, чем Пруссия. Следовательно, Бисмарку надо было договориться с Россией.
Бисмарк знал, что Александр II по-прежнему высоко ценит «услугу», оказанную Пруссией в 1863 году, и не будет препятствовать Пруссии свести старые счеты с Австрией. Царь не забыл ни акции Франца-Иосифа во время Крымской войны, ни грубое оскорбление, нанесенное Буолем России на Парижском конгрессе. Царь расценивал все это как предательство. Но вопрос был в Горчакове. Мудрейший дипломат сознавал, что речь вовсе не о том, как разберутся между собой Пруссия и Австрия в Шлезвиг-Гольштейне, а о том, как Германия начнет объединяться вокруг Пруссии.
Горчаков считал, что это не выгодно России, особенно в дальней перспективе. Он понимал, что объединение Германии создаст нового мощного противника России в Европе и что противник этот останется в центре Европы на века. Следовательно, русская дипломатия должна была оказать такому объединению решительное противодействие.
У Горчакова был свой стиль общения с иностранными дипломатами. Если ему предстояла встреча с послом или министром страны, обладающей прочным суверенитетом, он был внимателен, дружелюбен и достаточно откровенен. Но в тех случаях, когда страна его собеседника зависела от России, он показывал ему, не очень церемонясь, что он, Горчаков, всегда готов эту зависимость использовать. «Мне пришлось, – вспоминал впоследствии Бисмарк, – сказать ему в частной беседе: вы обходитесь с нами не как с дружественной державой, а как со слугой, который недостаточно быстро является на звонок».
Однако, как понял Горчаков, родственные чувства царя к германцам и обида на австрияков взяли верх. Бисмарку стало ясно, что теперь нельзя терять ни дня. 16 июня 1866 года прусская армия начала военные действия против Австрии. Бисмарк впоследствии говорил, что никогда ему не приходилось в такой степени все ставить на карту, как в июне 1866 года. Против Пруссии были, кроме Австрии, также Бавария, Саксония, Ганновер, Вюртемберг, Баден, Гессен, Нассау и Франкфурт. В самой Пруссии еще не был улажен конфликт между королем и ландтагом. Бисмарка громко обвиняли в провоцировании братоубийственной войны.
Война началась для Пруссии и ее союзников с неудачи. В первом же сражении с австрийцами (24 июня при Кустоцце) хорошо вооруженная итальянская армия, численность которой значительно превышала австрийскую, отступила в панике. Поражение итальянцев озадачило Бисмарка: он не ожидал такого отсутствия боеспособности у своих союзников. Плану Бисмарка по разгрому австрийской армии по частям грозил провал. Положение спас талантливый стратег, командующий прусской армией генерал Гельмут фон Мольтке. Искусным маневром он вынудил австрийцев начать решительное сражение уже 3 июля. Близкие к Бисмарку люди позже утверждали, что в этот день у первого министра был в кармане пузырек с ядом.
Пруссия выиграла войну. Немалую роль в этом сыграло техническое превосходство прусской армии: на ее вооружении уже были скорострельные винтовки затворного заряжания, новые орудия высокой точности, оптические приборы командиров и артиллерийских наводчиков. Вооружение австрийской армии было в своем большинстве архаичным. К тому же прусская армия прошла успешную реорганизацию.
Мир между Австрией и Пруссией был подписан в Праге 24 августа 1866 года. Австрия ушла из Германского союза, предоставив прусскому королю главенствующую роль в объединяющейся Германии. По новой конституции Северогерманского союза, реорганизованного в самом начале 1867 года, прусский король объединял в качестве президента этого союза все германские государства, расположенные к северу от реки Майн. Но и южные государства (Бавария, Вюртемберг, Гессен, Баден) заключили с Северогерманским союзом оборонительное и наступательное соглашения. Таким образом, прусский король становился верховным военным главой союза и полномочным руководителем его дипломатии. Пруссия, кроме этого, усилилась включением непосредственно в ее состав Ганновера и некоторых других владений.
Горчаков с беспокойством следил за происходящим. Победа прусской армии при Садове, в которой пруссаки в полной мере использовали свое техническое и организационное преимущество, подсказало русским военным деятелям, что необходимо положить конец дебатам о проведении реформы в российской армии: пора эту реформу осуществлять. Поражение Австрии повлияло и на настроения в Петербурге. Александр II, не меняя в целом своего отношения к дядюшке Вильгельму I, начал довольно демонстративно приближать к себе французского посла в Петербурге – генерала Флери.
Что касается Бисмарка, то теперь свою главную задачу он видел в том, чтобы перенести военные успехи в область международной политики, то есть вернуться к дипломатическим интригам. На этом пути ему предстояло установить в сложившейся в Европе обстановке (и на новой основе!) отношения с императором Франции Наполеоном III – и в силу того, что Пруссия показала всей Европе мощь своего оружия, и в силу того, что, желал это признавать Наполеон III или нет, дипломатическое поражение французского императора было полным.
Что же касается России, то русский канцлер Горчаков был раздосадован и успехами Бисмарка, и неудачными действиями Наполеона III. В 1865 году и во второй половине 1866 года Горчаков и Александр II даже раздумывали, не выступить ли против столь стремительного уничтожения Пруссией самостоятельности мелких германских государств. Рост могущества Германского союза вызывал серьезное беспокойство. Горчакова, дальновидного политика, более всего волновал предстоящий подъем объединенной германской экономики.
Что касается французского императора, то он в то время был более всего озабочен судьбой герцогства Люксембург. С весны 1867 года Горчаков, нисколько не желая помогать Наполеону III в люксембургском деле, которое русский дипломат считал безнадежно проигранным, стал настаивать на созыве конференции великих держав. Он чувствовал, что пахнет новой войной, и поэтому стремился выяснить, каковы планы у Наполеона III применительно и к люксембургскому вопросу, и к раскладке сил в Европе в целом. И конечно, Горчакова интересовали планы Бисмарка. При этом он понимал, что на этой конференции Бисмарк постарается ввести в заблуждение не только французов, но также русских и англичан.
Англичане тоже с тревогой наблюдали за происходящим в континентальной Европе. Лорд Дерби, британский премьер, получил секретное сообщение о том, что Наполеон ведет в своем окружении разговоры о возможном «присоединении Бельгии к его империи». Таким образом, все великие державы были заинтересованы в проведении конференции, которая могла бы дать им хотя бы общее представление о планах сторон.
Конференция собралась в Лондоне и заседала с 7 по 11 мая 1867 года. Ее решения на существующую ситуацию повлияли мало. Люксембург остался в прежнем положении; правда, Пруссии пришлось вывести из герцогства свои войска. Нейтралитет Люксембурга был гарантирован всеми европейскими державами.
На первый взгляд итоги конференции были положительными. На самом деле именно то, что Пруссия вывела из Люксембурга свои войска, а французы торжествовали по этому поводу, только обострило отношения между Пруссией и Францией. Каждая из сторон считала себя сильнее и полагала, что, выиграв войну, станет самой мощной державой в Европе.
Заметим, что война между Францией и Пруссией стала возможной не только потому, что прусская армия была на тот момент самой сильной в Западной Европе, но еще и благодаря коварству Бисмарка. Намереваясь ускорить приближение войны, он совершил явный подлог: вычеркнул из депеши, полученной от своего посла, все, что говорилось о возможности продолжения мирных переговоров между Францией и Пруссией, а также о том, что прусский король не хочет войны. В итоге оставшаяся часть депеши выглядела так, что Пруссия отказывается от каких-либо переговоров с Францией. И вот эту фальшивку явно провокативного характера Бисмарк передал прессе.
Заметим, что впоследствии Бисмарк признал, что совершил грязный подлог, своего рода политическое мошенничество, но, по сути дела, все это лишь ускорило начало войны. Историки считают, что и Бисмарк, и Наполеон III получили то, к чему одинаково стремились. Теперь войну считали неизбежной и в Пруссии, где с холодной расчетливостью готовили пушки к бою, и во Франции, где повсюду – от Законодательного собрания в Париже до площадей в поселках – требовали «бить пруссаков».
В России никто не радовался тому, что два ее потенциальных противника собираются скрестить шпаги. Царь Александр хорошо представлял себе, каким жалким на тот момент было состояние французской армии, – даже несмотря на то, что французская винтовка была более современным оружием, чем винтовка прусская. Но боевая подготовка французов, инженерное и тыловое обеспечение, боеготовность в целом были на крайне низком уровне. Во французской армии, в отличие от прусской, не было практики использования железнодорожных перевозок для переброски войск с одного направления на другое, не было должной организации снабжения войск боеприпасами.
Российский император понимал, что французскому народу предстоят немалые испытания и серьезные потери. Когда он узнал о требованиях, предъявленных французским правительством королю Вильгельму I, он с горечью сказал своему любимцу генералу Флери, французскому послу в Петербурге: «Вы думаете, что у вас одних есть самолюбие…»
Возможно, именно на такую реакцию царя и рассчитывал Бисмарк, когда совершал свой подлог. Он и решился на него, потому что понимал, как раздражало Александра поведение Наполеона III и насколько Пруссии выгодно начать войну именно в такой обстановке.
Примерно так же судили о будущем Франции и в Соединенном Королевстве. Английские дипломаты, которые с той же легкостью подкупали французских чиновников, как покупали французские трюфеля, тоже немало знали о соотношении сил Франции и Пруссии и ожидали разгрома французской армии. Но настроения в Англии мало интересовали Бисмарка – Россия была для него намного важнее.
Война началась в самых благоприятных для Бисмарка условиях политической и, конечно, дипломатической обстановки. Он сразу же опубликовал сохраненное в личном архиве письменное изложение тайных требований Наполеона III насчет Бельгии, неосторожно поданное ему в 1867 году французским послом. Англия была возмущена этим доказательством агрессивности и коварства Франции. 20 июля 1870 года французским дипломатам явно было нечего сказать по этому поводу. А как известно, когда дипломаты молчат, говорят пушки…
Характерно, что война была начата не Пруссией, а императором Франции Наполеоном III. А закончилась она страшным поражением Франции, в результате чего Пруссия сумела быстро преобразовать Северогерманский союз в единое и мощное Германское государство под своим контролем, приобрести Эльзас и Лотарингию и еще получить контрибуцию от агрессора, то есть от начавшей боевые действия Франции.
Военные успехи прусских войск заставили русскую дипломатию действовать активнее. Теперь Горчаков думал уже не о том, какими будут итоги войны, а о том, чтобы войну поскорее прекратить, пока ослабление Франции не привело к потрясениям во всей Европе. По его просьбе российский император, еще до страшного разгрома французской армии при Седане, написал письмо прусскому королю, убеждая его не навязывать Франции унизительного мира. Ответ короля Вильгельма его серьезно огорчил. Дядя поставил племянника в известность, что «общественное мнение в Германском союзе вряд ли позволит ему отказаться от аннексий».
В результате сражений 14–18 августа 1870 года в районе Меца Рейнская армия в составе пяти корпусов под командованием маршала А. Базена была осаждена в крепости Мец. Французское военно-политическое руководство после долгих колебаний приняло решение начать операцию по деблокированию Меца, направив Шалонскую армию в составе четырех корпусов в наступление вдоль северо-восточной границы Франции. Решающую роль в принятии такого решение сыграло, кстати, то, что в Шалонской армии, командующим которой был маршал Парис де Мак-Магон, в то время находился император Франции Наполеон III. Во время битвы под Седаном Наполеон III вынужден был сдаться неприятелю, после того как ему, по его словам, «не удалось найти смерть».
2 сентября Наполеон III отправился в назначенный ему Вильгельмом I для жительства дворец Вильгельмсхеэ. Через день после сдачи Наполеона III в плен в Париже началась Сентябрьская революция, свергнувшая правительство императора.
Седанская катастрофа заставила французских дипломатов молить русских и англичан о помощи. Французский поверенный в делах де Габриак бросился к Горчакову и стал стращать его неизбежным и непредсказуемым усилением Германии. Но Горчакова трудно было чем-то напугать: он беспристрастным тоном посоветовал «правительству национальной обороны» Франции как можно скорее заключить мир. Единственное, что он пообещал: царь снова напишет королю Вильгельму и посоветует ему соблюдать «умеренность». Он добавил, что в случае созыва европейского конгресса Германия услышит на нем миролюбивый голос России.
По просьбе Горчакова Габриак показал ему телеграмму, в которой сообщал своему правительству о беседе с русским министром. Несколько воодушевленный, Габриак включил в телеграмму такую фразу: «Россия не допустит мира, не основанного на нашей территориальной целостности». Горчаков тут же прокомментировал подобную интерпретацию собственных слов: «Не допустить какого-либо положения, – сказал он, – это для великой державы значит обратиться к оружию, чтобы воспрепятствовать ему. Россия не может пойти так далеко».
Между тем Александр II и Горчаков согласились принять Адольфа Тьера, назначенного французским президентом и отправившегося в турне по столицам европейских государств, чтобы просить о «заступничестве». Тьер был принят в Петербурге довольно любезно, но ему было сказано, что царь хочет скорейшего мира. «Он окажет вам помощь, чтобы завязать переговоры, но не больше», – сказал Тьеру Горчаков. Александр II действительно написал новое письмо Вильгельму. Ответ заставил себя довольно долго ждать. Когда он наконец пришел, Горчаков вызвал Тьера и сообщил ему, что «мир возможен». Он дал понять, что Россия считает приемлемыми те мирные условия, которые, по его сведениям, будут предложены Пруссией. «Надо иметь мужество заключить мир», – заключил Горчаков.
По возвращении во Францию Тьер 30 октября отправился в Версаль, где теперь находилась прусская штаб-квартира. Здесь между ним и Бисмарком начались переговоры о перемирии. План Тьера заключался в том, чтобы вести с Бисмарком упорный и изнурительный торг, но только до того момента, когда станет ясно, что Бисмарк больше не уступит ни на йоту. Когда же этот момент наступит, он капитулирует. Самому Тьеру мир тоже нужен был позарез: он хотел развязать себе руки, чтобы побыстрее справиться с нарастающим революционным движением. Ради этого он готов был принять выдвинутые Бисмарком унизительные условия мира.
«Правительство национальной обороны» хотело последовать примеру Тьера, но испугалось народных масс Парижа, настаивавших на продолжении борьбы с врагом, и отвергло мирные предложения, привезенные Тьером из Версаля. Так называемая «Турская делегация» правительства организовала сопротивление пруссакам. Глава этой делегации Леон Гамбетта не разделял капитулянтских настроений своих коллег. Сопротивление пруссакам продолжалось, хотя и носило очаговый характер.
Что же касается России, то ее позиция начала меняться. Горчаков по-прежнему советовал Бисмарку заключить мир «на более или менее взаимоприемлемых началах», но весьма активно убеждал французов поскорее капитулировать. Это всецело отвечало и желаниям Бисмарка: он уже знал, что австрийцы собирают силы, и боялся, как бы война не осложнилась чьим-либо вмешательством. Однако Горчаков решительно отказался не только от какого-либо коллективного выступления нескольких держав против Пруссии, о чем хлопотали австрийцы, но даже от созыва конгресса, к которому одно время сам призывал.
Что же вызвало такую перемену? Дело в том, что 21 сентября Бисмарк секретной депешей подтвердил данное еще в 1866 году обещание: оказать России полную поддержку в вопросе наибольшей для нее важности, а именно: в отмене статей Парижского трактата, которые запрещали России держать флот на Черном море.
Аннулирование ряда статей Парижского трактата было заветной мечтой российских политиков. Предложение Бисмарка было более чем своевременным: ведь поражение Франции устраняло со сцены одного из инициаторов злополучного трактата и создавало благоприятную обстановку для ревизии этого документа.
Горчаков хорошо подготовился к политическому демаршу. 31 октября 1870 года он опубликовал циркулярное послание, в котором перечислялись случаи нарушения Парижского трактата другими державами. Из этого делался вывод, что у России нет основания считать действительными все условия этого акта и отныне она отказывается признавать статьи, ограничивающие ее суверенные права на Черном море.
Циркуляр Горчакова вызвал бурю негодования в Англии и Австрии – странах, которые были инициаторам трактата. Английское правительство предложило созвать конференцию по вопросу об отмене Парижского трактата, но Горчаков подчеркнул в своем ответе, что решение русского правительства является твердым и окончательным. Русское правительство не отказывалось от конференции. Но оно дало понять, что согласно на нее лишь при условии, что конференция сведется к чистой формальности. Надо заметить, что Бисмарк не одобрил выбранной Горчаковым формы для аннулирования стеснительных статей Парижского договора. Он считал, что Россия должна была поставить страны, подписавшие трактат, перед фактом: например, просто начать строить корабли, никому не говоря ни слова. Пруссия, на месте России, скорее всего, так бы и поступила. Тем не менее Бисмарк выполнил свое обещание и поддержал Россию.
Конференция собралась в Лондоне в январе 1871 года. Всем было заранее известно, что никто не рискнет всерьез противиться русским требованиям. Конференция в конце концов приняла отмену известных статей трактата 1856 года, согласно требованиям России, при этом подтвердив принцип закрытия проливов для иностранных военных судов. Конвенция была подписана в марте.
Содействие, которое оказал России Бисмарк, обеспечило ему согласие России на мирные условия, которые он решил предъявить Франции. 26 февраля 1871 года в Версале был подписан прелиминарный мирный договор. Германия получила Эльзас, восточную Лотарингию и пять миллиардов франков контрибуции. Всей Европе стало ясно, что аннексия Эльзаса и Лотарингии превратила войну Германии из национальной в захватническую.
Вскоре после заключения перемирия с Пруссией в Париже начались волнения, вылившиеся в революцию и установление самоуправления, длившегося 72 дня (с 18 марта по 28 мая). Революционные выступления в Париже привели в марте 1871 года к рождению Парижской коммуны, то есть к созданию революционного правительства Парижа на обломках Французской империи. Поражение Франции в войне с Пруссией, в результате которой лишился своего трона император Наполеон III, а часть территории Франции была оккупирована немецкой армией, вызвала невиданный подъем патриотических настроений во всей Франции. Непосредственным поводом к революционному выступлению в Париже стала попытка французского правительства разоружить находившиеся в столице части национальной гвардии, изъяв у них пушки, приобретенные на деньги рабочих для защиты страны от оккупантов. Приказ правительства открыть огонь по рабочим, воспротивившимся этой мере, не был выполнен, а два генерала, пытавшиеся добиться от солдат повиновения, были расстреляны.
После этого правительство Франции бежало в Версаль, а власть в Париже перешла в руки Центрального комитета национальной гвардии, который стал исполнять функции временного правительства. В состав руководства Парижской коммуны, провозглашенной 18 марта 1871 года, вошли неоякобинцы, социалисты и анархисты. Главной опорой коммуны стали парижские рабочие.
26 марта состоялись выборы в Парижскую коммуну. Они проходили на основе всеобщей подачи голосов при большой активности избирателей. Было избрано 86 человек. 28 марта Коммуна была торжественно провозглашена на площади перед ратушей, где собрались жители Парижа и сто тысяч национальных гвардейцев.
Восстания и провозглашение коммун произошли также в ряде других городов Франции – Марселе, Лионе, Тулузе, Сент-Этьенне, Нарбонне, Лиможе, Ле-Крезо. Однако повстанцы в этих городах не смогли установить связь с Парижем и объединиться для продолжения борьбы. В результате выступления на местах были быстро подавлены отрядами, организованными и вооруженными реакционной буржуазией.
Первым декретом Коммуны была упразднена постоянная армия, основанная на рекрутском наборе. Ее заменила национальная гвардия, состоявшая из вооруженных рабочих и представителей других демократических кругов. Полиция была заменена резервными батальонами национальной гвардии. Принцип выборности, ответственности и сменяемости был применен в отношении всех государственных служащих, в том числе и членов Коммуны. Коммуна приняла решение, согласно которому жалованье высшим чиновникам устанавливалось в размере, не превышавшем заработную плату квалифицированного рабочего.
Среди решений, которые были приняты Коммуной за время ее существования, были такие, как отделение церкви от государства, передача театров из рук частных предпринимателей артистам, театральным служащим и рабочим и введение бесплатного и обязательного обучения в начальной школе.
Кстати, участниками Парижской коммуны стали представители социалистического и рабочего движения из разных стран Европы. В числе коммунаров были и русские: Елизавета Дмитриева обеспечивала связь Коммуны с Генеральным Советом Интернационала, а Анна Васильевна Корвин-Круковская была членом так называемого «Комитета бдительности» XVII округа Парижа.
Парижская коммуна не получила (и, конечно, не могла в те времена получить) признания других стран на государственном уровне. После подписания 10 мая 1871 года окончательного мирного договора Германская империя тут же начала оказывать французской элите всяческую помощь в подавлении восстания силой оружия. Последний бой коммунаров с правительственными войсками произошел в районе кладбища Пер-Лашез. 147 последних защитников Коммуны были расстреляны у северо-западной стены кладбища, которая ныне именуется Стеной коммунаров.
Мало кто знает, что последний из оставшихся в живых коммунаров по имени Андриен Лежен умер в России в январе 1942 года в возрасте 94 лет. Лежен, много лет участвовавший в социалистическом и коммунистическом движении во Франции, в 1930 году попросил политического убежища в СССР. Последние годы он провел в различных советских пансионатах и санаториях, а с началом Великой Отечественной войны был эвакуирован в Новосибирск. В мае 1971 года, по просьбе Коммунистической партии Франции, прах Адриена Лежена был перевезен в Париж и перезахоронен у Стены коммунаров на кладбище Пер-Лашез.
Парижская коммуна 1871 года, первая в истории человечества пролетарская революция, не могла не отразиться на международных отношениях. В первые недели Коммуны и Александр II, и британский кабинет, и сам Бисмарк считали, что это восстание – всего лишь одна из заурядных парижских вспышек, типичных для французской фронды. В германской штаб-квартире были даже рады рождению Коммуны, так как считали, что из-за бурных революционных событий Тьер и его окружение станут уступчивее, когда будут обсуждаться условия окончательного мирного договора. Но германские политики, а вслед за ними также российские и австрийские вскоре пришли к выводу, что дело зашло слишком далеко. Более всех обстановка тревожила Бисмарка. После 18 марта он предложил правительству Тьера поддержку прусских войск «для усмирения» восставшего Парижа.
После переговоров, которые прошли в Руане 28 марта между уполномоченным версальского правительства и представителем германского командования, была заключена конвенция: Тьер получил право увеличить свою армию в парижском районе до 80 тысяч человек, то есть удвоить ее по сравнению с условиями предварительного соглашения о перемирии. Стороны договорились о репатриации французов, находящихся в прусском плену, причем значительная часть их поступала в распоряжение версальского командования. Через некоторое время Бисмарк разрешил Тьеру еще больше увеличить версальскую армию.
Правительство Коммуны в лице Гюстава Клюзере попыталось вступить в переговоры с германскими оккупационными властями, стремясь обеспечить хотя бы их нейтралитет. Бисмарк уговорил короля Вильгельма I согласиться на эти переговоры. Он телеграфировал германскому представителю при версальском правительстве, генералу Фабрици: «Прикажите ответить Клюзере, что вы готовы выслушать предложения, которые он намерен вам сделать, и довести их до моего сведения. Желательно было бы выпытать у него, из каких средств Коммуна рассчитывает уплатить контрибуцию».
Переговоры между Клюзере и представителем германского канцлера состоялись в апреле. Бисмарк, конечно, хотел использовать эти переговоры для того, чтобы, шантажируя версальское правительство, заставить его как можно скорее подписать окончательный мирный договор, а заодно и подороже продать версальцам свою помощь при подавлении Коммуны. Жуль Фавр обратился было в Петербург с жалобой и стал просить Горчакова переговорить по этому вопросу с Бисмарком: «Производя давление и отказывая нам в моральной поддержке, которую она сначала предоставила, а затем отняла, Пруссия становится пособницей Парижской коммуны. Мы докажем это перед лицом всего мира, если нас к этому принудят», – писал Фавр французскому послу в Петербурге Габриаку.
Русский канцлер заявил, однако, французскому послу, что считает упреки Фавра необоснованными. Он предложил версальскому правительству поспешить с окончательным заключением мира и добросовестно выполнить вытекающие из него обязательства. То же самое сказал Габриаку и Александр II. Фавр должен был с этим примириться.
Диктатура пролетариата в Париже, горячее сочувствие Коммуне со стороны Интернационала, радостное возбуждение в тогдашней революционной общественности всей Европы – все это не могло не вызвать беспокойства монархов и буржуазных деятелей Европы. Они сознавали, что, если пример Франции подхватят другие антимонархические силы на континенте, существующему социальному и политическому строю многих стран грозит серьезная опасность. Не могло не тревожиться и царское правительство. «Можно быть уверенным, – писал Габриак 7 мая Фавру, – что Россия сделала и сделает все от нее зависящее, чтобы добиться от Пруссии предоставления вам всего необходимого для подавления восстания. Горчаков только что объявил это мне официально и с гораздо большей ясностью, чем при нашей последней беседе… Он сказал мне, что император, так же как и он сам, понимает необходимость прийти нам на помощь для подавления мятежа, который своими разветвлениями угрожает всей европейской общественности».
В конце концов переговоры о сотрудничестве Бисмарка с Тьером относительно противодействия Коммуне окончились желательным для версальцев соглашением. 6 мая 1871 года во Франкфурте-на-Майне начались мирные переговоры между Фавром и Бисмарком; 10 мая они завершились подписанием мирного договора.
Бисмарк настойчиво требовал от Тьера скорейшей расправы с Парижской коммуной. Но не один только Бисмарк боялся соседства революционной Коммуны с новоиспеченной Германской империей. Все европейские правительства принимали меры к тому, чтобы революция не перекинулась на другие страны. Вся надежда международной дипломатии возлагалась на Германскую империю, которая должна была выступить в качестве защитника «порядка» во всем мире. Россия, Австрия и Италия заявили германскому правительству, что интервенция немецких войск во Францию для ликвидации Парижской коммуны будет ими одобрена.
Разгром пролетарской революции во Франции был радостно встречен международной реакцией. «Мне не нужно вам говорить, – писал 24 мая из Петербурга Габриак Фавру, – с каким облегчением общественное мнение встретило здесь новость о вступлении наших войск в Париж. Европейское общество чувствует себя освобожденным от ужасного кошмара, который давил его».
Франкфуртский мир подтвердил основные условия, на которых были заключены ранее предварительные версальские условия перемирия от 26 февраля 1871 года. Франция уступила Германии Эльзас и часть Лотарингии и обязывалась уплатить пять миллиардов контрибуции. Однако помощь пруссаков против Коммуны была куплена Тьером ценой ухудшения условий выплаты контрибуции и отсрочки вывода германских войск с французской территории. То был поистине грабительский мир.
Какие же причины побудили Бисмарка осуществить аннексию части французской территории? Полагают, что важнейшей причиной этого послужили соображения стратегического порядка. И Бисмарк, и Мольтке были убеждены, что война 1870–1871 годов не положит конец вековому антагонизму между Германией и Францией. Оба были убеждены, что новая война с Францией рано или поздно неизбежна, а посему стремились использовать победу в данной войне таким образом, чтобы обеспечить Германии наиболее выгодные со стратегической точки зрения границы.
Но если рассматривать сложившуюся после войны ситуацию с геостратегической точки зрения, то не только Франция, но и Российская империя оказалась в совершенно ином положении. Теперь не только у границ Франции, но и у границ России возникла мощная держава – Германская империя. Причем, если у России этот новый сосед расположился на ее западной границе, то у Франции положение было хуже: Германская империя находилась и на восточной ее границе, и на юго-восточной. Вдобавок, если раньше на ее юго-восточной границе находились восемь мелких итальянских государств, после войн 1859–1871 годов Франция оказалась в соседстве с объединенным Итальянским королевством. Сходные перемены претерпела и Австро-Венгрия.
Словом, если раньше между великими державами континента располагалась рыхлая прослойка из небольших и слабых государств, не раз служившая своего рода амортизатором взаимного давления великих держав, то теперь территории последних стали вплотную примыкать друг к другу. Уже одно это подсказывало, что международное положение должно было неизбежно становиться все более напряженным. И напряженность эта не была временным явлением: она стала непреходящим фактором международных отношений в Европе.
