Никита Лобанов-Ростовский: «Наука доставляет большее удовлетворение, чем деньги»
Христо Мишков,
журнал «Природа», София
О привлекательности естественных наук, работе в банке и меценатстве рассказывает князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский в интервью болгарскому журналу «Природа».
Никита Дмитриевич, в Болгарии вы наиболее известны как наследник древнего русского княжеского рода, а также человек со сложной эмигрантской судьбой, связанной с Болгарией. Менее освещены ваши интересы и профессиональная деятельность в области геологии. Итак, начнем с вашего образования. Чем вас привлекла наука о Земле?
Привлечение было случайностью. Школьником я подружился со Святославом Петрусенко. Он мне рассказал о своих поисках минералов на горе Витоша. Меня это заинтересовало. Он пригласил меня в один из своих походов на западный склон Витоши, чтобы я мог увидеть, как он находит минералы. 75 лет тому назад в этой части Витоши не было леса, гора была голой. Было много каменоломен монцонита, который применялся в основном для изготовления мостового камня. Эти карьеры являлись прекрасным местом для поиска минералов, потому что пегматитовые жилы способствовали развитию кристаллов. Мы находили турмалины. Это алюминиевый боросиликатный минерал с варьирующим химическим составом и различной окраской. На Витоше встречаются главным образом черные турмалины, которые часто образуют строения в виде сердечек. Как и кристаллы кварца, они были настолько прекрасны, что совершенно меня пленили. Чистосердечно могу сказать, что обязан своим интересом к геологии Святославу Петрусенко.
Позже, уже в эмиграции, у меня была возможность изучать геологию в Оксфорде. Можно сказать, что этот выбор был вдохновлен тем, что я увидел и почувствовал когда-то на Витоше. Конечно, дело было не только в этом. Я знал, что геологический факультет в Оксфорде был на очень высоком уровне. Его возглавлял всемирно известный профессор Лоуренс Уэйджер. Он открыл уникальный интрузивный комплекс Скергард в Гренландии. Там эрозия обнажила интрузию магмы, поэтому можно было собирать образцы вулканической породы от самого верхнего до самого нижнего уровня. Уэйджер изучил состав образцов и на этом основании выдвинул теорию осаждения магмы при остывании и дифференциации в ней минералов. Дифференциация дает возможность понять, где в подобных месторождениях следует искать определенные полезные ископаемые. Это было действительно замечательное геологическое открытие, которое вдохновило меня поступить на геологический факультет в Оксфорде.
Немаловажно было и то, что профессор Уэйджер был заядлым альпинистом и почти покорил Эверест. До вершины ему оставалось 50 м, которые он не смог преодолеть без кислородной маски и с тогдашним, гораздо более примитивным альпинистским оборудованием. Для того времени это было выдающимся достижением: массовое покорение Эвереста началось позже.
Расскажите, пожалуйста, о своей работе геологом.
Профессия была интересной, несмотря на некоторые трудности и неудобства. Благодаря ей я посетил интересные места, накопил много знаний о мире – не только о полезных ископаемых глубоко в недрах Земли, но и о природе и людях на ее поверхности. Два года я работал в области разведывания месторождений нефти, потом три года был консультантом по добыче железных, никелевых и ртутных руд и алмазов. Сначала мы вели разведку нефти в Патагонии, самой южной части Аргентины. После этого я направился в Либерию, на огромные залежи итибарита – это тип железной руды. Там я столкнулся с тем, что многим в XX веке казалось немыслимым – каннибализмом. Кстати, я подружился в Оксфорде с молодым студентом из Либерии. Мы вместе готовились к экзаменам по физике. Он рассказывал мне о каннибализме в своей стране. Я ему не очень доверял, но в Либерии я в этом лично убедился.
Наш лагерь был расположен близ одной деревушки, состоящей всего лишь из нескольких хижин. Это было в начале 1968 года. ООН тогда занималась исследованием вопроса каннибализма в Либерии. Помню, что, когда они спросили вождя племени, где у них кладбище, тот ответил: «У нас нет кладбища, потому что наш народ не умирает». Ежедневно в столице Монровии, куда мы ездили на отдых каждые две недели, в газетах писали о находке трупов без сердца, печени и других органов. Это на самом деле был ритуальный каннибализм, который тогда все еще существовал. Впрочем, не только в Либерии были такие неприемлемые обычаи.
Позже я отправился на Аляску, где мы разведывали месторождения ртути. Из Аниaка мы летели на маленьком двухместном аэропланчике. Наш аэроплан забрал тело индейца, убитого несколько дней тому назад. Я был удивлен, что не было никакого расследования убийства. Мне сказали, что на весь район есть единственный милиционер и он не может заниматься такими делами.
Потом в Техасе я снова разведывал ртуть. На юге этот штат клином входит в Мексику. Регион называется Pan handle («Ручка сковороды»). На границе с Мексикой были копи по добыче ртутной руды (циннабарита). Через два дня после моего приезда убили мексиканца, управляющего шахтным лифтом. Расследования не было. Только один полицейский отвечал за Pecos county (округ Пекос штата Texac), эту огромную территорию, и никто не согласился давать показания. Без свидетелей не было и следствия.
Извините, что занимаю вас такими темами, но это часть моих воспоминаний как геолога, и именно эта часть запомнилась мне больше всего. Потом я работал в Далласе, в компании «Сан Ойл». Я снял комнату у русских эмигрантов-евреев. Они мне сказали: «Если возникнут проблемы, не жалуйтесь в полицию. Мы Вам поможем решить проблему через наемного убийцу». И сообщили тариф за убийство еврея, черного и белого человека. Такова была реальность техасского штата Даллас в 1960-е годы. Расизм по-прежнему был законным и глубоко укоренившимся. Когда я попытался выпить воду из автомата с холодной водой в коридоре, один из чиновников остановил меня и предупредил: «Этот автомат только для черных, не пейте из него».
Это некоторые из подробностей моих путешествий. Этот этап моей жизни закончился, когда я перешел в другую отрасль с более высоким окладом и другим стилем жизни – в банковское дело и инвестиции. Тогда и сейчас высшему руководству в банках платили непропорционально больше по сравнению с профессиями, требующими интеллектуального труда и таланта. Я переключился на эту новую для меня деятельность.
Сохранили ли вы свой интерес к геологии? Следите ли за ее развитием как науки?
Я уже много лет не занимаюсь геологией, но все еще продолжаю интересоваться новинками. Достигнув финансовой независимости, я финансировал создание факультета планетарной геологии в Оксфорде в знак моей любви к геологии. Но это не инвестиция, а дар. Я ничего на этом не зарабатываю. В США я мог бы понизить налоги за счет дара, но в Великобритании у меня нет таких льгот. Конечно, я все-таки что-то получил, а именно – чувство, что я выплатил свой долг перед Оксфордским университетом. Это мой принцип: обычно я дарю тем, от которых когда-то что-то получил. Он лежит и в основе моих даров Музею природоведения в Софии. Делаю это ради академика Иван Костова и доцента Святослава Петрусенко – в память о них. Вот почему я не люблю говорить, что инвестирую своим меценатством. Я никак не ожидаю денежной отдачи – это, скорее, создает баланс на моем личном жизненном пути.
Вы, наверное, знаете, что Музей природоведения был создан другим аристократом, царем Фердинандом Саксен-Кобург-Готским? Имеет ли это значение для вас?
Ни малейшего. Действительно, царь Фердинанд – потомок высших аристократов. По матери он наследник французской династии Бурбонов, а по отцу – князей Кобург-Гота. Однако это не имеет ничего общего с моей привязанностью к музею. Для меня главным было личное желание выказать благодарность академику Костову и доценту Петрусенко.
Академик Костов был необыкновенным человеком. Когда мы с Петрусенко были 14–17-летними школьниками, он брал нас в походы, которые проводил со своими студентами. Он уделял нам немало внимания и все объяснял так, будто мы тоже были его студентами. Это навсегда осталось у меня в памяти. Как и отношение профессора Вылканова, директора аквариума в Варне.
Помню один случай с Костовым. Мы ехали поездом в горы Стара-Планина. Один из студентов показал камушек и спросил: «Доцент Костов, что это за минерал?» – Костов ответил, что это студенческая шутка. Оказалось, что студент показал кусок цветного шлака, упавшего из вагона на рельсы. У Костова были обширные знания, но помимо этого он был добрый человек и с чувством юмора. Он оказал огромное влияние на меня и, полагаю, на других студентов.
А как вы все-таки приняли решение пожертвовать солидную сумму на ремонт в Музее природоведения?
Я узнал от Святослава Петрусенко, что музей испытывает финансовые затруднения и нужны деньги на ремонт большого зала. Он спросил меня, не могу ли я помочь с расходами, на что я с удовольствием согласился. Я продолжаю поддерживать связи с отдельными сотрудниками музея. Знаю, что музей ищет средства для надстройки 5-го этажа. На мой взгляд, ждать денег от Министерства образования бесполезно. Это бюрократическое заведение, где цель служащих – остаться на своих местах, а не заниматься новаторской и творческой деятельностью. Они прячутся за формулой, что у министерства нет средств. Вот поэтому руководству музея нужно искать деньги у других учреждений и у спонсоров.
Не могли бы вы рассказать нам о факультете планетарной геологии в Оксфорде?
Этот факультет уже создан на мои деньги. Есть коллектив, преподаватели, студенты. Подробности не могу вам рассказать, потому что я езжу в Оксфорд только раз в год, когда факультет приглашает всемирно известного астрогеолога прочитать лекцию. Мы с супругой всегда ездили на это событие, за исключением последних двух лет из-за пандемии.
В сущности, естественные науки когда-то в большой степени были созданы представителями привилегированных классов. Как вы думаете, почему эти состоятельные люди отправлялись в опасные экспедиции, вкладывали деньги в исследования, собирали травы, изучали животных и описывали все это в толстых книгах? Это были финансово независимые люди, у них была возможность заняться такой деятельностью, если они увлекались наукой или природоведением. Аристократы работали не только в этих областях, но и в сфере развития искусства, медицины, экономики и т.д.
Что бы вы хотели посоветовать юннатам?
Я бы хотел, чтобы больше молодежи шло в естественные науки. И чтобы они поближе познакомились с популярными телевизионными программами Дэвида Аттенборо, видного британского натуралиста и популяризатора естествознания, который какое-то время был главным менеджером Би-би-си. Его фильмы являются образцом продвижения науки на высоком уровне. Они понятные и увлекательные. Когда я смотрю его фильмы, понимаю, что интеллектуально и нравственно человеку более по натуре иметь дело с природой, нежели с финансовыми спекуляциями и накоплением денег.
Моя жизнь дала мне возможность познакомиться с обеими сферами – и с увлекательным миром науки, и с захватывающим миром финансов, прибыли и больших денег. Я получал удовлетворение от работы в банке. Там у меня была иллюзия, что я полезен, что помогаю развитию стран, обеспечивая финансирование различных программ. Кстати, я предложил и организовал первый Международный синдицированный кредит, который Болгария получила в 1974 году.
Но многие финансовые операции – чисто спекулятивны и далеки от чего-то полезного и конструктивного для человечества. Удовлетворение от науки гораздо сильнее, чем от финансовой сферы.
