И итальянцам, и русским присуща поэтическая тяга к эксцессам, к барокко
Виктор Лупан, глава редакционного совета
Думаю, нет на свете человека, который не любил бы Италию. Нет в мире страны, в которой все было бы столь гениально и многогранно, как в Италии. Причем так, чтобы и прошлое, и настоящее органично переплетались в непрерывном цивилизационном потоке.
Итальянская архитектура бесподобна, итальянская живопись канонична, итальянская музыка непревзойденная. Современность немыслима без итальянской моды и итальянского дизайна. Итальянская кухня, возможно, менее изысканна, чем французская, но в ее «простоте без пестроты» есть нечто такое, что делает ее восхитительной.
Из моего отнюдь неполного перечня можно сделать не совсем правильный вывод: в Италии, мол, хорошо отдыхать, наслаждаться многовековым культурным наследием, красиво одеваться и вкусно есть. Все это так. Но итальянцы также производят лучшие и самые технологичные в мире автомобили – «Ламборгини», «Феррари» и «Бугатти», равных которым просто нет. А для любителей мотоциклов и быстрой езды «МВ Августа» и «Дукатти» столь же каноничны, как Монтеверди или Джезуальдо для любителей музыки.
Влияние Италии на мировую культуру огромно, несмотря на то что в отличие от английского, испанского, французского и даже немецкого, итальянский не является международным языком общения. Но вот парадокс – в этом году весь «цивилизованный мир», как принято говорить, с трепетом празднует 700-летие написания поэтом Данте Алигьери «Божественной комедии». Поэма делится на три части – «Ад», «Чистилище» и «Рай», каждая из которых состоит из 33 песен, кроме «Ада», в котором их 34, чтобы подчеркнуть дисгармонию этого ужасного места. Но вопрос здесь не в анализе произведения и не в великой заслуге Данте, фактически придумавшего итальянский язык, а в том, что «Божественная комедия» считается величайшим памятником мировой культуры. В мире просто нет произведения, которое могло бы сравниться с шедевром Данте, хотя шедевров с тех пор было написано немало. Просто «Божественная комедия» выходит за рамки того, что принято называть «литературой». В ней есть что-то сверхчеловеческое, потустороннее. Будто, сам того не ведая, божественный гений поэта приоткрыл некую плотно замкнутую дверь и позволил нам на миг заглянуть куда-то туда, где очень страшно, но куда очень влечет.
Почти 200 лет спустя, в самом конце XV века, великий художник Сандро Боттичелли проиллюстрировал «Божественную комедию». Из оригинальных ста рисунков до нас дошли 92. Они прекрасны, гениальны, слов нет. Но глядя на них с восхищением, невольно осознаешь, что несмотря на гениальность художника, они не достигают и не могут достичь той немыслимой глубины, которую Данте оставил нам, смертным. Закончил писать, поставил точку и усоп.
Не один Боттичелли пытался иллюстрировать «Божественную комедию». За это брался и великий Уильям Блейк, и лучший иллюстратор XIX века Гюстав Доре. Но никому из них не удалось покорить нерукотворную вершину Данте.
Причем итальянская литература как таковая несопоставима с великими литературами – английской, французской, немецкой или русской. Итальянцы сами это признают и объясняют тем, что итальянский язык сформировался и утвердился как язык культуры поздно. Итальянцы ведь до сих пор говорят на разных диалектах, даже плохо порой понимая друг друга. Но несмотря на это, Бог дал им Данте.
Думается порой, что русские и итальянцы похожи тем, что «умом их не понять». И России, и Италии чужды буржуазная сдержанность и мещанский порядок. Такой, знаете, где все прибрано, благоустроено, спокойно и скучно. И итальянцам, и русским присуща поэтическая тяга к эксцессам, к барокко.
Мы часто вспоминаем о том, как любили Италию русские писатели, поэты, художники. Как они, приезжая туда, будто попадали в рай. Но мы реже интересуемся тем, как итальянцы воспринимали Россию. Волею судьбы мне довелось несколько лет работать с прямым потомком архитектора Пьетро Антонио Солари, который до приезда в Россию участвовал в строительстве непревзойденного Миланского кафедрального собора. По приезде в Москву, куда он прибыл со своими помощниками, Солари завершил начатое Марко Руффо возведение Грановитой палаты Московского Кремля. За время своего проживания в Москве, а пробыл он там всего три года, Солари спроектировал и построил часть кремлевских стен и башен, включая Боровицкую и Спасскую. Над Спасскими воротами до сих пор висит табличка на латыни: «Творец Петр Антоний Солари». Она дошла до нас со времен возведения башни.
Документов о творчестве великого итальянского архитектора в России осталось мало. Но в семье его потомков сохранились какие-то письма, отрывки, записки, из которых видно, что, попав в Россию времен великого князя Московского и Владимирского Ивана III, такой человек Возрождения, как Солари, будто оказался в страну чудес. Он был поражен размахом строительных работ. Московский Кремль являлся, по его мнению, мощнейшей тогда крепостью в мире. Солари восхищался мастерством русских зодчих, с которыми ему довелось работать. Поразило его и то, что Москва была фактически деревянным городом. Он и сам жил в деревянном доме и интересовался незнакомой ему техникой деревянного строения. Многое в России его, разумеется, удивляло, но она, видимо, и полюбилась ему, ибо, вернувшись домой, он мечтал снова туда поехать.
Вспоминая великих итальянских архитекторов, работавших в России, мы чаще всего обращаемся к известной фигуре Бартоломео Растрелли. Но он приехал в Россию с отцом в 15-летнем возрасте и прожил там до смерти в 71 год. Так что итальянцем он был скорее формально, чем реально. А вот фигура Солари на самом деле необычна.
Интересно здесь отметить и то, что Россия почти полностью проигнорировала эпоху Возрождения. В то время, когда во Флоренции и прочих приближенных городах творили такие гениальные художники, как Джотто, Мазаччо, Боттичелли, да Винчи, Микеланджело и многие другие, в России живописи не было вообще. В России была иконопись. Русские историки сохранили имена трех великих иконописцев XIV–XV веков – Феофана Грека, Андрея Рублева и Дионисия. Они были гениальными иконописцами, но не «художниками» в европейском понимании этого слова.
Многие европейские интеллектуалы считают Возрождение матрицей не только современности, но и «европейскости». А потому, проигнорировав его, Россия осталась «во мраке Средневековья» и тем самым отделилась от Европы. Иосиф Бродский считал это мнение бредовым, хоть и не отрицал того, что Россия на самом деле проигнорировала Ренессанс. Может, поэтому из всех европейских культур, литератур, музыкальных школ и школ живописи русские, пожалуй, самые самобытные. Европейскую культуру можно представить без целой вереницы «европейских» имен, но она абсолютно немыслима без Достоевского, Гоголя, Чехова, Мусоргского или Кандинского.
Начиная с XIX века русские западники стали ездить в Италию как на паломничество. В известном эпизоде «Анны Карениной» Толстой иронизирует над ними в лице Вронского, который, отправившись с Анной в Италию, вдруг решает стать художником. Лев Николаевич описывает в романе целый круг русских бездарей, возомнивших себя бог знает кем просто потому, что «приобщились к великой европейской культуре».
А вот какое стихотворение сочинил об Италии Николай Васильевич Гоголь:
«Италия – роскошная страна!
По ней душа и стонет и тоскует.
Она вся рай, вся радости полна,
И в ней любовь роскошная веснует»
А чуть дальше:
«Земля любви и море чарований!
Блистательный мирской пустыни сад!
Тот сад, где в области мечтаний
Еще живут Рафаэль и Торкват!
Узрю ль тебя я, полный ожиданий?
Душа в лучах и думы говорят,
Меня влечет и жжет твое дыхание, –
Я в небесах, весь звук и трепетанье!..»
Стихотворение раскритиковали, и бедный Николай Васильевич, осознав, что он не поэт, выкупил весь тираж и написал «Вечера на хуторе близ Диканьки», мгновенно став гениальнейшим русским прозаиком своего времени.
Интересно в этой поэме само отношение писателя к Италии. Это не просто любовь, это трепетное благоговение. Вот что писал о Гоголе Сергей Аксаков: «Это истинный мученик высокой мысли, мученик нашего времени».
«В самой природе моей, – писал Гоголь, – заключена способность только тогда представлять себе живо мир, когда я удалился от него. Вот почему о России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде».
Нина Берберова очень забавно рассказывает в своих мемуарах «Курсив мой», как Горький по-барски принимал ее с Ходасевичем у себя на Капри и как он плакал в кабинете, читая публикуемые в эмигрантской прессе рассказы Бунина. Алексей Максимович тоже очень любил Италию, и жил он там припеваючи, будучи очень богатым. Но потом почему-то вернулся в СССР. Видимо, ностальгия замучила.
Андрей Тарковский похоронен на русском кладбище под Парижем, но Францию он не любил. А любил Флоренцию, особенно сказочные ландшафты Тосканы. Он даже купил себе там участок и мечтал построить дом.
Еще одно культовое «русское» место в Италии – Венецианский остров-кладбище Сан-Микеле, где покоятся сразу три гения из разных поколений русской эмиграции. В 1929 году здесь был похоронен знаменитейший русский театральный и художественный деятель Сергей Дягилев. Многие считают, что его «Русские сезоны» в Париже стали матрицей современного искусства ХХ века. Недалеко от него находится могила Игоря Стравинского, скончавшегося в 1971 году в Нью-Йорке. Он так боготворил Дягилева, что пожелал лежать рядом с ним. Что и было исполнено. Поэта и Нобелевского лауреата Иосифа Бродского, который тоже скончался в Нью-Йорке, но в 1996 году, изначально должны были похоронить на русской части кладбища, между могилами Дягилева и Стравинского. Однако это оказалось невозможным, ибо Бродский не был православным. Отказало ему в погребении и католическое духовенство. В результате его похоронили на протестантской части, под скромным деревянным крестом с надписью Joseph Brodsky. Сейчас там стоит памятник с надписью на латыни: «Не всё кончается со смертью».
При всей внешней непохожести Россия и Италия очень на самом деле похожи.
