Памяти Булата Окуджавы

0
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

Начало: 50-е годы, литобъединение «Магистраль»

ФЕЛИКС ГОХМАН


12 июня 1997 года в госпитале Перси в парижском пригороде Кламар скончался Булат Окуджава. В субботу, 14 июня, в парижском Свято-Александро-Невском соборе была отслужена панихида по скончавшемуся поэту. Храм был переполнен. Во вторник, 17 июня, гроб с телом покойного был отправлен в Москву рейсовым самолетом «Аэрофлота». В среду москвичи прощались с Булатом Окуджавой на его родном Арбате, в Театре Вахтангова. Отпевание и похороны на Ваганьковском кладбище – 19 июня.

В 50–70-е годы в Москве, при Центральном Доме культуры железнодорожников, работало литературное объединение «Магистраль», которым руководил известный всей Москве Григорий Михайлович Левин. Наряду с обычными, начинающими авторами к Левину приходили молодые, но уже известные литераторы. Однажды (сейчас трудно вспомнить, кажется, в 1959 году), после занятия, Григорий Михайлович попросил нас не расходиться. После небольшого перерыва появился худощавый черноволосый молодой человек в сером свитере. Он взял гитару и начал петь. Мы были ошеломлены. Этот парень пел то, о чем все думали, но не могли этого выразить. Может быть, и боялись. Мы только-только начали учиться откровенно говорить друг с другом.

Впечатление от его выступления было настолько сильным, что, когда Булат Окуджава кончил петь, мы не могли прийти в себя. Это была настоящая революция в сознании, мы вдруг почувствовали себя свободными людьми. Не стоит забывать, что прошло только лет пять со дня смерти Сталина. Когда мы вышли из зала, старушки-гардеробщицы громко перешептывались: «Это ж надо до чего дошли – про черных котов поют! Совсем народ распустился!»

После этого вечера мы возвращались домой пешком: хотелось обсудить услышанное. Впоследствии мы с ним встречались всего несколько раз, но та, первая встреча была одним из самых значительных впечатлений в моей жизни. После этой встречи я начал откладывать деньги на магнитофон и купил огромный катушечник «Днепр» – в первую очередь для того, чтобы записывать новые песни Окуджавы. Никаких пластинок еще не было, о книжках тогда мечтать тоже не приходилось. Вскоре вышел сборник «Тарусские страницы», в котором была опубликована первая повесть Булата Окуджавы. Было видно, что в литературу пришел новый человек, талантливый писатель.

Спустя несколько лет, на вечере Булата в Политехническом, я обратил внимание на то, что там, в огромном зале, он держался так же просто и естественно, как и в крохотном зальчике нашего объединения. Мы воспринимали его, с одной стороны, как потрясающе талантливого человека, а с другой – как абсолютно своего. Он был символом того времени “шестидесятников”: ведь он воплощал в себе все наши тогдашние надежды.

Он говорил, как и пел, негромко, спокойно. Своим тихим голосом он говорил правду, и так хотелось подстраиваться под него. Для нашего поколения этот человек олицетворял собой порядочность, честность, правду. С его смертью ушла целая эпоха.

Молодой, тощий, с огромной шевелюрой. Ходил он в «Магистраль» довольно часто. Вначале он просто читал свои стихи. Играть на гитаре еще стеснялся. Затем начал петь свои песни под гитару. Первый такой концерт состоялся в «Магистрали». Слова были замечательные, а петь Булат еще не умел. Конечно, по нашему обыкновению после выступления мы немножко поспорили, чего греха таить. Это было в порядке вещей. Окуджава был «свой», его ругать не стеснялись.

Затем были выступления на открытых площадках. Помню такое выступление в парке «Сокольники»…

Все это было когда-то, а вот не так давно в журнале «Огонек» на обложке были опубликованы портреты наших поэтических львов. Евтушенко в каком-то немыслимом одеянии, Вознесенский в «дутом» плаще (тогда они входили в моду), Рождественский в дубленке и Булат в… курточке. Этот человек был всегда самим собой. Он мог и умел выразить в своих песнях не только себя, но все свое поколение.

Гражданин вечности

ИННА ПЕТУШКОВА

Булат Окуджава вошел в нашу жизнь нешумно, под спокойные переборы гитары, которую никто из его поклонников не пытался разобрать на сувениры: беседуя без полемики, убеждая без настойчивости, он всегда сохранял некую дистанцию между проникновенным голосом, поющим утешение и надежду, и частной жизнью, пусть и жизнью поэта.

Не сразу, а только уже приняв его в сердце, мы обнаружили, что он сообщил нам странную ностальгию: по юности, но не своей, а тех, кто жил век-полтора назад. Принадлежа к поколению, которое оставило свою юность в боях Второй мировой войны, воспев его, Булат Окуджава расширил понятие поколения, включив в него своих младших и старших современников – Пушкина, Моцарта, Грибоедова и отставного поручика Амирана Амилахвари. Исподволь, вопреки естественному отвращению к истории ближней, пахнущей предательством и страхом, вопреки разобщенности и всеобщему взаимному недоверию, Булат Окуджава помогал нам взращивать душу, возвращая в историческое время из исторического обморока.

Удивительно, что этот негромкий голос и ничем не усиленная гитара были слышны сквозь все нарастающий грохот массовой культуры. Другие расширяли аудиторию, переходя из концертных залов на стадионы. Окуджава – сужал. Как менестрель, он предпочитал быть близко и глаза в глаза со своим слушателем и читателем. На расстоянии протянутой руки, доступной дружескому пожатию.

Его «дилетанты» пересекают огромные пространства Российской империи, но бегут – из времени в вечность. И крик господина ван Шонховена в финале романа «Путешествие дилетантов» возвещает не смерть князя Мятлева, а этот переход. Булат Окуджава столько раз и так почтительно описывал визит смерти, несущей молчание, прощение и покой, что его собственная смерть в военном госпитале в Кламаре с набросками легких стихов о Париже кажется сочиненной им самим.

Его труд был таинственным, как жизнь улья, а героизм – насмешлив. Только результат был каждый раз неопровержим, как мед.

Начиная с первого сообщения о его смерти по всем каналам радио и телевидения звучит голос Булата Окуджавы, его московский говорок, приправленный легким грузинским акцентом. И кто бы ни говорил о нем, говорит талантливо. Это тоже его заслуга, им привитый вкус к простым словам, выстроенным в забытом порядке веры, надежды и любви.

Мы скорбим, наша скорбь неподдельна. Но снова и снова звучит голос, проливая бальзам на свежую рану: «…на земле этой вечной живу».

Булат Окуджава, арбатский поэт, который родился в Москве, а умер в Париже, не был гражданином мира. Такой легкий и хрупкий, он был гражданином вечности. И пока он поет, штопая золотой ниткой своей поэзией прорехи в наших чувствах и быстро ветшающей памяти, мы перестаем быть одинокими и безродными детьми двадцатого века и верим, что он просто вернулся домой.

VN:F [1.9.16_1159]
Rating: 0 (from 0 votes)

Комментарии закрыты.