К 190-летию со дня рождения великого русского писателя и публициста XIX века Николая Лескова
Виктор Лупан
В первые о Лескове мне с восторгом говорил Андрей Тарковский. Его вновь поразил только что перечитанный «Запечатленный ангел».
Андрей Арсеньевич был уже очень болен, жить ему оставалось без малого шесть месяцев, но именно в то время происходило удивительное улучшение, да такое, что мы даже на лодке гребной плавали на озере в Булонском лесу. Там, на острове, есть живописное кафе. Смотрю на фотографии тех лет, и сердце сжимается.
Я тут же прочел, конечно, «Запечатленного ангела» и мы долго потом разговаривали о странной мистике сюжета, об удивительной стилистической несоразмерности автора, о том, как он и абстрагируется от сюжета, и всецело живет в нем. Тарковский мечтал снять фильм по мотивам повести, не экранизацию, а полноценный фильм. Он не желал более «ковыряться» (это его слово) в собственной жизни, а желал вернуться к сюжетному, отдаленному от личных переживаний творчеству. И именно Николай Лесков вдохновлял его на это, к сожалению, совсем незадолго до смерти.
Я много потом читал Лескова. По случаю одной из поездок в Москву даже купил хорошо изданное полное собрание сочинений.
Как-то, помнится, прогуливаясь по заснеженным улицам у Патриарших прудов, я с восторгом говорил одной очень начитанной даме из издательской среды о сильнейшем впечатлении, оставшемся у меня от чтения романа «На ножах». Выслушав меня, она подумала и сказала: «Да, “На ножах” Лескова покруче, пожалуй, даже “Бесов” Достоевского!» Я тут же бросился перечитывать «Бесов». Она была права! На самом деле – куда круче!
Конечно, русский нигилизм – прекрасная тема. Причем незаезженная. В великом, безусловно, романе «Бесы» Достоевский критически описывает, в основном, идеи леваков-нигилистов, особенно их атеизм. Федор Михайлович видел в них дьявольское начало. Его произведение носило ярко выраженный политический и даже предупредительный характер, ибо Достоевский знал, насколько критикуемые им идеи занимали умы молодежи. «На вещь, которую я теперь пишу, – писал он критику и философу Николаю Страхову, – я сильно надеюсь, но не с художественной, а тенденциозной стороны; хочется высказать несколько мыслей, хотя бы при этом пострадала художественность. Но меня увлекает накопившееся в уме и сердце; пусть выйдет хоть памфлет, но я выскажусь».
Как и Достоевский, Лесков придерживался тогда реакционных взглядов. Будучи глубоко верующим и даже с мистическим уклоном человеком, он терпеть не мог левую интеллигенцию своего времени. Она тоже его не любила и всячески критиковала или даже замалчивала. Так, из-за ненависти к нему либеральной критики, которая уже тогда доминировала в столичной интеллигентской среде, публикация шедевров Лескова «Леди Макбет из Мценского уезда» (1863) и «Воительница» (1866) прошла практически незаметно. Хотя именно в этих первых повестях проявился индивидуальный юмор Лескова и стал складываться его уникальный стиль – разновидность сказа, родоначальником которого (наряду с Гоголем) он впоследствии стал считаться.
В 1865 году Николай Лесков публикует еще одну замечательную повесть – «Обойденные», – в которой осмеливается полемизировать с культовым для левых романом Николая Чернышевского «Что делать?». Это непростительно! Зная и понимая, что с ним происходит, Лесков лезет на рожон и публикует в 1870 году роман «На ножах», в котором описывает быт и нравы нигилистов, феминисток и прочих представителей складывавшегося в то время русского революционного движения. Его герои не просто безнравственны и аморальны, они готовы с легкостью и без сострадания совершать тяжкие преступления. Пророческая суть произведения явна, ибо роман был написан до бомбистов и прочих идейных убийц типа Нечаева. Издание романа в «Русском вестнике» оказалось крайне проблемным. Редактора его грубо правили, урезали, подвергали откровенной цензуре.
Николай Лесков жаловался, сокрушался, но ничего поделать не мог. Вот, что он писал сотруднику «Русского вестника» Любимову: «Убийственнее всего на меня действует то, что я никак не могу взять в толк причин произведенных в моем романе совсем уже не редакторских урезок и вредных для него изменений. Так, выпущены речи, положенные мною в основу развития характеров и задач (например, заботы Форовой привести мужа к Богу); жестоко нивелирована типичность языка, замененная словами банального свойства (например, вместо: “не столько мяса поешь, сколько зуб расплюешь” заменено словом “растеряешь”), ослаблена рисовка лиц».
После этого романов Николай Лесков больше не писал.
Впоследствии, как отмечал Максим Горький, «творчество Лескова становится яркой живописью или, скорее, иконописью, – он начинает создавать, для России иконостас ее святых и праведников».
А вот, что еще писал о нем тот же Горький: «Как художник слова Н. С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей не уступает таланту любого из названных творцов священного писания о русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых загадок ее, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных предшественников и соратников своих».
В 1880-х годах Николай Лесков сблизился со Львом Толстым, стал под его влиянием вегетарианцем и, вообще, «толстовцем». Тогда «правые» от него отреклись, с государственной службы он был уволен, а для «левых» он даже стал чересчур радикальным.
Николай Лесков – один из самых моих любимых русских писателей.
