В книге воспоминаний князя Алексея Щербатова и Ларисы Криворучкиной-Щербатовой “Право на прошлое” (издание Сретенского монастыря, Москва, 2005 г) описан удивительный случай, связанный с Максимом Горьким
Неонилла Пасичник
Князь Алексей Павлович Щербатов стал эмигрантом в свой 10 день рождения, покидая Россию из Ялты 14 ноября 1920 года. На том же теплоходе “Константин”, в каюте его тетушки Марии Владимировны Барятинской, отправлялась в изгнание и Курская-Коренная икона “Знамение” Пресвятой Богородицы, хранившая под Своим Покровом и маленького князя.
Семья Щербатовых долго скиталась, покуда нашлось временное пристанище в Болгарии. Шестой класс князь Алексей заканчивал в городке Шумен на северо-востоке от Софии, оставшись абсолютно один, поскольку родители готовились к переезду в Бельгию. Ему было 15 лет. В поезде, по дороге в Шумен, Алексей простудился и получил тяжелое воспаление легких, которое в то время лечили только банками, пенициллина не было. В полубреду услышал разговор между русским доктором и болгарским консультантом о том, что до утра “этот мальчик не доживет”. А во сне увидел пакет документов и необычную униформу новой школы… На следующий день кризис его болезни прошел.
Вот тогда тетя Мария Владимировна Барятинская и прислала из Рима приглашение продолжить образование в Италии. В Риме у тети был чудный особняк с садом на Виа Палестро, доставшийся ей в наследство. Дворец называли palazzo Chernyshev, поскольку куплен он был в 1887 году старенькой княгиней Барятинской (в девичестве – княжна Елизавета Чернышева), дочерью фельдмаршала Чернышева и талантливой ученицей Шопена. Ей композитор посвятил свою последнюю прелюдию №25. По завещанию дом переходил двум племянницам: тете князя Алексея и ее сестре Бетси Шуваловой. В документе было примечание: на случай если родственницы не станут там жить, устроить в особняке Православную Церковь, – что и было сделано (все документы хранятся в архиве князя Алексея Щербатова, считавшего, что судиться с Церковью неэтично).
Тем временем князь Алексей выжил и в начале 1926 года приехал в Италию, где и получил приснившуюся ему голубую форму.
Тетя Мария Владимировна приходилась родной племянницей фельдмаршалу князю Александру Ивановичу Барятинскому, пленившему Шамиля, и двоюродной сестрой дедушке Алексея. Урожденная Барятинская и замуж вышла за Барятинского Ивана Викторовича, крестного князя Алексея. В 16 лет он самостоятельно отправился в Рим, где в доме тети провел два года и окончил восьмой класс школы.
В первое римское лето вместе с тетей поехали на автомобиле в Сорренто, недалеко от Неаполя. Там, на берегу моря, тетя много лет назад купила виллу. Однажды, катаясь на каяке, Алексей встретил большую лодку, в которой сидел крупный господин в русской косоворотке. Заинтересовавшись, юный князь подгреб ближе и спросил:
– Вы русский ?
– Да, русский. Я – Горький. Кто вы такой?
– Князь Щербатов, – Алексей Павлович с детских лет так представлялся.
– Ах, ах… Белый.
– Ничего не белый. Я – русский.
На этом разговор закончился, пролетарский писатель не счел его интересным. Вскоре выяснилось, что Горький жил у дальних родственников Алексея Павловича по линии отца – итальянцев ди Серракаприола. Две старые девы, герцогини Луиза и Анита – последние из этого рода. У них недалеко от Сорренто был большой участок земли с прекрасными пляжами и маленькими виллами, которые они сдавали. В один из приездов они сказали, что у них живет и работает русский писатель, тихий, спокойный, политикой не занимается. Это был Горький, снимавший одну из вилл. От них Алексей Павлович услышал потом интересную историю. Когда Сталин пригласил Горького в Россию, тот оставил сестрам на хранение два чемодана с бумагами. Горький не вернулся. А в 30-х годах приехал из Рима первый секретарь советского посольства Лев Гельфанд и потребовал бумаги. Герцогини отказывались отдать. Но дипломат показал бумагу “Правительство Италии просит выдать вещи”. Итальянцы хотели сохранить хорошие отношения с СССР: страна не так давно, в 1927 году, признала советскую власть. Лев, племянник Парвуса Гельфанда, друга Ленина, сделавший карьеру в ЧК, конечно, знал, какого характера документы он забирал. Вероятно, и тетушки, как Алексей Павлович их величал, тоже что-то знали.
Горький не случайно приезжал к герцогиням в Сорренто.
Дедом Луизы и Аниты был Антонио Серра-де-Kаприола, который много лет (начиная c 1782 г.) занимал в Петербурге должность полномочного неаполитанского министра при русском дворе и был женат на русской княжне Анне Александровне Вяземской. Их сын – неаполитанский государственный деятель и дипломат Никола Мареска Доннорсо, герцог ди Серракаприола – тоже много лет прожил в России. Представитель итальянской аристократии, он прекрасно говорил по-русски, знал многих известных государственных деятелей, людей литературы и искусства. Его близкие отношения с А.С. Пушкиным, завязавшиеся через Петра Андреевича Вяземского, родного брата матери.
После отъезда Николы ди Серракаприола в Неаполь в 1824 году он вел с Пушкиным оживленную переписку. Именно этими письмами интересовался Максим Горький. Сестры князя Алексея Павловича – Ольга и Елена, – поддерживавшие контакт с тетушками до самой их смерти в 40-х годах, были уверены, что Горький получил письма и другие интересные бумаги, хранившиеся в их семейном архиве. Застигнутые врасплох родственницы вряд ли смогли вернуть себе документы ди Серракаприола, которые они отдали из симпатии Горькому, начавшему разочаровываться в революции и советских порядках. Поэтому он и предпочел оставить бумаги у них вплоть до возвращения в Италию. Никто, конечно, не предполагал, что Горький не вернется и что советский посол может так запросто нагрянуть к ним в дом и потребовать вещи писателя. Что же все-таки увез из Сорренто господин Гельфанд, позднее сменивший фамилию на Мур и уехавший в США? Еще одна загадка…
