Единственной страной, которая выступала на стороне южных славян и покровительствовала их национально-освободительному движению, была Россия
Тео Гуриели
После Франко-прусской войны большинство европейских политиков считало, что наиболее турбулентные события второй половины XIX века остались позади и что европейские государства найдут пути и методы разрешения континентальных конфликтов.
Но они ошибались. Многие противоречия, которые делали эти государства не просто соперниками, а противниками, никуда не делись; наоборот, они нередко становились острее и глубже. После разгрома французской армии пруссаками вражда между Францией и Пруссией только усилилась: во Франции все громче звучали голоса, призывающие не мириться с национальным унижением, а отомстить за поражение. Эти голоса внушали довольно большую тревогу Отто фон Бисмарку, и опасность нового немецкого вторжения снова стала реальной.
Все это происходило на фоне политико-дипломатических маневров всех трех континентальных империй, монархи которых и, конечно, их министры иностранных дел пытались ухудшить отношения между другими державами и всяческими способами втянуть то одну, то другую из них в орбиту своих политических преференций. Так, и Франция, и Германия, и Австро-Венгрия пытались заключить с Россией сепаратный договор, исключающий ее союзнические отношения с другой империей.
В этой политической игре Германская империя и Австро-Венгрия играли примерно поодинаковым правилам: больше всего они старались предотвратить сближение России и Франции. Наиболее четко проявилась позиция Бисмарка. Он ненавидел Россию и делал все возможное, чтобы она была постоянно в невыгодном международном положении. Но страх перед Россией заставлял Бисмарка придерживаться так называемых традиционных дружественных отношений с Россией.
Кроме опасений, которые внушал «русский медведь», у европейских держав были и другие мотивы, чтобы питать неприязнь к России. Первым был экономический. Прошло больше десятилетия с того времени, как в России было отменено крепостное право, и результаты этого ощущались и в Европе. Россия утвердилась в качестве основного поставщика зерна в европейские страны, а русские купцы постепенно осваивали все новые рынки.
Вторым был политический: в славянских районах в Австро-Венгрии и в турецких владениях шел рост национально-освободительных движений. Сербы, болгары и румыны, которые были православными, а также греки все активнее обращались к России за помощью и поддержкой. Естественно, что Австро-Венгрия и Турция пытались заручиться поддержкой других европейских стран, в первую очередь Англии, чтобы запереть Россию в ее границах и каким-то образом вывести ее из политической борьбы на континенте. Россия же, в свою очередь, стремилась к тому, чтобы Франция не была бы слишком ослаблена, дабы Бисмарк не получил бы возможность диктовать свою волю всем странам Европы.
Как ни старался Бисмарк превратить Германскую империю в государство, определяющее раскладку политических сил на континенте, к середине 1870-х годов международное положение в Европе складывалось не в ее пользу. И Бисмарк решил вести дело к тому, чтобы окончательно изолировать Францию. Для этого, по его мнению, нужна была политическая интрига с Россией: следовало сделать так, чтобы Россия переключила все свое внимание на Ближний Восток. Бисмарк знал, что Ближний Восток всегда был интересен России, тогда как экономические интересы Германии в этом регионе были незначительными. Важно было показать, что Германия никоим образом не будет препятствовать Российской империи, если она захочет быть намного активнее в ее ближневосточной политике.
В сущности, все это было в духе немецкого канцлера. Параллельно решалась еще одна задача: повышенный интерес России к Ближнему Востоку неминуемо должен был вызвать резко отрицательную реакцию Великобритании. На этом фоне и должны были последовать просьбы германского канцлера к России не заниматься французскими делами.
Для реализации этого плана в Петербург был направлен один из наиболее преданных Бисмарку дипломатов – Йозеф фон Радовиц. Цель миссии была проста: прозондировать почву, выяснить, насколько благожелательно настроена сейчас Россия к Германии, а потом, если дело будет на мази, попытаться решить задачу изоляции Франции.
Александр II и Александр Горчаков были предельно внимательны и даже галантны с Радовицем, пока он ходил вокруг да около темы, ради которой прибыл в российскую столицу, но, когда речь зашла о Франции, Горчаков тут же распознал игру посланца. Он сделал вид, что не готов обсуждать французские дела, но при этом заявил, что, по его мнению, от Франции никакая угроза исходить не может.
Тем временем во Франции не сидели сложа руки. Не только народные массы, но и католическая церковь Франции говорила о необходимости реванша. Общественные деятели практически всего политического спектра были едины в том, что за поход пруссаков на Париж Франция должна быть отмщена.
Прикрываясь необходимостью частичной военной реформы, во Франции решали вопрос об увеличении состава полков с трех батальонов до четырех; это давало возможность увеличить армию мирного времени на 144 тысячи человек. В ответ Германия объявила о запрещении вывоза лошадей из страны. Эта мера, которая обычно предшествовала мобилизации, не осталась незамеченной другими государствами; ее особенно отметили в России. Бисмарк, правда, попытался объяснить эту меру тем, что приближается сезон полевых работ, но его, разумеется, подняли на смех. Всем было ясно, что в Германии готовятся к мобилизации.
Окончательно расстроило планы Бисмарка неумное заявление его любимца Радовица: тот, вернувшись в Берлин, сказал за обедом французскому послу, что в Германии многие политики, наблюдающие за военными приготовлениями Франции, считают необходимой превентивную войну.
Понятно, что тут началось. В европейской печати, и в первую очередь в английской, появились интервью с французскими дипломатами, высказывания британских политиков и деятелей других европейских государств – и все они носили антигерманский характер. К тому же из Бельгии стали поступать тревожные сообщения: в них говорилось о планах германской оккупации по крайне мере части территории Бельгии, что якобы было вызвано выступлениями бельгийцев против германского давления.
Для англичан сообщения такого рода были как красная тряпка для быка. Британскому правительству вовсе не улыбалась перспектива выхода германских войск к Па-де-Кале и тем более окончательного разгрома Франции Пруссией: ведь англичане, хоть испокон веков и соперничали с Францией, предпочитали, чтобы эта страна была буфером между Британией и континентальными державами.
В Великобритании даже вспомнили о тех благословенных временах, когда она вместе с Россией воевала против Наполеона. Премьер-министр Бенджамен Дизраэли, который в 1874 году сменил Гладстона, заявил: «Бисмарк – это новый Наполеон, он должен быть обуздан… Необходим союз между Россией и нами для достижения данной конкретной цели».
Было ясно, что британское правительство хочет избавиться от головной боли, которую вызывают у него периодические осложнения между Францией и Германией. Считая, что это же чувствует и российский император, лорд Дерби, министр иностранных дел в кабинете Дизраэли, так напутствовал английского посла в Берлине: «Полагают, что русский император во время своего пребывания в Берлине будет говорить в том же духе. Если он поступит таким образом, вы должны его всемерно поддержать в интересах сохранения мира».
Бисмарк и Горчаков не раз вступали в поединок на дипломатическом ристалище. Но когда Александр II и Горчаков приехали в Берлин, финал дипломатической дуэли с Бисмарком выиграл на чужом поле Горчаков. Бисмарк, как и предполагалось, твердил, что ни он и никто другой не собирается снова воевать с Францией, а разговоры о превентивной войне, от кого бы они ни исходили, это пустой звук. Более того, он обвинил в распускании этих слухов биржевиков, которые, дескать, играют на понижение. Обвинять же его, Бисмарка, в намерении развязать войну значит считать его идиотом.
Поединок, таким образом, был выигран Горчаковым: Бисмарк отказался от своего плана спровоцировать новую войну с Францией.
Горчаков нанес своему противнику еще один жестокий удар. Уезжая из Берлина, он отправил всем русским посольствам и миссиям телеграмму следующего содержания: «Император покидает Берлин, уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях. Сохранение мира обеспечено».
Телеграмма была шифрованной, но вскоре текст ее был опубликован.
Считается, что достоянием гласности ее сделал сам Горчаков. Ведь суть сообщения была в том, что только присутствие российского императора и его мудрость избавили Францию от новой страшной войны.
Бисмарк был в ярости. Он с гневом бросил в лицо Горчакову, что тому, видимо, очень хочется прослыть спасителем Франции. Более того, он говорил немецким и иностранным дипломатам, что для прославления «канцлера-миротворца» в немецком посольстве в Париже стоит организовать театральную постановку, в которой русский канцлер предстанет в виде ангела-хранителя – в белой одежде, с крыльями и надписью «Горчаков – покровитель Франции».
Шутками Бисмарк не ограничился. Он пожаловался Александру II «на нечестный поступок Горчакова». Однако император, выслушав Бисмарка, сказал: «Не будем принимать всерьез любое проявление старческого тщеславия». Бисмарк ушел в раздумье: эта ремарка могла относиться не только к русскому канцлеру, но и к нему самому…
Новую войну в Европе удалось предотвратить. Но в условиях доминирования в Европе нескольких крупных держав, которые, завоевав малые народы, держали их в подчинении на уровне колониальных, в ряде районов Европы периодически накапливалась «критическая масса» взрывчатого вещества, вызывавшая национальные революции. Крупнейшими владетелями таких находящихся под гнетом народов были в то время Австро-Венгрия и Турция, причем последняя, будучи мусульманской страной, вообще являла собой чужеродное тело на европейской земле. Но, в сущности, особой разницы между этой страной и Австро-Венгрией, если судить по их отношению к покоренным народам, не было: введенный ими режим можно было назвать феодально-абсолютистским. И восстания в этих районах не были редкостью.
В 1875 году антитурецкое восстание христиан началось в Герцеговине, а потом охватило и Боснию. Восстание встретило горячее сочувствие со стороны независимых Сербии и Черногории, лидеры которых ставили перед собой задачу объединить южных славян и даже создать свое государство. А это уже, как считали в Австро-Венгерской империи, сильно затрагивало и ее интересы. В этой агломерации жили под властью немецкой и венгерской аристократии миллионы южных славян. Венгерские дворяне и помещики господствовали на обширных территориях, издавна принадлежавших южным славянам, и приобретение местным славянским и румынским населением независимости неизбежно привело бы венгерскую верхушку к потере не только власти, но также земель и богатств. Что же касается немецкой буржуазии в Австрии, то ее очень устраивало нынешнее положение вещей: из бедных славянских земель в империю поступали дешевые сельскохозяйственные продукты.
А чтобы южные славяне и румыны и не мечтали думать о независимости, власти Австро-Венгрии прилагали немало усилий к сохранению Оттоманской империи со всеми южнославянскими землями, захваченными ею некогда в Европе. Единственной страной, которая выступала на стороне южных славян и покровительствовала их национально-освободительному движению, была Россия. Именно поэтому она считалась в Австро-Венгрии противником.
Истинное лицо «просвещенной австро-венгерской элиты» проявилось уже в первые часы восстания в Герцеговине. Власти в Вене устами своего министра иностранных дел Дьюла Андраши объявили, что считают происходящее в Герцеговине «внутренним делом Турции». В южнославянских землях это заявление вызвало бурю возмущения и активность восставших только возросла, что привело к жестоким репрессиям со стороны турок, что в свою очередь вызвали волну негодования в России, Греции и даже в Италии.
И тут в недрах австро-венгерских политических кругов родился новый план, который австрийский император и его ближайшее окружение сочли близким к гениальному. Вот что говорили создатели этого плана: «Остановить борьбу славян против турок сейчас невозможно. По мере разрастания этой борьбы слияние движений неизбежно, роль православной церкви будет увеличиваться, Россия будет приобретать все большее влияние на дело южнославянского освобождения и в конце концов получит возможность контролировать руководителей восстания и, соответственно, направлять их деятельность в то русло, которое ей выгодно. Чем это кончится, предугадать трудно. Но такое развитие событий можно предотвратить, причем с наибольшей эффективностью и с немалой выгодой для Австро-Венгрии. Нужно просто включить западную половину Балкан в Габсбургское государство. Турция в значительной степени потеряла контроль над Боснией и Герцеговиной; это удобный момент, чтобы захватить их. Затем присоединить к империи остальную территорию западных Балкан. Герцеговина – католическая страна, она прекрасно впишется в национальный состав нашей империи. Но и православные славяне станут важной частью империи, и вот почему. Наша империя сейчас дуалистическая. Если в нее войдут южнославянские народы, она станет триалистическим государством. Преимущество такого государства для нас в том, что мы сможем ослабить в империи влияние мадьяр, уравновесив его возросшей значимостью славян. В государство Габсбургов вольется новая кровь, новые творческие силы, новые таланты – причем те, через которые у нас установятся полезные отношения с другими краями славянского мира, включая Россию. А для улучшения взаимопонимания с нею мы даже отдадим ей восточную часть Балкан».
Император Австрии Франц Иосиф I был неглупым человеком, и еще до того, как его познакомили с этим планом, у него были соображения на этот счет – правда, наиболее серьезным отрицательным элементом в его размышлениях была Россия. Он считал, что наилучшим противовесом российского влияния на южных славян может быть только приручение их лидеров.
У Александра II и русского правительства, помимо сочувствия к борьбе южных славян, был еще один мотив для их поддержки: Россия надеялась, что ей таким путем удастся восстановить свой престиж, который в немалой степени был подорван неудачами в Крымской войне. Но вступать в войну с Австро-Венгрией было в то время и опасно, и несвоевременно. Военная реформа в Российской империи, которая продолжалась десять лет (с 1864 по 1874 год), закончилась год назад, но лишь формально: некоторые ее пункты еще не были до конца выполнены. Было создано много новых военно-учебных заведений, а рекрутский набор заменен всеобщей воинской повинностью, но перевооружение армии было еще далеко от завершения. Поэтому император решил, что наилучшим способом оказывать давление на Турцию будут совместные действия России с Австро-Венгрией.
В тот момент государство Габсбургов не могло не откликнуться на предложение России о сотрудничестве, хоть и весьма общего характера. В Вене полагали, что Россия будет стремиться к тому, чтобы южнославянские народы находились под совместным протекторатом Российской и Австро-Венгерской империй. И в Вене под строжайшим секретом обсуждали как разрушить российские планы.
Александр II был хорошо осведомлен о настроениях в Габсбургском государстве. Тем неменее он решил поддержать авторитет России среди славян, но так, чтобы при этом не поссориться с Австро-Венгрией. Горчакову были даны соответствующие инструкции.
В августе 1875 года Горчаков отправился в Вену. Его план был такой: осуществлять вмешательство в балканские дела, но только с согласия Австро-Венгрии. Подобная политика в целом соответствовала принципам соглашения трех императоров. Поэтому в Вене Горчаков прямо заявил о необходимости совместного вмешательства в турецко-герцеговинские отношения. Он высказал мнение, что восставшим провинциям «нужно предоставить автономию наподобие той, какой пользуется Румыния», иначе говоря, близкую к полной независимости.
Создание еще одного южнославянского княжества отнюдь не улыбалось Австро-Венгрии. От нового государства нужно было ждать установления теснейшего сотрудничества с Сербией и Черногорией. Таким образом, освобождение Боснии и Герцеговины могло явиться первым шагом к образованию Великой Сербии.
Тем не менее Андраши согласился на совместные действия. Он прекрасно понимал, что все зависит от формата, в котором будет согласован план действий, а также от трактовки каждого пункта. Но он ни в коем случае не собирался оставить события в Герцеговине на усмотрение одной только России и тем самым дать ей возможность выглядеть единственным покровителем восставших.
Чтобы исключить вмешательство Сербии, он полагал необходимым сделать хоть что-то для повстанцев. Но все мероприятия в этом направлении должны были носить чисто демонстративный характер. В результате изматывающих и полных крючкотворства переговоров он добился того, чего хотел: выдвинутая Россией программа значительно сократилась. Она, по сути, свелась к плану незначительных административных реформ, осуществление которого державы должны были потребовать у султана. Накануне нового 1876 года Андраши представил правительствам всех держав, которые подписали Парижский трактат 1836 года, ноту, в которой содержался проект реформ для Боснии. Нота призывала державы добиться реализации этого проекта как Турцией, так и повстанцами.
Проект был принят всеми державами. Однако подход Австро-Венгрии и Великобритании к нему был отличен от подхода России. Было понятно, что Габсбургское государство и Великобритания, ратуя за эти реформы, видят в них путь к восстановлению власти султана, в то время как Россия считает их этапом на пути к будущей автономии, а затем и независимости южнославянских земель. Но было ясно, что Россия в своих устремлениях останется в одиночестве.
В последний день 1875 года проект Андраши в форме отдельных нот был передан Турции послами всех держав, подписавших Парижский трактат. Говорили, что султан, получил эту пачку бумаг, улыбнулся и бросил их под стол. Проект его вполне устраивал. Он приказал сообщить послам, что принимает их «совет».
Иначе отреагировали на проект вожди повстанцев. Им было ясно, что их борьбу пытаются погасить предложением малозначащих реформ, и они решительно его отвергли. Они заявили, что не сложат оружия, пока турецкие войска не будут выведены из восставших областей и пока со стороны турецких властей имеются лишь одни обещания, а со стороны держав нет никаких твердых гарантий. В результате проект Андраши потерпел фиаско.
Горчаков только этого и ожидал. Он тут же предложил Андраши и Бисмарку устроить в Берлине свидание трех министров, приурочив его к предстоящему визиту Александра II. Предложение Горчакова было принято: встреча состоялась в мае 1876 года.
В России не могли не отметить, что накануне этой встречи в Оттоманской империи произошла отставка великого визиря Махмуд-Недима-паши. Он, как полагали, был сторонником улучшения отношений с Россией, немало делал для предотвращения войн с Россией и был отрицательно настроен к английскому влиянию, которое постоянно ощущалось в международной политике его страны. Стало ясно, что Великобритания существенно усилила свой напор на турецкие власти.
План разрешения проблемы южных славян, который Горчаков вез в Берлин, был в корне отличен от проекта Андраши. Речь в нем шла не о реформах, которые во всех случаях выполнялись турками лишь в том виде, который их устраивал. Горчаков требовал автономии для целого ряда славянских областей Балканского полуострова. В его плане предусматривалось предоставление России и Австро-Венгрии мандатов на устройство нового автономного управления.
Андраши и его окружение не могли и помыслить о том, чтобы принять план Горчакова. Осуществление этого плана означало бы, что дело освобождения славянства неминуемо увенчается успехом, а влияние России восторжествует по крайней мере над частью Балкан. Андраши решил сделать все, что в его силах, чтобы обречь план Горчакова на провал.
Он не отверг его открыто. Превознося записку Горчакова как шедевр дипломатического мастерства, Андраши внес в нее столько поправок, что она совершенно утратила свой первоначальный вид и превратилась в расширенную ноту самого Андраши от 30 декабря 1875 года.
Новым по сравнению с той нотой было лишь включение в нее некоего подобия тех гарантий, на которых настаивали повстанцы. Окончательно согласованный тремя державами документ, названный Берлинским меморандумом, заканчивался обещанием, что, если намеченные в нем шаги не дадут результатов, три императорских двора договорятся о принятии «действенных мер в целях предотвращения дальнейшего развития зла».
Берлинский меморандум был принят тремя державами 13 мая. На другой же день английский, французский и итальянский послы были вызваны к германскому канцлеру, в кабинете которого уже сидели Андраши и Горчаков. На этом собрании русский канцлер заявил, что Турция не осуществила ни одной из обещанных ею реформ. Императорские дворы едины в своем стремлении сохранить Оттоманскую империю, однако при этом необходимо и облегчить участь христиан на ее землях.
Франция и Италия согласились с этой программой трех императоров. Но британское правительство, возглавляемое Бенджаменом Дизраэли, тут же высказалось против «нового вмешательства в турецкие дела». Британия не желала, чтобы Россия получила допуск к проливам, и тем более не хотела усиления русского влияния на Балканах. Для Дизраэли и его министров Балканы являлись своего рода потенциальным плацдармом, с которого можно было бы контролировать Средиземноморье и легко добраться до Константинополя. А у Дизраэли были обширные планы утверждения Британской империи на Ближнем и Среднем Востоке. Готовились масштабные мероприятия по укреплению британского владычества в Индии и в восточной части Средиземного моря. Дизраэли уже практически установил господство Британии над Египтом, а через открытый в 1869 году Суэцкий канал пролегал кратчайший путь в Индию.
Эту идеальную для британского колониализма диспозицию могла нарушить только Россия. Русско-турецкий союз на Ближнем Востоке мог означать появление русского флота в Средиземном море или даже переход турецких проливов в руки России. Понятно, что, опасаясь такого конкурента, британское правительство стремилось окончательно подчинить своему контролю и Египет, и Турцию. К тому же Дизраэли замышлял захват Белуджистана и Афганистана и готовился к соперничеству с Россией в Средней Азии. Россия должна была укрепить свои южные границы. Известно, что многие нападения местных ханов и эмиров на ее земли провоцировались, а иногда и финансировались англичанами.
В 1850–1860-е годы России пришлось вступить в борьбу с Кокандским ханством за решающее влияние в Средней Азии. Цепь вооруженных конфликтов затянулась на полтора десятилетия и закончилась тем, что в 1868 году Кокандское ханство фактически попало в зависимость от России. На землях, подчиненных Российской империи, было создано Туркестанское генерал-губернаторство. Англичане, которые считали Кокандское ханство своим оплотом в Туркестане, расценили происшедшее как первый опыт военно-политического противостояния с Россией в регионе.
К 1873 году важнейшим центром антирусских настроений стало Хивинское ханство. Тогда российские войска, наступая с нескольких направлений, захватили Хиву и подавили сопротивление на всей его территории. В итоге Хива признала протекторат Российской империи.
Еще в первой половине XIX века британское правительство выдвинуло своеобразное объяснение англо-русских отношений в Азии. Согласно английской трактовке, Россия медленно продвигалась в сторону Индии, захватывая один среднеазиатский район за другим; сама же Англия лишь обороняла свои индийские владения и защищала неприкосновенность Оттоманской империи, через которую пролегает путь из Европы в Индию. Эта версия событий долгое время распространялась не только в самой Великобритании, но и далеко за ее пределами, в том числе и в Турции. Согласно этой версии, Россия не желала останавливаться в приращении новых земель и могла покушаться и на земли Оттоманской империи.
В декабре 1873 года, через несколько месяцев после занятия Хивы русскими войсками, английский кабинет поручил британскому послу в Петербурге заявить царскому правительству, что завоевание Хивы угрожает добрым отношениям между Россией и Англией. Если соседние с Хивой туркменские племена попытаются искать спасения от русских на афганской территории, может возникнуть столкновение между русскими войсками и афганцами. Английский кабинет выразил надежду, что русское правительство не откажется признать независимость Афганистана, что явится одним из важнейших условий безопасности Британской Индии. Горчаков заверил англичан, что Россия считает Афганистан лежащим вне сферы ее влияния. Однако при этом было подчеркнуто, что русское правительство не собирается признавать за Англией права на вмешательство в отношения между Россией и туркменами.
В ходе переговоров с британскими эмиссарами Горчаков не раз замечал, что для устранения опасности столкновения между российскими и британскими войсками было бы целесообразно создать «промежуточный пояс», то есть буфер, который предохранил бы их от непосредственного соприкосновения. Таким буфером мог бы служить Афганистан; необходимо лишь, чтобы его независимость была признана обеими сторонами. При этом Горчаков подтверждал, что Россия не намеревается расширять свои владения в Средней Азии.
Как и ожидалось, британцы отказались признать независимость Афганистана, наоборот: в октябре 1875 года в Лондоне заявили, что правительство сохраняет по отношению к этому государству полную свободу действий.
Российский император, оценив такую позицию Великобритании, решил действовать симметрично: он издал 17 февраля 1876 года указ о присоединении Кокандского ханства к Российской империи. Россия, таким образом, сама воспользовалась «свободой действий» в отношении стран «промежуточного пояса».
Заметим, что Великобритании было намного сложнее воспользоваться «свободой действий» в этом регионе. В Лондоне плохо представляли себе, что значит завоевать Афганистан. Во-первых, земля Афганистана такова, что каждый его район изобилует серьезными природными препятствиями. А во-вторых, афганцы рассчитывали на поддержку России в своей борьбе за независимость. Эмир уже искал связей с русским правительством.
Обстановка на Ближнем Востоке была в целом более благоприятной для Британии. Своим отказом признать Берлинский меморандум Дизраэли завоевал огромный авторитет в турецкой столице, бросил вызов другим европейским странам и тем самым поощрил Турцию на сопротивление требованиям трех императоров. Но Россия не хотела, да и не могла отказаться от политической борьбы вокруг Константинополя и проливов. Для этого надо было исключить ситуацию, при которой ключи от Черного моря оказались бы в руках ее врагов, к которым она относила и Великобританию.
Между тем на Балканах происходили серьезные события. Почти одновременно с появлением Берлинского меморандума турки подавили восстание в Болгарии. Усмирения сопровождались дикими зверствами. В Филиппопольском санджаке черкесы и башибузуки (иррегулярные отряды турок) за несколько дней вырезали около 13 тысяч человек; убийства сопровождались пытками и всякого рода надругательствами.
Дизраэли постарался заглушить в печати сообщения о турецких зверствах. Боле того, чтобы еще больше подстегнуть султана в его неуступчивости, он послал к проливам английский флот: британские корабли стали на якоре в Безикской бухте, неподалеку от входа в Дарданеллы. Было ясно, что при подстрекательстве Дизраэли султан окончательно отвергнет Берлинский меморандум.
Тем временем Сербия и Черногория уже готовились к вооруженному вмешательству на стороне славянских повстанцев. Представители России и Австрии в Белграде и Цетинье официально предостерегали против этого. Но сербы были слишком уверены, что в случае, если Сербия и Черногория начнут войну, Россия не допустит их уничтожения турками.
30 июня 1876 года князь Милан Обренович, правитель Сербии, объявил войну Турции. В Сербии в то время находилось около четырех тысяч русских добровольцев, в том числе сотни офицеров во главе с генералом Черняевым, который был назначен главнокомандующим сербской армией. Из России приходила и финансовая помощь. Для России то был довольно опасный период: поддержка Сербии могла обернуться войной с великими державами, к которой Россия не была готова ни в военном, ни в финансовом отношении.
Сербо-турецкая война могла привести к общеевропейской войне. Поражение сербов привело бы к чудовищной резне, и вмешательство России стало бы неизбежным. При этом она почти наверняка вступила бы в конфликт с Австро-Венгрией. В победу Сербии мало кто верил, но, если бы она имела место, развал Оттоманской империи, во всяком случае ее европейских владений, стал бы неминуем. А это вызвало бы жестокую схватку великих держав из-за турецкого наследства. В Петербурге это хорошо понимали. Поэтому император и его министры старались решить нелегкую задачу: оказать поддержку балканским славянам, но при этом не вступить в войну с Австро-Венгрией.
Для этого Александр II и Горчаков встретились с Францем-Иосифом и Андраши 8 июля 1876 года в замке Рейхштадт в Богемии. Обе стороны считали, что пришли к соглашению. Позже выяснилось, что считали напрасно. В ходе встречи не было подписано ни формальной конвенции, ни даже протокола. Зато на свет появились две весьма различные записи соглашения: одна была сделана под диктовку Андраши русским послом в Вене, а вторая помощником Горчакова под его диктовку.
Согласно обеим записям, в Рейхштадте было условлено «в настоящий момент» придерживаться «принципа невмешательства». Если же обстановка потребует активных выступлений, решено было действовать по взаимной договоренности. В случае успеха турок обе державы потребуют восстановить статус-кво в Сербии.
Что касается Боснии и Герцеговины, державы будут настаивать в Константинополе на том, чтобы они получили устройство, основанное на программе, изложенной в ноте Андраши и в Берлинском меморандуме. Было постановлено, что в случае победы сербов «державы не окажут содействия образованию большого славянского государства».
Впрочем, под давлением России Андраши согласился на некоторое увеличение Сербии и Черногории. Сербия, согласно горчаковской записи, получала «некоторые части старой Сербии и Боснии», Черногория – всю Герцеговину и порт на Адриатическом море. По записи Андраши, Черногория получала лишь часть Герцеговины. Остальная часть Боснии и Герцеговины должна быть отойти Австро-Венгрии. По русской же записи, Габсбургское государство имело право аннексировать только турецкую Хорватию и некоторые пограничные с Австрией части Боснии, согласно плану, который будет установлен впоследствии. Право Австро-Венгрии на Герцеговину в русской записи вообще не упоминалось. Россия получала согласие Австро-Венгрии на возвращение юго-западной Бессарабии, отторгнутой у России в 1856 году, и на присоединение Батума.
В случае полного развала европейской Турции Болгария и Румыния должны были, по русской версии, образовать независимые княжества, по австрийской записи – автономные провинции Оттоманской империи; по австрийской версии, такой провинцией могла стать и Албания. Русская запись вовсе не упоминала Албании. Эпир, Фессалию (по австрийской записи и Крит) предполагалось передать Греции. Наконец, «Константинополь мог бы стать вольным городом».
Надо ли говорить, что при таком разночтении двух записей Рейхштадтское соглашение таило в себе зародыши множества недоразумений и конфликтных ситуаций.
В августе 1876 года, после того как сербы потерпели несколько поражений, Горчаков предложил Бисмарку взять на себя инициативу созыва международной конференции для выработки условий сербо-турецкого мира. Но Бисмарк вовсе не желал, чтобы России удалось без войны сыграть роль покровительницы славян. Наоборот, он очень хотел, чтобы Россия поглубже увязла в южнославянских делах и тем самым все больше раздражала другие европейские державы. Поэтому Бисмарк отклонил предложение Горчакова. Судя по всему, он стремился спровоцировать конфликт между Россией и Британией.
Но в это время обстоятельства вынудили Дизраэли несколько умерить активность во внешнеполитических делах. В Англии были наконец оглашены сведения о турецких зверствах в Болгарии. Глава оппозиции Гладстон использовал «болгарские зверства» как средство атаки на Дизраэли.
Еще одной темой, которая стала доминирующей в британской прессе, были финансовые дела. После Крымской войны Англия и Франция неоднократно предоставляли Турции довольно значительные займы, на которых европейские банкиры наживались невиданным образом. Займы давались под 5–6%, что было намного выше среднего процента того времени, да еще при 6–7% комиссионных в пользу банкиров. Один из займов даже был выпущен по курсу 43,5 за 100. До 1875 года турецкому правительству было одолжено на таких условиях около 200 миллионов фунтов, то есть более 10 миллиардов фунтов на деньги сегодняшнего дня. Эти займы разоряли Турцию. В октябре 1875 года она объявила себя банкротом. Финансовые круги Великобритании требовали от Дизраэли оказать давление на Оттоманскую империю, чтобы она все же нашла способ расплатиться с кредиторами.
Но Дизраэли защищал Турцию всеми способами: она нужна была ему как орудие против России.
Продолжение следует
