Дмитриевская родительская суббота всегда приходится на последнюю субботу перед 8 ноября – днем памяти святого великомученика Димитрия Солунского
Августин Соколовски, доктор богословия, священник
В нашем коллективном воображении Бог представляется весьма старым. Этому соответствует икона Новозаветной Троицы, на которой Бог Отец, изображенный в виде старика, благословляет Сына Божьего Иисуса Христа. В Библии Бог именуется «Ветхим днями». «Видел я, наконец, что поставлены были престолы; и воссел Ветхий днями: одеяние на Нем было бело как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь» (Дaн. 7:9), – сказано в книге пророка Даниила.
Этому общепринятому представлению об абсолютной старости Бога вторит метафизика. При этом она идет своими путями. Бог философии недоступен человеку. Он невидим, непостижим. Он ничем не ограничен. Таковы базовые установки, с которых начинает изучение догматики любой семинарист.
Вместе с тем в свете богословия XXI века для нас очевидно, что все эти возвышенные определения Бога односторонни. Они распространяются только на нас, людей. Ведь мы ограничены и смертны. Бог же во Христе Иисусе делает Себя доступным и ограниченным. Он, по слову одного из средневековых богословов, принял на Себя все наше и отдал нам все Свое. В Евхаристии мы приобщаемся к этой тайне.
«Лета наши как бы паутина считаются; дней лет наших: семьдесят, а если в силах – восемьдесят лет, и то большая часть их – труд и болезнь; ибо постигло нас унижение, и мы будем научены», – говорится в Псалмах (Пс. 89:10). С годами человек становится мудрее, его поведение и нравы делаются лучше. Страдание и болезни облагораживают и учат пониманию. На библейском уровне понимания слова эти верны.
Но на уровне повседневности они оказываются общепринятыми стереотипами, которые опровергаются самой реальностью. С годами человек озлобляется. Привычки его цементируются опытом. В старости человека по-настоящему могут любить лишь родные. В этом смысле прав был «пророк секулярности» Стив Джобс, когда в своей Стэнфордской речи утверждал, что ограниченность жизни человека на самом деле – благодеяние для других.
Новозаветное мышление позволяет нам согласиться с этим и в то же время мыслить дальше и глубже. В народном благочестии Бог веками и даже тысячелетиями представлялся стариком. Такое восприятие может быть полезно, но может быть и вредно. Потому что скрывает от нас смыслы.
«Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя», – пишет о Боге святой Августин (354–430). Этому мыслителю древности, который был епископом североафриканской карфагенской церкви, история философии приписывает изобретение самой мысли о времени. Рассуждая о времени и о временности человека, Августин обращается к мысли о Боге и утверждает, что среди всех живых существ именно Он является самым молодым. Бог молод, Он юн. Он обновляет бытие. Он моложе каждого из нас и моложе всего в мире.
В этом парадоксальном утверждении богословской мысли раскрывается множество смыслов. Получается, что в подлинной молодости есть богообразность. Она присутствует в желании учиться, в идеализме и романтике восприятия обычных вещей. Готовность самозабвенно изменять этот мир к лучшему была вдохновением святых. Вера проявлялась в них в способности постоянно создавать себя заново ради блага ближних. «Благоговение перед жизнью», – как некогда писал Альберт Швейцер (1875–1965). Этой богообразной молодостью Бога вдохновлялись древние святые, о которых Церковь вспоминает в эти осенние дни.
В народном благочестии «родительскими субботами» называются субботы вселенского поминовения усопших. В эти дни Церковь сугубо молится за всех тех, за кого некому помолиться и кого некому помянуть. Именно в этом изначальная цель и назначение подобных дней поминовения, которых в православной традиции всего пять: в субботу перед днем Святой Пятидесятницы, за неделю до начала Великого Поста, а также во вторую, третью и четвертую субботу великопостного времени. В Русской Православной Церкви к этим дням поминовения в глубокой древности была добавлена еще одна поминальная суббота в ноябре. Она полагается в субботу перед днем памяти святого великомученика Дмитрия Солунского (8 ноября), а потому называется Дмитриевской. Это переходящее празднование.
Предание связывает появление Дмитриевской родительской субботы в русском православном богослужебном уставе с Куликовской битвой, которая совершилась на Рождество Пресвятой Богородицы, 8 сентября 1380 года. Согласно этому преданию, благоверный князь Дмитрий Донской (1350–1389) просил тогда преподобного Сергия Радонежского (1322–1392) совершить молитвенное поминовение всех павших в сражении. При этом отдельные исследователи считают, что у истоков этого осеннего поминовения могла стоять и некая древняя праславянская традиция поминовения усопших в первые ноябрьские дни. Оба эти объяснения не противоречат друг другу.
В 2024 году Дмитриевская родительская суббота пришлась на 2 ноября. Такая дата является замечательным совпадением, поскольку именно в этот день западные христиане из года в год по древней традиции отмечают день всех усопших верных. В некоторых странах такое поминовение сместилось на 1 ноября, день Всех Святых, что с точки зрения богослужения Церкви, конечно же, неправильно. Ведь празднование в честь Всех Святых носит характер исключительно праздничный, тогда как поминовение усопших – это скорбное, молитвенное, покаянное воспоминание.
Примечательно, что с феноменологической точки зрения Дмитриевская родительская суббота действительно является аналогом заупокойного поминовения в западной традиции. Проследить взаимную зависимость двух поминальных традиций вряд ли возможно, но то, что Дмитриевская суббота могла утвердиться в календаре именно благодаря уже существовавшей среди западных христиан практике поминать усопших в начале ноября, является возможным богословским объяснением.
Во время всеобщего поминовения усопших Церковь в первую очередь молится за тех, о ком более нет поминовения по имени. Со временем этот первоначальный смысл всеобщего поминовения стал теряться. Верующие, которых от постоянного посещения храма удерживали повседневные заботы, а также обстоятельства времени, как это было в советскую эпоху, стали сугубо поминать своих родителей и родных. Потому поминовение сделалось поименным, а вселенские субботы получили наименование «родительских».
«Чаю воскресения мертвых», – говорит Церковь в своей молитве устами Символа Веры. Церковь ожидает воскресения мертвых, воскресения мертвых она ждет. Молитва за усопших позволяет нам верить и надеяться, что мертвые воскреснут во славе. Другие Символы святоотеческой эпохи выражают это убеждение во всеобщем воскресении более конкретно: «Верую в воскресение плоти».
Вера во всеобщее телесное воскресение является догматом веры, таким же важным и необходимым для выражения сути христианской веры, как догмат о Троице или же вера в божество Христово. Она основывается на евангельском благовестии о телесном воскресении из мертвых Самого Господа.
В том, что касается христианского отношения к жизни и смерти, жития некоторых святых отличаются особенной поучительностью. Такова память преподобного Исихия Хоривита, о котором говорится в «Лествице» преподобного Иоанна Синайского (+649). Исихий был современником Иоанна и жил в VII веке. Имя его «Хоривит» указывает на гору Хорив на Синайском полуострове, также называемую горой Моисея.
По словам Иоанна, Исихий прежде отличался крайним безразличием к духовной жизни. Но однажды он тяжело заболел и вскоре умер. Час он пролежал бездыханным. Братия собралась было для погребения его тела, как вдруг он внезапно очнулся, пришел в себя, но не просил никакой помощи, а только умолял братию удалиться.
Исихий буквально замуровал дверь своей кельи и двенадцать лет, символическое библейское число во образ полноты, жил в затворе. Пищей ему служили вода и хлеб. Когда наконец наступил для него час смертный, братии пришлось взломать вход в келью. Они хотели услышать последнее слово, просили его, так как в монашеской традиции придавалось особое значение «заповеди прощального мгновения». Но в ответ он произнес только одно единственное изречение Писания. «Кто стяжал память смерти, тот никогда не может согрешить», – повторил он слова Премудрости Иисуса Сына Сирахова (Сир.7:39). «Простите», – сказал он, прося прощения за то, что прежде был соблазном и за свое прощальное молчание.
Повествование об Исихии помещено в VI Слове «Лествицы», посвященном «Памяти смерти». По убеждению древних аскетов это было важным, постоянным духовным упражнением и главное – добродетелью.
Современности свойственно (из-за несказанного ослабления человеческой мысли и влияния ложных религий) восприятие, при котором смерть представляется избавлением от всего злого, негативного и накопленного, своего рода позитивным освобождением. Здесь кроется противоречие библейскому мировоззрению. Жизнь благословенна, благословенно и бытие. Жизнь – это добро. Жизнью человеческой и земной жил Господь Иисус Христос.
Жизнь противоположна смерти. В смерти происходит и воспроизводится то, что некогда произошло с первыми людьми в грехопадении. Умирающий лишается всего, завершается биография, остатки здоровья, телесность. Пропадают великие временные дары Бога. Зло и злоба родственны смерти, они, по слову Апокалипсиса (Откр. 20:14), могут мучить человека вовеки. Чтобы избежать такой участи, человек во Христе Иисусе нуждается в Искуплении.
Иоанн Лествичник заканчивает свой рассказ об Исихии словами о том, что спустя время после погребения монахи «искали святых мощей его, но не могли найти». Для Иоанна в этом было свидетельство об «усердном и достохвальном покаянии Исихия» и главное – удостоверение для тех, кто после многого нерадения хочет исправиться. Бог не только принимает покаяние, но дарует благодать святости.
Знаком этого особого благословения от Бога стало само имя святого. В переводе с греческого оно означает «тихий», «молчащий», «безмолвный». Быть может, братия так и не узнала этого аскета по имени, а назвала его так по образу жизни и смерти.
В день, когда западный христианский мир и Православные Церкви, следующие григорианскому календарю, празднуют Рождество, наша Церковь продолжает свое странствование путями Рождественского Поста. Дабы путь этот не был пройден в одиночестве, Господь посылает нам в спутники своих святых, память которых празднуется в эти святые подготовительные дни. Среди них – Спиридон Тримифунтский, память которого празднуется в этот необыкновенный день «Западного Рождества».
Святой Спиридон был современником Николая Чудотворца. Однако между ними пролегало Средиземное море. Ибо Спиридон был киприотом, а Николай ликийцем – уроженцем древней области, некогда славной страны под названием Ликия со столицей в Мирах. Оба дышали словами Апокалипсиса о Новом Небе и Новой Земле, «где моря уже нет» (Откр. 21:1). Оба родились во второй половине III века, пережили эпоху гонений, несомненно, были исповедниками самого страшного из них – Великого гонения при Диоклетиане (284–305) и его преемниках.
Чтобы хоть немного понять, кем были эти люди, нам, достигшим возраста зрелости, должно вспомнить наших фронтовиков, прошедших Великую Отечественную. Тех, кто побывал в плену или был мучим в лагерях, но выжил. Это были особые люди, как бы сделанные из другого теста или, лучше сказать, из железа. Говорили они немного, особенно о прошлом. Тем в большей степени воспоминания их бесценны.
Церковные историки древности сохранили для нас эпизод, когда император Константин Великий (+337) на Вселенском Соборе в Никее в 325 году повстречался с епископами, пережившими гонения. Увидев их во множестве – у одного из этих исповедников был выколот глаз, у другого отрезана рука или на теле стояло клеймо, – он прослезился. Монарх, не знавший жалости, победитель, самодержец, откладывавший крещение до самой смерти, чтобы вершить суд и казнить врагов, каким помнят его современники, не смог сдержать слез.
В Римской империи IV–V веков, которая простиралась от современных Англии и Испании до Алжира и Марокко, было около двух тысяч православных епископов. Их кафедры не были равны по значению. Так, епархия святого Августина, порт Иппон, современная алжирская Аннаба, был в этой негласной табели о рангах где-то посредине, между первой и второй тысячей. Епархия же Спиридона была одной из последних.
Он был епископом небольшого поселения, скорее всего, как это имело место в древности, хорепископом, то есть сельским архиереем. Как это было разрешено церковным канонами того времени, он был человеком семейным, имел жену и детей. Житие сохранило имя одной из его дочерей: «Ирина».
В переводе с греческого «Ирина» означает «мир». Спиридон был Человеком Мира, а значит Другом Божьим. «Ибо Он есть мир наш, сделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду», – пишет Павел о Христе (ср. Гал. 2:14).
До своего избрания, впрочем, скорее всего и после, он пас овец. Для епископа Христовой Церкви это было вполне обычно. Так, великий отец Церкви Августин, до своего обращения писавший речи Императору в Милане, будучи архиереем, до конца своих дней ездил на осле.
Помимо знамений и чудес, история сохранила весьма мало сведений о Спиридоне. Так, известно, что он участвовал в весьма важном для Церкви Сардикийском соборе, созванном в 343 году в Сардике (современная София). Скорее всего, вскоре после этого Спиридон отошел ко Господу.
Мы с вами живем в эпоху, которая стремится к бессмертию. Не веруя более в вечную жизнь, многие ищут бессмертия в Сети и готовы на всякую нелепость, лишь бы не быть преданными забвению. Хотя бы на день, на месяц, на год. Чем более мы преуспеваем в этом, тем более обрекаем себя на забвение.
Поэтому важно понимать, что мировоззрение Спиридона и подобных ему Божьих друзей строилось на противопоставлении христианского убеждения в преодолении смерти Воскресением Господа Иисуса идее биологического, технологического, литературного, естественного и любого другого бессмертия личностей, людей, богов, героев. Конечно же Спиридон не знал всей этой терминологии, которая столь привычна и даже необходима нам, но жил он именно так. «Верил Богу, верил в Бога, следовал за Ним».
«Нужно умереть так, чтобы смерть обессилила, встретив нас», – пишет Андрей Платонов в рассказе «Одухотворенные люди». Если попытаться переложить эту мысль на язык современности, то можно сказать, что христианское новозаветное бессмертие – это не природно-религиозное, мифологическое и даже не библейское ветхозаветное бессмертие продолжения рода, не возможности медицинских технологий и не «бессмертие словарей» или, перефразируя название романа Януша Леона Вишневского, «Бессмертие в Сети».
Последнее чрезвычайно важно, потому что как в светской, так и в церковной среде присутствие, признание и даже стремление к такому «бессмертию сетей» порой чрезвычайно сильно. В частности, у человека создается убеждение, что через карьеру, иерархическую принадлежность или богословское творчество можно прочно войти в историю и тем самым обрести бессмертие. Так возникает иллюзия, что будущие поколения будут читать наши тексты, видеть наше имя на книжных полках и, что может казаться весьма убедительным и весомым фактором, – помнить и знать о нас благодаря словарям.
«Бог, Который прежде времени, стал человеком во времени, чтобы освободить от времени», – писал святой Августин. Спиридон жил так, что слова эти исполнялись над ним. Он не стремился к известности, хотел быть забытым. Пока билось его сердце здесь на земле, он стремился благотворить. Ближним и дальним, как заповедано в Писании. Как об этом свидетельствует его житие. Свободный от времени, он исполнен благодати. По слову Павла, благодать есть свобода (2 Кор. 3,17). Святой Спиридон благотворит нам ныне, чтобы силой Святого Духа освободить нас от времени.
