К 200-летию со дня рождения Аполлона Григорьева
Константин Баршт, доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН
Найти верное слово о таком человеке, как Аполлон Александрович Григорьев нелегко: в своей жизни он регулярно выпадал из предписанных ниш и норм, превышая возможности эпитетов и определений.
Наше время требует не только текстов произведений великих творцов, но и разгадки их личностей – самодостаточных ценностей национальной и мировой культуры. Громкое и одновременно полузабытые имя Аполлона Григорьева, окутанное мифами и легендами, в которых отражены его неистовая страстность и жажда жизни, творческая всеядность, катастрофическая житейская непрактичность, глубокая мудрость и детская наивность, одновременно с этим подчиненность нравственному «категорическому императиву», породили целый сонм плохо совместимых друг с другом образов: углубленного в свое «я» лирического поэта, блестящего литературного критика, глубокого мыслителя и яростного публициста, «последнего романтика» с гитарой в руках, легко уходящего в трансцендентные экстатические состояния и столь же легко поддающегося власти Бахуса. Нетрудно замечать в его судьбе яркие частности, но заменить ими всего Григорьева не получается, каждый раз он оказывается стоящим отдельно от определений вроде «поэта второго ряда», «непризнанного гения», «автора популярных романсов» или «не очень популярных романов», не во всем удачливого издателя и идеолога «почвенничества» и т. п.
Жизненный путь Аполлона Григорьева на внешний взгляд довольно прост, однако неровен, подобно лестнице со ступенями разной высоты. Родился он в Москве 16/28 июля 1822 года, детство провел в Замоскворечье, на Малой Полянке. Аполлон учился в Воспитательном доме, затем поступил на юридический факультет Московского университета (1838), где свел знакомство с А. А. Фетом, Я. П. Полонским, А. Н. Островским, С. М. Соловьевым, П. М. Боклевским.
Окончив в 1842 году курс, получил степень «первого кандидата» и был оставлен в университете, обретя почетные позиции библиотекаря и секретаря Ученого совета. Репутация лучшего студента обеспечивала ему крупный кредит доверия на этих должностях, но правильная выдача книг в библиотеке Григорьеву не удалась, а в качестве секретаря Совета он забывал вести протоколы заседаний. В итоге был уволен с обеих должностей. Сказался характер Григорьева, в котором великая экзистенциальная ответственность перед Вселенной, обеспеченная самоотчетом личного «я», сочеталась с поразительной беспечностью в бытовой жизни, что тяжко сказывалось на жизненных положениях, и особенно когда он вел какое-нибудь финансовое дело. Социально-бытовая сфера жизни легко исключалась в его сознании из списка ценных областей реальности. Временами действительность ускользала от Григорьева, или, вероятно, он сам будто бы выскальзывал из ее объятий. Так, увлеченно готовя роль Репетилова в любительском спектакле по комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», он внезапно исчезал перед самым спектаклем, едва не сорвав представление. И тут не было ни злого умысла, ни какого-либо другого объяснимого намерения. По жизненным ситуациям его вела идея, которая совсем не считалась с мелочами уклада и обихода. Это можно назвать позицией «не от мира сего», хотя Григорьев не был верующим в обычном смысле этого слова, его мировоззрение было твердо установлено на нравственно-онтологической точке постоянного и напряженного решения «вековечного вопроса». Легко себе представить число людей, питавших ненависть к Григорьеву, и тех, кого он называл «барабанным начальством», и тех, кто просто плохо понимал его характер, как, например, издатель «Русского вестника» М. Н. Катков.
Очередной русский донкихот, Григорьев был откровенно чужим в мире лжи и лицемерия, его с души воротила необходимость делать то, что было противно совести и чем так охотно пробавлялась обывательская масса. Поденную нетворческую работу Григорьев воспринимал как неприемлемое грубое насилие над личностью, идущее вразрез с истинными планами Вселенной на человека. Своему старшему другу М. П. Погодину он написал в связи с этим: «Служить я не могу, филистерствоватъ – тоже, ибо Вы слишком хорошо знаете, как пошл, глуп и цинически подл юридический факультет. <…> Вы помните, какою безотрадною тоской терзался я от бесплодности их учений…»
Никакого другого занятия для себя, не роняющего его в собственных глазах, кроме творческой работы Григорьев не признавал. Осознавая свою чуждость окружающей действительности, он пытался уйти, избежать зла, но чем более он от зла открещивался, тем становился для него все привлекательнее, и несчастья настигали его с беспощадностью селевой лавины. Подобно членам раскольничьей секты «бегунов» Григорьев будто бы избегал всякого контакта с социальной реальностью и все продумывал, куда бы от всего этого сбежать, может быть, например, в Сибирь? Жизнь его шла ступеньками, образуя некие запинки или тупики, и тогда совершался очередной «побег» – из Москвы в Петербург, из Петербурга в Оренбург и т.д.
Даты и факты жизни Григорьева на удивление просто укладываются в его жизненный путь, но за ними лишь угадывается недюжинный творческий дар и безграничная душевная ширь поэта и мыслителя, автора «почвеннического» проекта по спасению России от наступления на страну страшной опасности в лице «нигилистов» и модного марксизма.
Во всех многообразных направлениях своей деятельности он оставил яркий запоминающийся след, но самым выдающимся творением его жизни является его личность, с несводимым ни к кому другому «необщим выраженьем», в котором легко читаются уникальность и совершенство видения мира как главного его достояния. Отраженная во всем, что он говорил и писал, открывая новый ракурс понимания вещей для тех, кому такое видение недоступно. Это и определяет роль Григорьева в истории культуры как одной из существенных нравственных опор человечества. Как «не стоит село без праведника», так и не существует человеческая культура без таких фигур, как Данте, Сервантес, Байрон или Гете, в нашей стране – Александр Пушкин, Серафим Саровский, Лев Толстой. Аполлон Григорьев, несомненно, принадлежит к этому ряду творцов культурной истории России.
Все, что он делал как философ, поэт, публицист, музыкант, подчинялось одной единственной линии, которая заставляла его временами выглядеть «гулякой праздным», но на самом деле, ничего серьезнее того, на что внутренне опирался Григорьев в своих душевных метаниях, не существует. Он принадлежал к тому разряду людей, которые установили свою жизнь в подчинение великой идее, не считаясь ни с какими затратами ради ее осуществления. В этом величие жизненной судьбы Григорьева, в этом же и причина трагедии.
С 1843 года Григорьев начал печататься, сначала в журнале «Москвитянин», затем, переехав в Петербург, в «Репертуаре и пантеоне», где вышли его первые критические статьи. В 1846 году удалось издать книгу «Стихотворения Аполлона Григорьева». На свой счет Григорьев принял идеи Шеллинга и Карлейля о том, что поглощенные высокими духовными запросами люди оказываются в роли заложников у обывательской массы, гонениям подвергаются лучшие члены общества. Эта проблема, которая угнетала душу юного поэта и начинающего театрального критика, была им услышана в «Выбранных местах» Н. В. Гоголя, во многом определив тональность и направление его критических разборов 1850–1860-х годов. Книга Гоголя сыграла огромную роль в духовном возрастании Григорьева, он написал (единственную позитивную) рецензию на книгу (1847), три письма к писателю и лично встречался с ним (1848). В этих трех письмах к Гоголю впервые прозвучала мысль почвенничества, которую до конца дней своих исповедовал Григорьев как личный символ веры.
Таковы же были и предпосылки идейного и духовного единения Григорьева с архимандритом Феодором (А.М. Бухаревым), происшедшего в 1860-е годы: схожесть в оценке основных положений идеологии Гоголя, развиваемых им в «Выбранных местах», когда оба мыслителя утверждали естественность движения каждого человека к истине, органический характер его устремления к нравственному идеалу, главному началу жизни и общественного строительства. Являя собой пример безукоризненно (некоторые говорили – «младенчески») честного человека, Бухарев резко контрастировал с морального-психологическим модусом, принятым в обществе. С кафедр Московской и Казанской духовных академий он обличал деятельность «православных язычников», живущих по принципам архаической морали «око за око, зуб за зуб», явления откровенного идолопоклонства, погруженность общества в процесс материального потребления.
Преследования архимандрита Феодора, ссылка за «крамолу», запрет на публикации его произведений стали сердечной болью Григорьева, с глубоким состраданием наблюдавшего за уничтожением одного из честных и умных людей России. Книги «О православии в отношении к современности» (1860) и «О Новом Завете Господа нашего Иисуса Христа» (1861) Григорьев считал, наравне с писаниями А. С. Хомякова и И. В. Киреевского, лучшим, что породила отечественная мысль.
В Москве Григорьев опубликовал ряд статей, очерков, повестей, работал учителем в Александрийском сиротском институте (1848–1953) и гимназии (1851–1857). Вошел в редакцию «Москвитянина» и кружок А. Н. Островского, став лидером «молодой» редакции журнала. С «Москвитянином» сотрудничал вплоть до его прекращения в 1856 году. Работал также в «Русской беседе», «Библиотеке для чтения», «Русском слове», где был некоторое время одним из трех соредакторов, в «Русском мире», «Светоче», «Сыне отечества». Переходы Григорьева из журнала в журнал нередко сопровождались казусами. Так, в «Русском вестнике» М. Н. Каткова он истратил гонорар, не произведя нужных действий как соредактор. Далее был скандал с Оренбургом: получив в местном кадетском корпусе аванс в качестве преподавателя, Григорьев не почтил учебное заведение своим присутствием. Кадетский корпус подал заявление в полицию, но приставам, явившимся на квартиру Григорьева для описи имущества, пришлось ретироваться восвояси – описывать там было нечего.
Григорьев отдавал себе отчет в странностях своего характера и называл себя «смесью фанатика с ерником». Еретик и фанатик в судьбе Григорьева шли рука об руку – непримиримость ко злу, пошлости, лжи, лицемерию, ограничению свободы приводила к самоотверженной борьбе против этих явлений, где бы они ни встречались. Ситуация жесткого надзора за духовной и интеллектуальной жизнью общества представлялась Григорьеву огромной бедой, он опасался, что в конечном итоге это может привести к тяжелым последствиям, к падению культурного уровня общества.
Журнальная работа кипела, в 1851–1856 годах опубликовал несколько прозаических произведений и литературных статей, много занимался и переводами: либретто опер, пьесы Шекспира, «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гете. Он стал ведущим театральным критиком, сотрудничавшим практически со всеми крупными журналами.
В 1857 году Григорьев осуществил путешествие по Европе (Германия, Австрия, Италия) в роли домашнего учителя юного князя И. Ю. Трубецкого. Вскоре состоялся второй выезд в Европу (Флоренция, Рим, Сиенна, Париж, ряд немецких городов). С 1859 года работал редактором в журнале Г.А. Кушелева-Безбородко «Русское слово», где были опубликованы два десятка его статей и рецензий, включая программные статьи «Взгляд на русскую литературу после смерти Пушкина», в которой им был выдвинут обретший популярность тезис «Пушкин – наше всё», «И. С. Тургенев и его деятельность, по поводу романа “Дворянское гнездо”» и «Несколько слов о законах и терминах органической критики». Григорьев не столько переходил из журнала в журнал, сколько метался, ища себе надежное место, но такового не находилось.
Григорьева влекло все нестандартное и запрещенное, все, что было помимо или вопреки правил. В частности, масонство. Казалось бы, со своими жесткими ритуалами и феодальной структурой, это совсем не подходило для вольной стихии Григорьева, однако это был путь, альтернативный всем разрешенным, и это решало дело. Идеалы масонов по установлению всеобщего братства между людьми, развитию в человечестве духовных устремлений, воспитанию молодежи, жертве собой ради ближнего были понятны Григорьеву. Впоследствии они легли в основание идеологии почвенничества, с которой вступил Григорьев на общественное поприще вместе с братьями Достоевскими.
Душу поборника вселенской ответственности человека больно ранили литературные и общественные успехи «нигилистов» (журналы «Современник» и «Русское слово»), в которых он, как и Достоевский, видел начало грядущей социальной катастрофы, в то время как его собственные донкихотские идеи плохо воспринимались широкой публикой, особенно молодежью, которая упивалась Марксом, Бюхнером и Дарвином. Григорьев был фанатиком истины, правды и чести, а еретиком – относительно любой модной или одобренной авторитетом доктрины, нарушавшей священный для него принцип свободы мысли и слова. Григорьев наотрез отказывался от своего места в, как он говорил, «социальной конюшне», требуя свободы и уходил немедленно, как только видел на нее посягательство. Предвидя свой трагический конец, он был готов умереть смертью эпикурейца Люция из поэмы А. Н. Майкова «Три смерти».
Убеждения Григорьева со временем менялись, практически по тому же маршруту, что и у его современника Достоевского: от христианского социализма Жорж Санд в 1840-е годы и мечтаний о социальной гармонии в повести «Человек будущего» (1845) к возрастанию почвеннического идеала братской любви, основанной на нравственном чувстве человека. Это был совершенно достоевский персонаж: формальный атеист, неистово веривший в идеальную нравственность, олицетворенную Иисусом Христом. Не исключено, что именно из наблюдений за нравственными метаниями Григорьева по маршруту «атеизм – христианский социализм – масонство – вера во всеобщее братство» вырос план романа Достоевского «Житие Великого грешника» (1868), в котором главный герой также должен пройти испытания великим набором различных философских доктрин и концепций.
Иван Карамазов венчает многолетние размышления Достоевского о качестве и содержании нравственно-онтологического статуса человека, честно отдающего себе отчет в невозможности слепой веры в Бога в роли предписанного «авторитета». Примером такого внешнего «атеиста», наделенного развитым нравственным чувством, по сути – высокодуховного существа, стоящего в шаге от Царства Небесного, был Иван из «Братьев Карамазовых». Вырабатывая его характер, Достоевский опирался и на свой личный опыт «сомнений» на пути к «осанне», и на опыт подобного рода нравственно-религиозных терзаний Аполлона Григорьева.
«Почвенничество» Григорьева и Достоевского было проектом по осуществлению идеи Гоголя ‒ Бухарева по отказу от всех форм язычества и фарисейства в общественной жизни и установке ее по новозаветным правилам. Оба мыслителя переживали как личное горе, что переход жизни человечества на принципы братской любви, завещанный две тысячи лет назад, не осуществился, мир застрял на юридической схеме «око за око, зуб за зуб» и жестких товарно-денежных отношениях. Столкновение между Христовой правдой и старыми жизненными правилами, описанными с такой убедительностью А. М. Бухаревеым в его книге «О православии в отношении к современности» (1860) оба мыслителя воспринимали как набат, зовущий к действию.
В 1861 году состоялось важнейшее событие: знакомство и сближение Григорьева с редакцией журнала «Время», который издавали М. М. и Ф. М. Достоевские, где он занял позицию ведущего критика. Пытаясь защитить А. М. Бухарева от нападок со стороны консерваторов, Григорьева публикует в журнале «Время» жесткую отповедь «Оппозиция застоя. Черты из истории мракобесия» (1861). В ней Григорьев формулирует основной пункт столкновения двух сил, определяющих социальную и культурную жизнь человечества: воинствующего обскурантизма, «централизаторов», которые «произносят с высоты присвоенного себе авторитета приговор всяким путям, кроме тех, которые условлены их буквою…», и пробивающихся сквозь толщу нравственной коррупции ростков живой жизни.
Хаос в финансовых и бытовых делах приводил его в долговую тюрьму (январь-февраль 1861 г.), к отъезду в Оренбург для преподавания в местном кадетском корпусе. В 1862 году он возвращается в Петербург и пытается издавать журнал «Якорь» с сатирическим приложением «Оса». В своих изданиях Григорьев предпринимал героическую попытку выбить русскую журнальную парадигму из убогой идеологической каморки утилитаризма и материализма, с которым оказалось несовместимо его нравственное чувство, «органическая эстетика». Григорьев практически в одиночку сражался с «нигилистами», помещая в своих изданиях логические контрдоводы против марксизма и философии утилитаризма, а в «Осе» – сатирические пассажи на ту же тему, однако мода на «нигилизм» оказалась сильнее, журналы Григорьева перестали читать, наступил неизбежный финансовый крах.
15 сентября (7 октября) Григорьев умирает от нервного потрясения, вызванного очередным скандалом, – тяжелым разговором с купцом второй гильдии Ф. Т. Стелловским, финансировавшим его журналы «Якорь» и «Оса». Причиной смерти принято считать инсульт (апоплексический удар, как тогда говорили). Однако именно в июле 1864 года на Григорьева обрушился девятый вал несчастий: давнишнее, но в этот момент дошедшее до края безденежье и долговая тюрьма, откуда его выкупила писательница А. И. Бибикова, жестокие гонения на бесконечно любимого им архимандрита Феодора, приведшие его к сложению с себя сана, жесткая размолвка с женой и, наконец, угрозы со стороны Ф. Т. Стелловского. Сердце поэта и философа не выдержало.
Аполлон Григорьев был похоронен 28 сентября 1864 года в Петербурге, на Митрофаньевском кладбище; позже его прах перенесли на Волково кладбище. Подобно другим своим товарищам по цеху талантливых русских людей, Григорьев прожил недолго – лишь немногим дольше Пушкина и Блока.
Великая чистота помыслов, которая отличала Григорьева и лежала в основании его метода анализа, базировалась на идее органического единства Вселенной, необходимой частью которой является человек. Выдающийся критик, оригинальный философ и смелый общественный деятель, Григорьев вне сомнения заслуживает самого высокого места в пантеоне отечественной культуры. В связи с этим отрадно, что благодаря стараниям недавно ушедшего от нас Бориса Федоровича Егорова и нынешнего главного редактора Полного собрания сочинений А. А. Григорьева в десяти томах Андрея Петровича Дмитриева творческое наследие выдающего литератора получит достойное его значения издание.
