Быть русским – значит через боль любить свою землю
Алексей Шульгин
Когда много прожито и увидено, возникает потребность рассказать, поделиться своими воспоминаниями: страшно, что ты исчезнешь и пропадет с тобой все, что было дорого и свято. Сложилось так, что я пишу, а Екатерина Софронова фиксирует на фото наши путешествия по городам и затерянным селам. Много лет посвящено поездкам и наблюдениям.
Жива еще русская земля, но разве позволительно расточать народное достояние и не замечать его гибели? Что есть Россия? Это земля, памятники архитектуры, вера, люди. И все это можно потерять, какие бы ни произносились оптимистические речи о проектах возрождения, благоустройства и т. п. И потерять можно быстрее, чем кажется: время беспощадно к церкви без куполов или к избе с прохудившейся крышей и разбитыми окнами. А русская деревня, в коренном понимании, почти вымерла, люди забывают своих предков, дедов и бабок… Россия опять оказалась на распутье. И терзает меня постоянно вопрос: как не потерять?
Моя влюбленность в русскую старину появилась не на пустом месте: дома берегли старые вещи, письма, фотографии, помнили имена пращуров, правда, боялись при советской власти вспоминать о дореволюционной жизни. Купцы жестоко были избиты советами, обобраны и лишены своего прошлого…
Поклониться могилам предков мы поехали в Сапожок в 2016 году. Из Москвы нужно было ехать до Рязани, откуда в Сапожок раз в четыре дня ходит автобус. Всю дорогу я думал: как меня примут земляки и родственники. Хотя многие из них давно умерли, а живых я не знаю. Сапожок, некогда довольно крупный и богатый город, теперь – глухая провинция. Течет река Машка, на площади, как на лысой горе, торчит Ленин. На березах – грачьи гнезда, слышен важный грай грачей.
Небо темнело. К ночи устроились в гостинице. А на рассвете, не дождавшись открытия буфета, побежали в город. В пять утра уже спешили по делам люди, мелькали машины. В семь утра открылась церковь, можно было зайти помолиться. В храме – женщины, больше старушки. Кто же еще будет отмаливать непутевых мужиков? Матери да жены. В тот день не нашли мы могил Шульгиных. А соборный храм, который строили мои предки, взорвали коммунисты…
Ярославль – старинный город на Волге. Из Ростова Великого в Крещенье поехали мы в Ярославль в гости к нашему другу, старейшему художнику-анималисту Олегу Павловичу Отрошко, к которому ездим мы каждый год. Во здравие и для радости трубит в охотничий рог могучий дед, бывалый человек, художник и охотник. Много знаменитых людей перебывало в его мастерской. Расул Гамзатов щедро наградил Отрошко званием Гения.
Благодаря знакомству с Олегом Павловичем мы основательно объездили «окрестности»: Тутаев, Рыбинск, Кострома, Буй, Галич… Как забыть декабрьскую переправу через Волгу на маленьком пароме в Тутаеве, когда ледяная шуга скрежещет о металлическую обшивку! Зима в тот год опаздывала. В Тутаеве – улица Панина, она же Комсомольская, она же Троцкого, она же (при царе Горохе) Даниловская… Чем не учебник отечественной истории? А лоси с бубенцами под Сумароковым? А Галичское озеро и копченые щуки на базаре?
Какого русского человека не потрясет Тутаевский Спас оплечный! Вокзальный храм в Буе. Выставка русского гения, художника Ефима Честнякова. Закат на набережной Волги, сотни ворон, рассевшихся на ветках, как черные яблоки…
Из Твери до Торжка ехать на маршрутке довольно долго (как, впрочем, в любой удаленный тверской город). Торжок напоминает ларчик – так он красив! Чего греха таить, следом за Пушкиным хотелось отведать пожарских котлет. Вспомнились строки поэта из письма к С. А. Соболевскому:
На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке…
В Яропольце фантазия рисует, как Пушкин хаживал по тому же парку, где ты сейчас землю топчешь. Или как выбирает в библиотеке Гончаровых нужные книги, перевязывает их бечевкой, грузит в экипаж поклажу…
А пожарских котлет в тот приезд в Торжок мы поели. И город обошли из конца в конец. И на берегу Тверцы сидели, любуясь разношерстными строениями.
Мой друг, художник Владимир Титов – певец запустения, его восхищают развалины, руины. А мне вот не хотелось, чтобы Торжок превратился в памятник исчезнувшей цивилизации. Сколь прекрасен был Торжок в прошлом, столь безотраден в настоящем. Даже сохранившееся великолепие храмов и старинных домов не способно поменять картину: разрушение идет своим ходом. Пора браться нам, живым, за ум, наводить порядок, спасать народные сокровища. Пока тянутся к облакам купола торжокских церквей, память о былом – укор живущим…
Ни Елец, ни Орел не потрясли так, как Ефремов. Может, оттого, что там похоронена мать Ивана Бунина – Людмила Александровна Бунина (в девичестве Чубарова)?
В Ефремове Бунин часто бывал наездами. Писал: «Я как в тумане от работы и сидения… Положение дел таково: мать все время в Ефремове и глядеть на нее тяжело, так много она, бедная, трудится. Прислуги сейчас нет… Тружусь упорно… В Ефремове страшная нищета».
Ефремов – южный город, отсюда начинаются южные земли. Можно уже увидеть пирамидальные тополя. В полдень от жары дрожит воздух, всюду неторопливость лености: сядь в тенек и подремли. Течет через город Красивая Меча.
«Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь – и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах ты, право!» Это слова героя рассказа «Касьян с Красивой Мечи» из «Записок охотника» Ивана Тургенева.
Никогда не забуду, как мы опоздали к вечерней службе. Уже закрывали ворота, но нам сказали: «Заходите. Посидите, отдохните, а будете уходить, заприте ворота на засов». Мы долго сидели на скамейке у храма в тени голубой ели. И сейчас благодарность к незнакомым добрым людям заставляет сердце биться быстрее.
Ефремов со времен Бунина мало изменился…
Холодная выдалась весна 2021 года, когда мы поехали в Мценск. Под окнами нашего жилья ночами шастал еж. Поблизости несла воды Зуша. С одной стороны – крутой берег с выпирающей каменистой породой. Почему-то пришли на ум пещеры Змея Горыныча. Былинное оказывается совсем рядом.
Мценск связан с именами Лескова и Фета. Никуда не уйти от «Леди Макбет Мценского уезда». Паровоз на вокзале, краеведческий музей, церкви, особняки и торговые ряды… И всюду налет очевидного распада.
Автобусом можно доехать до Орла. От Орла – до Брянска. Художник Валентин Иванович Воробьев, родившийся в Брянске, давно живет в Париже. Судьба порой заковыриста в своих замыслах: брянский мужик оказался на берегах Сены и пишет абстрактные картины европейскими красками.
Последней поездкой в нашем списке стало пока путешествие на островной Введенский монастырь, что возле Покрова. Дорога до Владимира утомительна: народ набивается в электричку, не продохнуть. Виноват Венедикт Ерофеев с его «Москва – Петушки».
В Покрове много цыган. Где их табор? Прочел в газете, что Покров сегодня – центр «социализации» цыган в России. Вот как! Посверкивают горящие глаза древнего кочевого народа. У нас взаимный интерес: они на нас глазеют, мы изучаем их.
Но за городом ни души. Идем через лес. Сосняки… в сезон, наверное, тут хорошо растут грибы и ягоды. Шли долго, пока в лицо не ударило волной водяной свежести: значит, рядом водоем. Небольшой остров на озере правильной круглой формы. Постройки Введенского монастыря отражаются на неспокойной глади. Вдоль берега плавают утки, кормятся. Над поверхностью озера, касаясь воды крыльями, проносятся ласточки. На самом острове – всюду чайки. Их серые в крапинку птенцы смешно ходят, переваливаясь, как маленькие дрофы или страусы. Родители подлетают к ним, чтобы скормить рыбешку. Чайки сидят на крестах, дремлют на грядках с укропом и чесноком, летают над головой, словом, чайки – хозяева островного монастыря.
Запах воды, водорослей успокаивает нервы, растравленные шумным городом, куда скоро придется возвращаться. Вот бы остаться тут жить! А через час уже идешь к станции ждать электричку. Скоро Москва нас проглотит…
Русский дух, Русью пахнет… Как это? Для нас – это дорога в неведомое. Всякое поселение – чудо за тридевять земель, где по лесной тропинке катится Колобок, через чащу идет-бредет ступа с Бабою Ягой, в полях в шатре отдыхает Марья Моревна. Быть русским – значит через боль любить свою землю: заброшенную, разворованную, но до того прекрасную, что дыхание перехватывает. Много километров пройдено, многое еще предстоит увидеть, понять. Мечта моя, чтобы не бежали люди из маленьких старинных городов. Александр Блок писал:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые, —
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Душа болит, а любви не избыть.
