Окончание. Начало в № 156/07–08
Тео Гуриели
С высадкой войск коалиции в Крыму война из наступательной становилась чисто оборонительной. Еще до осуществления высадки Наполеон III приказал сформулировать «четыре пункта», сообщить их Австрии, Пруссии и, конечно, Англии и затем от имени четырех держав предъявить их Николаю I.
Пункты были приняты Англией и Австрией. Но прусский король долго не хотел принимать участия в этом враждебном выступлении всех великих держав против России. Когда же он узнал, что Австрия начала постепенно занимать своими войсками те части Молдавии и Валахии, которые оставлялись уходящей русской армией, Фридрих-Вильгельм IV внезапно ощутил раскаяние и переметнулся на сторону Николая I, объявив, что разрывает подписанное с Австрией 20 апреля соглашение. Тогда на него опять нажали из Парижа и Лондона, и король, хотя и не подписал «четырех пунктов», согласился не протестовать против того, что говорилось в них о Пруссии. Нота была отправлена в Петербург.
Вот эти пункты, сформулированные окончательно 18 июля 1854 года: 1) дунайские княжества поступают под общий протекторат Франции, Англии, Австрии, России и Пруссии, причем временно оккупируются австрийскими войсками; 2) все эти пять держав объявляются коллективно покровительницами всех христианских подданных султана; 3) эти же пять держав получают коллективно верховный надзор и контроль над устьями Дуная; 4) договор держав с Турцией о проходе судов через Босфор и Дарданеллы, заключенный в 1841 года, должен быть коренным образом пересмотрен.
Николай I получил «четыре пункта», но ответа не давал. Срок ему не был поставлен. Наполеон и Англия решили перевести силы из Варны в Крым и с этого времени до известной степени ослабили свое подавляющее влияние на Австрию. В Вене жаловались, что, перебрасывая свои войска в Крым, союзники оставляют Австрию лицом к лицу с грозным русским соседом. Там продолжали опасаться России, несмотря ни на что; считали, что Россию можно разбить, но нельзя ее ослабить на длительное время. И горе тем соседям, которые соблазнятся ее временной слабостью!
После объявления Турцией войны России 4 (16) октября 1853 года активные действия велись на суше и на море. На Дунае русские войска неудачно провели сражение у Ольтеницы 23 октября (4 ноября), но дали отпор туркам 25 декабря 1853 года (6 января 1854 г.) при Четати. На Кавказе в сражении под Ахалцихом 14 (26) ноября 1853 года 7-тысячный гарнизон генерала И. М. Андроникова отбросил 15-тысячное войско Али-паши. 19 ноября (1 декабря) под Башкадыкларом 10-тысячный отряд генерала В. О. Бебутова разгромил 36-тысячное войско Ахмет-паши. В Турции значительные потери в войсках вызывали все большую озабоченность.
Поражения Турции ускорили вступление в войну Великобритании и Франции. 23 декабря 1853 года (4 января 1854 г.) англо-французский флот вошел в Черное море. 9 (21) февраля Россия объявила войну Великобритании и Франции. 11 (23) марта 1854 года русские войска форсировали Дунай у Браилова, Галаца и Измаила и сосредоточились в Северной Добрудже. 10 (22) апреля англо-французская эскадра бомбардировала Одессу. В июне-июле англо-французские войска высадились в Варне, а превосходящие силы англо-франко-турецкого флота (34 линейных корабля и 55 фрегатов, в основном паровых) блокировали в Севастополе русский флот (14 линейных парусных кораблей, 6 фрегатов и 6 пароходофрегатов).
В конце августа соединенный флот Англии и Франции в составе 89 военных кораблей и 300 транспортов подошел к Евпатории. 1 (13) сентября союзники беспрепятственно начали высадку экспедиционного корпуса из 28 тыс. французов, 24 тыс. англичан и 7 тыс. турок при 122 орудиях. Высадка продолжалась шесть дней. Главнокомандующий русскими войсками в Крыму князь А. С. Меншиков решил дать бой неприятельской армии на заранее выбранной позиции на реке Альме – на пути от Евпатории к Севастополю. У реки Альмы было сосредоточено до 30 тыс. русских войск при 96 орудиях.
8 (20) сентября состоялось кровопролитное сражение, которое русские проиграли. Тогда Меншиков с армией отошел сначала к Севастополю, но затем, опасаясь, что противник отрежет его от центральных районов России, а также с целью свободы маневра и возможности угрожать флангу и тылу неприятеля 12 (24) сентября отвел войска к Бахчисараю. Почти одновременно союзники предприняли фланговый марш на Балаклаву, откуда намеревались вести наступление на Севастополь.
Настала страшная осень 1854 года с жестокими битвами под Балаклавой и Инкерманом, с первыми бомбардировками Севастополя. Дипломатия бездействовала. Союзники с беспокойством следили за неожиданно затягивающейся осадой Севастополя, сдачи которого ожидали через несколько дней после высадки. Между тем экспедиционный корпус в Крыму рос не только за счет англичан и французов, которые доставляли туда все больше войск, лошадей и пушек, но и за счет турецких вассалов: в Крым привезли наемников из Монтенегро, Хорватии, Месопотамии. Что же касается русских солдат и матросов, то им пришлось на протяжении более 11 месяцев в борьбе с численно превосходящим противником отстаивать Севастополь.
К вечеру 12 (24) сентября союзная армия подошла к реке Бельбек и отсюда на следующий день начала фланговое движение на южную сторону города. Утром 14 (26) сентября французы заняли позиции на Федюхиных высотах, а англичане заняли Балаклаву. Флот союзников вошел в Балаклавскую гавань.
С уходом армии Меншикова из Севастополя над городом нависла грозная опасность. Севастопольские моряки во главе с В. А. Корниловым и П. С. Нахимовым, оставленные без поддержки армии перед лицом возможного в любой момент удара со стороны армии и флота противника, начали подготовку обороны города собственными силами. Местность, на которой расположен Севастополь, удобна для организации сильной обороны с моря, однако неудобна для обороны с суши. Для обороны северной стороны города и рейда было построено еще в 1818 году Северное укрепление, имевшее вид восьмиугольного форта с четырьмя небольшими бастионами. Форт имел 50 орудий.
Оборона Севастопольского рейда с моря состояла из восьми сильных каменных и земляных батарей. К весне 1854 года береговая оборона была усилена. Она имела 14 батарей с 610 орудиями, в том числе 28 бомбических. Относительно обороны Севастополя с суши существовало мнение о невозможности высадки крупного десанта и, следовательно, невозможности нападения на Севастополь крупными силами с суши. С южной стороны Севастополь был укреплен слабо. Всего на южной оборонительной линии протяженностью 7 км имелось только 145 орудий, установленных в недостроенных укреплениях.
Англо-французское командование не решилось сходу атаковать Севастополь, что позволило принять срочные меры по усилению обороны города. 11 (23) сентября, чтобы не допустить прорыва кораблей противника на внутренний Севастопольский рейд, было решено затопить поперек входа в бухту пять парусных линейных кораблей и два фрегата. Другие парусные суда, все пароходы и пароходофрегаты были оставлены для обороны Севастополя и отведены в бухту под защиту батарей. С них на берег были сняты артиллерия и корабельные экипажи (около 18 тыс. человек), из которых сформированы 22 батальона.
13 (25) сентября 1854 года в Севастополе было объявлено осадное положение. Оборону города возглавил вице-адмирал В. А. Корнилов, официально считавшийся начальником штаба обороны. Его ближайшими помощниками являлись командующий эскадрой вице-адмирал П. С. Нахимов, назначенный начальником Южной стороны, и контр-адмирал В. И. Истомин (начальник обороны Малахова кургана). Общее руководство инженерными работами осуществлял инженер-полковник Э. И. Тотлебен. Гарнизон Севастополя после ухода полевой армии к Бахчисараю вместе со списанными на берег морскими офицерами и матросами насчитывал более 16 тысяч человек.
Горячий патриот своей Родины, Корнилов вложил в дело обороны Севастополя все свои знания, энергию и незаурядные организаторские способности. Строгий и требовательный в делах, но справедливый по отношению к подчиненным, он пользовался всеобщим уважением и любовью. По признанию современников, Корнилов был творцом того воинского духа, энтузиазма, храбрости и самоотверженности, которые не покидали защитников Севастополя до последних дней осады.
Защитники Севастополя, в том числе женщины и дети, работали без устали днем и ночью. Строительством укреплений на северных подступах к городу руководил сам Корнилов. С кораблей было свезено на берег все, что могло быть использовано. Мужчины долбили каменистый грунт, а женщины издалека носили землю в корзинах и мешках. Батарея, которая была возведена одними женщинами, стала называться «Девичьей».
В результате самоотверженного труда защитников Севастополя город был подготовлен к отражению атак противника.
Фортификационно оборона под Севастополем состояла из четырех позиций. Три позиции были оборудованы на Южной стороне и одна на Северной. На Южной стороне города работами руководил вице-адмирал Нахимов. Укрепления сухопутного (южного) фронта составили семь бастионов и Малахов курган (Корниловский бастион). Это была главная оборонительная линия. За время осады был сооружен ряд укреплений (передовых и промежуточных), усиливших эту главную линию. Редуты и бастионы главной оборонительной линии были связаны между собой траншеями. Впервые в истории перед главной оборонительной линией была создана зона сплошного артиллерийского и ружейного огня (глубиной в 200 м), позволявшая вести сосредоточенный огонь на заданных направлениях. Система огня дополнялась системой инженерных заграждений (рвы, мины, фугасы, волчьи ямы).
За главной оборонительной линией шла вторая линия, служившая для отвода войск на время артиллерийского обстрела. Третья линия, проходившая частично в черте города, состояла из приспособленных под опорные пункты домов и служила для укрытия главных резервов. На второй позиции, как и на главной, для обеспечения действий отдельных артиллерийских батарей были возведены бастионы и редуты.
За первые три недели Севастопольской обороны под руководством Э. И. Тотлебена, В. П. Ползикова, А. В. Мельникова и других военных инженеров защитниками города было построено свыше 20 укреплений (батарей), а численность артиллерии только на Южной стороне доведена до 341 орудия (в том числе 118 тяжелых) против 144, имевшихся у противника. В Севастополе в короткий срок была создана глубоко эшелонированная оборона, в основу которой легли идеи выдающегося русского теоретика фортификации А. З. Теляковского. Севастопольцы, творчески подходя к положениям Теляковского, развили их дальше. Созданная под Севастополем оборона являлась лучшим образцом полевой фортификации того времени. Она полностью отвечала условиям местности и требованиям тактики.
18 (30) сентября англо-франко-турецкие войска (всего 67 тыс. человек, из них 41 тыс. французов, 20 тыс. англичан, 6 тыс. турок) вышли на подступы к Севастополю с юга. Флот неприятеля состоял из 34 линейных кораблей и 55 фрегатов. Гарнизон Севастополя к этому времени насчитывал 36 600 человек.
Увеличение численного состава войск, находившихся в Севастополе, объяснялось тем, что Меншиков с армией перешел из Бахчисарая к Севастополю, при этом часть войск была выделена для усиления обороны города. На Севастопольском рейде находилось 16 парусных линейных кораблей, шесть паровых и четыре фрегата. Всего в Севастополе было сосредоточено 3904 орудия, 1 млн снарядов и 325 тыс. зарядов пороха.
5 (17) октября 1854 года, в 6 часов 30 минут, началась первая бомбардировка крепости. Противник открыл огонь по всем оборонительным сооружениям из 126 тяжелых орудий, а к полудню к ним присоединились еще 1340 орудий кораблей. Он рассчитывал мощной бомбардировкой с моря и суши разрушить сухопутные укрепления крепости и штурмом овладеть ею. Севастопольцы ответили мощным артиллерийским огнем из 250 орудий. И этот свирепый бой, не смолкая ни на минуту, продолжался ровно 12 часов и прекратился лишь с наступлением темноты.
Защитники Севастополя проявляли высокую стойкость и мужество. В этот день погибло много защитников города и среди них – талантливый организатор и руководитель обороны Севастополя адмирал Корнилов. На месте, где он был убит, сложили из ядер крест.
Моряки и население города всю ночь с 5 (17) на 6 (18) октября провели в напряженной работе по исправлению повреждений. К изумлению противника, к утру 6 (18) октября севастопольские укрепления были восстановлены и готовы к отражению новых атак врага.
Первая попытка противника овладеть Севастополем потерпела крах. Замысел англо-французского командования был сорван героической обороной русских войск.
Пока союзники готовились к новым штурмам, английские войска постиг жестокий удар: была разгромлена легкая кавалерийская бригада британской «Восточной армии». Она стояла лагерем в Балаклавской долине, охраняя пути, соединяющие английскую армию, осаждающую Севастополь, с морской базой в Балаклаве. На глазах у английского командования отряд российского генерала Липранди штурмом взял турецкий редут на Кадыкейских высотах; турки бежали, бросив еще три редута. Англичане в этом бою потеряли девять орудий. Когда об этом сообщили главнокомандующему лорду Раглану, он велел передать командиру кавалерии лорду Лукану следующий приказ: «Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия быстро выдвинулась к линии фронта, преследуя противника, и попыталась воспрепятствовать неприятелю увезти прочь орудия. Отряд конной артиллерии также может присоединиться. Французская кавалерия находится на вашем левом фланге. Немедленно».
Лорд Лукан приказал графу Кардигану, командиру легкой бригады численностью в 673 человека, атаковать вдоль долины между горами и редутами, захваченными русскими. Пытаясь возразить, Кардиган говорил, что в конце долины расположены тяжелые русские пушки, которые прикрыты с обоих флангов другими пушечными батареями и стрелками. На что Лукан буркнул: «У нас нет иного выбора, кроме как подчиниться». И Кардиган скомандовал: «В атаку!»
Русские встретили бригаду огнем пушек с редута справа, ружейными и штуцерными залпами, а затем ее еще атаковали с фланга три эскадрона Сводного уланского полка подполковника Еропкина. Отступая, англичане понесли новые потери, так как опять оказались под перекрестным огнем русской артиллерии и пехоты. Англичане потеряли более 300 человек убитыми, ранеными и взятыми в плен, а также 396 лошадей (серьезная потеря для экспедиционного корпуса). Надо заметить, что, очевидно, во всей этой истории сыграло свою роль то, что командир кавалерийской дивизии лорд Лукан и командир легкой бригады граф Кардиган ненавидели друг друга; Лукан женился на одной из сестер Кардигана и, как считал граф, плохо с ней обращался. Свои взаимоотношения генералы не скрывали, часто пререкаясь на людях. Вместо того чтобы точнее выяснить, что имеется в виду в приказе, они предпочли снова переругиваться, обрекая этим на смерть сотни своих воинов…
После смерти Корнилова оборону Севастополя возглавил вице-адмирал Нахимов. Под его непосредственным руководством велись работы по укреплению оборонительных линий, строительству дополнительных береговых батарей и их защите, были сформированы боевые батальоны из моряков. Он знал все, что делается на бастионах: кому нужны снаряды, куда нужно послать подкрепление, и всегда вовремя оказывал помощь. Ночевал, где придется, спал, часто не раздеваясь. Свою квартиру отдал под лазарет. Адмирал пользовался огромным авторитетом и любовью среди защитников города. Нахимов был всюду и везде, воодушевлял своим примером, помогал словом и делом. Герой Синопа, любимец матросов и всего населения Севастополя, горячий патриот своей Родины, он был душой героической обороны Севастополя.
Бомбардировка города с суши осадными батареями продолжалась еще несколько дней, но безуспешно: севастопольцы успевали за ночь исправить все, что было разбито за день. Благодаря неустанной деятельности талантливого русского инженера В. П. Ползикова и контр-адмирала В. И. Истомина, руководившего обороной Малахова кургана, последний был превращен в мощное укрепление, до конца остававшееся главным опорным пунктом Севастопольской обороны.
Упорное сопротивление гарнизона заставило английского главнокомандующего Раглана и французского генерала Канробера отложить штурм и перейти к медленной осаде.
Новый штурм Севастополя союзное командование планировало начать через две недели. Готовясь к нему, противник все ближе продвигался к линии укреплений города.
После выигранного 4 (16) августа 1855 года сражения на Черной речке союзные войска стали активно готовиться к генеральному штурму Севастополя. Англо-французское командование в лице генералов Ж. Пелисье и Дж. Симпсона провело очередную бомбардировку города из 800 орудий, которая велась с 5 (17) по 8 (20) августа. За это время противником было выпущено 56 500 снарядов. Следующая, шестая, самая мощная, бомбардировка Севастополя из 807 орудий, в том числе 300 мортир, проводилась с 24 по 27 августа (5–8 сентября). По городу было выпущено до 150 тыс. снарядов! Особенно сильной бомбардировке подвергся Малахов курган, против которого действовали 110 орудий, из них 40 мортир. Эта невероятная канонада, потрясая и сокрушая русские укрепления, осыпала их защитников градом бомб, гранатной картечи и пуль. Кроме обыкновенных снарядов, неприятель пускал ракеты и бросал бочки, наполненные порохом. Все, что было создано в мире смертоносного и разрушительного, весь военный опыт прошедших веков враг использовал для уничтожения севастопольских укреплений и их защитников.
В результате многодневного ожесточенного обстрела 2-й и 3-й бастионы и укрепления Малахова кургана были разрушены. Потери русских составили 7561 человек убитыми и 89 орудий.
27 августа (8 сентября) в 12 часов дня 13 дивизий и одна бригада противника начали последний штурм Севастополя. Главный удар был направлен на 2-й бастион и Малахов курган. Для штурма было выделено 57 500 человек.
После артиллерийского обстрела французские войска (около 39 тыс. штыков) атаковали Корабельную сторону. Штурм проводился одновременно по всей оборонительной линии Севастополя. 10 тыс. французов внезапно атаковали Малахов курган, на котором находилось всего 1400 солдат и 500 артиллеристов. Между тем силы французов все прибывали. Вскоре в русских полках были убиты или ранены все командиры, однако, лишившись управления, солдаты продолжали сражаться. После ожесточенных боев защитники Малахова кургана все же были вынуждены отступить под давлением превосходящих сил противника.
Все это время продолжались атаки противника и на 2-й бастион, где 7 тыс. русских бились с 18 тыс. французов. Эти атаки неприятеля были трижды отбиты защитниками бастиона, пока огонь из орудий противника, установленных на Малаховом кургане, не заставил защитников отступить.
Штурм 3-го бастиона вели англичане (11 тыс. человек). Однако после первой же неудачной атаки англичане их больше не возобновляли. Также неудачно для противника окончилось и его наступление на городскую сторону Севастополя, начавшееся уже после того, как был взят Малахов курган.
Таким образом, французам удалось овладеть Малаховым курганом и 2-м бастионом. На других пунктах все атаки были отбиты. Но с потерей Малахова кургана и 2-го бастиона линия обороны Севастополя оказалась прорванной как раз в том пункте, от которого зависела ее прочность в целом. Взятие Малахова кургана, представлявшего ключевую позицию в системе обороны Севастополя, явилось поворотным моментом в ходе осады.
Ознакомившись с положением дел, русское командование решило отказаться от дальнейшей борьбы за город и приказало отвести войска на Северную сторону. 27 августа (8 сентября) русские войска, взорвав склады и укрепления на Южной стороне, переправились частью на судах, частью по сооруженному наплавному мосту на Северную сторону, а затем соединились с армией Меншикова. Одновременно с переправой войск были затоплены в бухте оставшиеся корабли Черноморского флота. Организованный отход всей русской армии с артиллерией и тылами в течение одной ночи явился уникальным случаем в истории войн.
Так закончилась героическая оборона Севастополя. Союзники не добились его капитуляции. Русская армия в Крыму сохранилась и была готова к дальнейшим боям.
Пришла зима с ужасающим штормом, с болезнями и колоссальной смертностью в лагере союзников. В Вене русским послом был уже не Мейендорф, а Александр Михайлович Горчаков, и по мере роста бедствий, которые французам и англичанам приходилось испытывать зимой под Севастополем, Буоль становился все дружественнее и сердечнее к Горчакову.
Внезапная весть о смерти Николая I (в феврале 1855 г.) ненадолго оживила надежды на мир. Франц-Иосиф и Буоль получили очень смутившее их странное и неприятное известие из Парижа. Оказалось, что, как только Наполеон III получил известие о смерти русского императора, он тотчас же пригласил во дворец саксонского посланника фон Зеебаха, женатого на дочери русского канцлера Нессельроде, и выразил (для передачи новому царю Александру II) свое соболезнование. В Петербурге, конечно, ухватились за это. Через посредство того же Зеебаха тотчас было доведено до сведения Наполеона III письмо Нессельроде к Зеебаху, в котором Нессельроде передавал благодарность Александра II Наполеону и тут же распространялся о том, что России и Франции решительно не из-за чего воевать и что мир наступит в тот же день, когда этого пожелает Наполеон III.
Все эти неожиданные и непринятые в дипломатическом обиходе воюющих стран любезности, казалось, открывали пропасть перед Австрией, да и перед Пруссией; там уже давно с беспокойством говорили, что страшнее всего для государств Центральной Европы станет возможный в будущем союз между Французской и Российской империями. Что если оба императора, как давно советовал А. Ф. Орлов, в самом деле примирятся, а затем вдвоем раздерут Австрию на части?
А тут подоспело и другое сообщение: будто Наполеон III, смущенный героической обороной Севастополя, подумывает снять осаду города. В самом деле, как потом выяснилось, у французского императора был момент колебаний, когда он действительно начинал сомневаться в конечном успехе осады. Но тут помогло ему неожиданное сообщение, разом вдохнувшее в него новые силы. Дело в том, что не только при петербургском дворе и в великосветских салонах столицы с преступным легкомыслием болтали при ком угодно об отчаянном положении Севастополя, об ужасающих донесениях главнокомандующих, сначала Меншикова, потом Михаила Горчакова. Даже сам Николай был крайне неосторожен и перед своей загадочной кончиной откровенно делился своими горестями и тревогами и с прусским послом фон Роховым, и с прусским военным атташе графом Мюнстером, которых продолжал считать близкими друзьями. Граф Мюнстер писал обо всем, что слышал в Зимнем дворце и других дворцах Петербурга, своему другу генералу Леопольду фон Герлаху, любимцу короля Фридриха-Вильгельма IV. Но за Герлахом шпионил другой любимец короля, первый министр Пруссии Мантейфель. А его секретный агент Техен аккуратно выкрадывал из письменного стола Герлаха эти письма. Однако Техен, недовольный слишком скромным вознаграждением, получаемым от Мантейфеля, решил подыскать еще и другого покупателя; такового, и притом несравненно более щедрого, он нашел в лице маркиза де Мустье, французского посла в Берлине. Все это выяснилось лишь много времени спустя.
Французский император, к своей радости, узнал таким образом, насколько безнадежны, по мнению главнокомандующего Михаила Горчакова, перспективы обороны, насколько новый царь мало надеется отстоять крепость, как убийственно обстоит дело со снабжением русских войск боеприпасами и т. д.
Ввиду всего этого всякие попытки заключить мир до падения Севастополя были прекращены: решено было с удвоенной силой добиваться сдачи Севастополя. Когда же в августе 1855 года Севастополь пал, опять возобновилась большая дипломатическая игра. Россия не заключала мира – переговоры в Вене велись на конференции послов, в которой принимал участие и Александр Горчаков, русский посол в Австрии. Но дело не двигалось с мертвой точки. Пальмерстон, сделавшийся в начале февраля 1855 года премьер-министром Англии, вовсе не был заинтересован в том, чтобы война окончилась тотчас после взятия Севастополя. В Англии и во всем мире Пальмерстона вообще считали одним из главных виновников долгой, кровопролитной и разорительной войны.
Запросы в парламенте и материалы расследования, произведенного парламентской комиссией Робака, выяснили немало упущений в материальном снабжении английской армии под Севастополем; особых лавров во время осады англичане себе не снискали; взяли Севастополь не они, а французы. И при этом Пальмерстон полагал, что только после падения Севастополя нужно развернуть большую войну! Это для Пальмерстона означало, во-первых, что необходимо привлечь новых союзников; во-вторых, что следует поощрить французского императора к усилению своей армии путем новых и новых наборов. Только тогда можно будет «поставить Россию на колени» и добыть для Англии плоды этих новых французских побед. А то, что в Вене заседает конференция послов, которая никак не может договориться насчет «четырех пунктов», это, с точки зрения Пальмерстона, даже хорошо: упорство русской дипломатии ведет к затягиванию войны на неопределенный срок, что даст возможность британскому премьеру осуществить свою программу отторжения от России некоторых территорий. В первое время после падения Севастополя Пальмерстону даже казалось, что все идет великолепно.
Наполеон также не думал о мире, а вел переговоры со шведским королем Оскаром I о вступлении Швеции в войну против России. Эти переговоры оказались безрезультатными. Оскар требовал посылки в Финляндию 50 тысяч солдат из Франции и Англии, обеспечения завоевания Швецией Финляндии и, главное, гарантии со стороны Англии и Франции вечного владения Финляндией после ее включения в состав Шведского королевства. Пока русские в Петербурге, ни одна страна не может спокойно владеть Финляндией: так категорически заявил король Оскар I маршалу Канроберу, чрезвычайному посланцу Наполеона III, осенью 1855 года. Сообразно с этим Оскар и хотел иметь гарантию двух западных держав против России. Пальмерстон не видел никаких препятствий к тому, чтобы Наполеон III послал в Финляндию вспомогательную армию в 50 тысяч человек и дал требуемую Оскаром гарантию. Но от обещаний помощи со стороны самой Англии Пальмерстон воздерживался. Переговоры были безрезультатными. Оскар I отказался примкнуть к союзникам. Наполеон III равнодушно принял эту неудачу.
Однако после падения Севастополя с совершенной ясностью выявились истинные намерения Англии. Пальмерстон, душа кабинета лорда Эбердина, считал, что война может основательно ослабить Россию. Раз у Англии есть такой союзник, как Французская империя, в перспективе можно, обещая компенсации за счет России, заполучить еще трех союзников: Австрию, Пруссию и Швецию. Он считал, что более благоприятная комбинация никогда уже не повторится. «Нет страны на свете, которая так мало проигрывала бы от войн, как Англия!» – восхищался Пальмерстон, настойчиво повторяя эту фразу.
Цели, которые ставило перед собой английское правительство, неоднократно объявлялись и в английской прессе. Но планы Пальмерстона были гораздо радикальнее идей любого члена правительства. Его точка зрения, наиболее полно изложенная им лорду Джону Расселу, сводилась к следующему: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией (не Пруссией, а Германией); Молдавия и Валахия, а также все устье Дуная отходят к Австрии.
Но Наполеону III отнюдь не хотелось ни слишком усиливать Англию, ни сверх меры ослаблять Россию. Поэтому, как только союзниками была одержана победа, Наполеон III начал критически относиться к программе Пальмерстона и быстро свел ее к нулю.
Еще безразличнее отнесся Наполеон III после падения Севастополя к проектам Пальмерстона насчет Польши, прибалтийских стран, Крыма, Кавказа. Мало того, уже в октябре распространились слухи, что французский император не желает больше воевать и что если Александр II согласится начать переговоры о мире на основе «четырех пунктов», то мирный конгресс может открыться хоть сейчас.
Тут союзники опять вернулись к мысли об использовании Австрии. В их распоряжении было одно сильное средство воздействия, так как еще 2 декабря 1854 года Австрия подписала союзный договор с Англией и Францией, согласно которому должна была охранять от нового вторжения русских занятые ее войсками Молдавию и Валахию. Кроме того, Австрия обязывалась оказывать содействие западным державам «решительными мерами». Этот договор оставался мертвой буквой, и никаких «решительных мер» Австрия не предпринимала. Тогда 26 января 1855 года Наполеон III решился на давно подготовленный шаг, очень всполошивший Австрию: он заключил договор с королем сардинским Виктором-Эммануилом II, и 15 тысяч пьемонтских солдат отправились под Севастополь. Открыто Сардинское королевство ровно ничего за это от Наполеона III не получило. Это заставляло предполагать, что было какое-то тайное обязательство, данное французским императором Виктору-Эммануилу и его министру, искусному дипломату графу Камилло ди Кавуру. Не подлежало сомнению, что это обязательство заключалось в изгнании Австрии из Ломбардии и Венеции французскими силами и в присоединении этих двух австрийских провинций к Пьемонту. Несмотря на успокоительные заверения Наполеона III, австрийцы окончательно впали в панику. Тогда Наполеон III, желавший скорее завершить войну, категорически потребовал от Австрии выступления, которое должно было заставить Александра II пойти на мир.
По настоянию Буоля, который не смел ослушаться французского императора, Александр II был уведомлен, что Австрия заключила военный союз с западными державами и что если Россия откажется начать переговоры на основании «четырех пунктов», то Австрия принуждена будет объявить войну.
Решающую роль сыграли полученные Буолем сведения о том, что между Тюильрийским и Зимним дворцами налаживаются какие-то непосредственные сношения. Предчувствие российского посла Павла Киселева, которое заставило его просить в феврале 1854 года прощальной аудиенции у Наполеона III, оказалось верным: сношения с Францией возобновились без особых усилий.
Военные действия прекратились. Началась подготовка к дипломатической ликвидации долгого кровавого побоища. В середине октября 1855 года пришло известие, что Наполеон III желал бы начать с царем Александром непосредственные сношения. Другими словами, император французов, с одной стороны, давал понять, что он нисколько не стеснен союзом с Англией, а с другой – что он тоже (подобно Александру) не очень доволен венскими конференциями. Уже очень скоро после отказа Швеции примкнуть к коалиции Наполеон III пришел к заключению, что воевать дальше ему незачем, да и шансов на успех немного.
Англичане хотели бы продолжать войну. «Нам грозит мир», – откровенно писал Пальмерстон своему брату. Английская дипломатия не прочь была, во-первых, отхватить весь Крым до Перекопа и «возвратить» его Турции, затем высадиться на Кавказе, отнять Грузию, отобрать весь юго-восточный Кавказ, создать для Шамиля «Черкессию», а самого Шамиля обратить в покровительствуемого Турцией и Англией вассала, призванного преграждать дорогу русскому продвижению в Персию.
Но Наполеон III совсем не желал такого усиления Англии; напротив, в России он уже как будто начинал усматривать полезный в некоторых случаях противовес англичанам. Проливать французскую кровь на Кавказе с целью защиты Индии от русского нашествия казалось Наполеону совершенно излишним. И он дал разрешение графу Морни завязать «частным порядком» сношения с Россией. К Александру Михайловичу Горчакову, русскому послу в Вене, явился в один прекрасный день глава большого банкирского дома Сипа и сообщил ему, что получил от своего парижского друга и тоже банкира Эрлангера письмо, в котором Эрлангер сообщает об интересном разговоре, бывшем у него с графом Морни. Граф находит, что пора бы французам и русским прекратить бесполезную бойню. Горчаков немедленно уведомил об этом царя и, даже не дожидаясь ответа, заявил банкиру Сипа, что тот может от его имени написать своему другу Эрлангеру в Париж, что не только мир, но и прямое сближение между Францией и Россией после заключения мира может быть в высшей степени полезно для этих держав. Но условия мира не должны затрагивать чувства национального достоинства России.
Морни понял, что это прямой намек на грозящее России требование об обязательном ограничении военного флота на Черном море. Он ответил Горчакову мягким отказом: нельзя требовать от Наполеона III и от Англии, после всех жертв, понесенных ими под Севастополем, чтобы они отказались от этого требования. За этим первым обоюдным зондированием последовали уже официальные, хотя и тайные, переговоры в самом Париже.
Но тут русский канцлер Нессельроде совершил бестактность, которая очень повредила делу. Он сообщил венскому двору о начавшихся сношениях России с Парижем. Зачем он это сделал, понять трудно. Видимо, Нессельроде упрямо тешил себя иллюзией, что солидарность держав Священного союза продолжает существовать, и считал, что нехорошо сговариваться за спиной «дружественной» Австрии. Конечно, Франц-Иосиф и граф Буоль сильно всполошились, узнав о внезапной перемене настроений Наполеона III, который мог теперь договориться с Александром без участия Австрии. Такой оборот дела грозил Австрии опаснейшей изоляцией. Немедленно Буоль сообщил Наполеону о полной готовности Австрии окончательно примкнуть к западным державам и предъявить России нечто вроде ультиматума. Наполеон III был удивлен и раздосадован странной откровенностью русской дипломатии и прервал начавшиеся было переговоры.
Все это значительно ухудшило дипломатическое положение России. Наполеону III отныне становилось еще труднее, чем прежде, препятствовать захватническим стремлениям Англии. Буоль торопился, и уже в середине декабря австрийские предложения были вручены
Нессельроде. В этих предложениях России предъявлялись следующие требования:
1) замена русского протектората над Молдавией, Валахией и Сербией протекторатом всех великих держав;
2) установление свободы плавания в устьях Дуная;
3) недопущение прохода чьих-либо эскадр через Дарданеллы и Босфор в Черное море, воспрещение России и Турции держать на Черном море военный флот и иметь на берегах этого моря арсеналы и военные укрепления;
4) отказ России от покровительства православным подданным султана;
5) уступка Россией в пользу Молдавии участка Бессарабии, прилегающего к Дунаю.
Эти условия были гораздо тяжелее и унизительнее для России, чем прежние «четыре пункта», на которые ни Николай I, ни Александр II не соглашались в свое время. Австрийские «предложения» были предъявлены ультимативно, хотя и без обозначения точного срока. Но категорически было дано понять, что непринятие условий повлечет за собой объявление Австрией войны России.
Спустя несколько дней после предъявления австрийской ноты Александр получил письмо от Фридриха-Вильгельма. Письмо, написанное по явному наущению со стороны Буоля и Франца-Иосифа, в любезных тонах содержало прямую угрозу: король приглашал царя взвесить «последствия, которые могут не отвечать истинным интересам России и самой Пруссии», если Александр отвергнет австрийские предложения. Итак, предвиделось присоединение к Франции и Англии уже не только Австрии, но и Пруссии.
Какой был выход?
Вечером 20 декабря 1855 года в кабинете царя состоялось созванное им совещание. Присутствовало девять человек: Александр II, великий князь Константин, Карл Нессельроде, Василий Долгоруков, Павел Киселев, Михаил Воронцов, Алексей Орлов, Дмитрий Блудов и Петр Мейендорф.
Прения были не очень продолжительны. Все, кроме Блудова, высказывались за решительную необходимость поскорее заключить мир. Царь своего мнения ясно не высказал. Остановились на том, чтобы согласиться на предъявленные условия, кроме уступки Бессарабии. Не соглашались также принять неопределенную, но чреватую последствиями статью австрийской ноты, в которой говорилось о праве союзников предъявлять России, сверх «четырех пунктов», еще «особые условия», если этого потребуют «интересы Европы». 10 января Буоль получил в Вене русский ответ, и так как пункт о Бессарабии был включен именно им, то он прибег на этот раз уже к формальному ультиматуму: он заявил, что если по истечении шести дней (после 10 января) Россия не примет всех предъявленных ей условий, то австрийский император порвет с ней дипломатические отношения.
Александр II созвал 15 января второе совещание. На этом совещании Нессельроде прочел записку, в которой на сей раз возлагал все упования на расположение Наполеона III. На Австрию он махнул рукой, догадавшись, наконец, с большим опозданием, что она не меньший враг России, чем Англия. Собрание единогласно решило принять ультиматум в качестве предварительных условий мира.
Александр II отправил в Париж на мирный конгресс графа Орлова, дав ему в помощники бывшего русского посла в Лондоне барона Бруннова. Орлов с первого до последнего момента своего пребывания в Париже всю свою дипломатическую деятельность основал на сближении с императором французов и на поддержке, которую с самого начала переговоров Наполеон III стал оказывать русскому уполномоченному.
Парижский конгресс начался 25 февраля и окончился подписанием мирного трактата 30 марта 1856 года. Председательствовал граф Валевский, министр иностранных дел Франции, сын Наполеона I Бонапарта от графини Валевской. Уже с первых заседаний конгресса всем его участникам стало ясно, что Валевский будет поддерживать англичан только формально. А вскоре в дипломатических кругах узнали и о конфиденциальных беседах, которые вел император Наполеон III с графом Орловым тотчас после прибытия Орлова в Париж.
Граф Орлов принадлежал к числу наиболее одаренных дипломатическими способностями людей, какие были при дворе Николая I, а потом Александра II. В свое время ради карьеры Орлов без колебаний принял после смерти Бенкендорфа должность шефа жандармов, но шпионскими делами лично не занимался. У него был брат Владимир, близкий к декабристам, и Орлов от него не отрекся, а поддержал его в трудную минуту. Он же велел снять надзор с Герцена и выдать ему заграничный паспорт (по ходатайству О. А. Жеребцовой, на внучке которой Орлов был женат).
Прибыв в Париж, Орлов сумел с первой же беседы договориться с Наполеоном о том, что отныне возможно тесное сближение России с Францией, между которыми нет никаких коренных противоречий. Наполеон склонен был всецело пойти ему навстречу, ведь он достиг всего, чего хотел: Турция была спасена от русского захвата; оружие Франции покрыто новой славой; взят «реванш» за 1812 год; французский император укрепил свой трон внутри страны и занял первое место в Европе. Наполеону III от России ничего больше не требовалось.
Но совсем не так обстояло дело с Англией. Еще до открытия конгресса Пальмерстон, к великому своему огорчению, убедился, во-первых, в том, что Наполеон III не намерен продолжать войну и, во-вторых, что на конгрессе он будет вести себя уклончиво и двусмысленно в отношении своей союзницы Англии. Пальмерстон понял это, когда зимой 1856 года шел спор, допускать ли Пруссию на конгресс или нет. Ее присутствия желал Александр II, потому что рассчитывал на ее дружественную поддержку. Но именно поэтому Пальмерстон и отказывался допустить прусских уполномоченных. Он мотивировал это тем, что Пруссия не принимала никакого участия в войне и не пожелала даже выступить так, как выступила Австрия. В этом очень щекотливом вопросе Наполеон III крайне вяло поддерживал Пальмерстона. Пруссию, правда, не допустили, но Пальмерстон уже до начала заседаний понял, что в Париже предстоит нелегкая игра. Его наихудшие опасения оправдались.
Наполеон III ни одним словом не скомпрометировал перед Орловым своей «дружбы с союзниками» и не сказал ничего, что Орлов мог бы потом, со ссылкой на него, пустить в ход перед англичанами. Но Орлову это вовсе и не требовалось: ему важно было не то, что говорит Наполеон, а то, как он слушает русского уполномоченного, почему он не прерывает его, в какие минуты он молчит, а когда улыбается. Орлов был неплохим физиогномистом. В сущности, он выполнил всю свою работу в ходе трех послеобеденных бесед в императорском кабинете с глазу на глаз с Наполеоном III, за чашкой кофе, и торжественные заседания пленума конгресса уже ничего существенного не изменили и изменить не могли.
Сила Орлова заключалась именно в том, в чем Пальмерстон с раздражением усматривал свою слабость: Орлов знал, что Англия один на один продолжать войну не станет. Следовательно, по всем тем пунктам, по которым существует единство взглядов между Англией и Наполеоном III, России приходится уступать; зато по всем вопросам, по которым между ними чувствуется расхождение, русским уполномоченным нужно упорствовать и отказывать в своей подписи; англичане ровно ничего с ними не поделают.
Очень удачно выбрал себе Орлов помощника: то был барон Филипп Бруннов, долго служивший русским послом в Великобритании. Роли распределились так: там, где требовалась решающая работа дипломатической мысли, выступал Орлов; там, где необходимо было терпеливо выслушивать и оспаривать противника, шаг за шагом отстаивая интересы России, главная роль выпадала на долю Бруннова, очень неглупого, пусть даже излишне самоуверенного, но опытного и трудолюбивого сановника, поседевшего в дипломатических прениях. Все капитально важное, что достигалось Орловым в секретных беседах с императором Наполеоном III, передавалось барону Бруннову, а тот, уже стоя на твердой почве, знал, как ему разговаривать на торжественных заседаниях конгресса с англичанами.
Так, например, лорд Кларендон и другие английские представители требуют срытия русских укреплений по Черноморскому побережью. Орлов отказывает наотрез. Англичане грозят. Орлов снова отказывает. Австрийский делегат Буоль всецело присоединяется к англичанам. Орлов в третий раз отказывает. Председатель граф Валевский говорит, что поддерживает англичан и австрийцев. Но не только Валевский знал, какова позиция Наполеона III в этом вопросе, – это знал и Орлов. Поэтому он снова отказывает, а Валевский беспомощно разводит руками. В конце концов Орлов побеждает.
Далее возникает вопрос о нейтрализации Черного моря. Тут Орлов, зная мнение Наполеона, уступает. Но, когда англичане ставят вопрос о нейтрализации также и Азовского моря, Орлов отказывает. Повторяется та же комедия с Валевским, и снова Орлов одерживает победу. Ставится вопрос о Молдавии и Валахии. Русские уже ушли оттуда, но Орлов не желает, чтобы эти провинции оставались оккупированными Австрией. И русские интересы, а также нежелание, чтобы Австрия получила такую награду за свое поведение во время Крымской войны, – все это заставляло Александра II и Орлова противиться требованию австрийского уполномоченного Буоля. Орлов, зная, что Наполеон III не желает отдавать Австрии Молдавию и Валахию, противился этому требованию Буоля на конгрессе. Если России и пришлось уступить Бессарабию, то и Австрия должна была навсегда проститься с мечтой о бескровном приобретении Молдавии и Валахии. Ровно за три дня до окончания конгресса Буоль убедился, что Орлов и Бруннов достигли своей цели. Буоль оттягивал вопрос о Дунайских княжествах, рассчитывая под самый конец конгресса вырвать как-нибудь между делом желанное разрешение: оставить без изменений оккупацию Молдавии и Валахии австрийскими войсками. И вдруг 27 марта председатель конгресса Валевский холодным, строго официальным тоном предлагает Буолю осведомить конгресс: когда именно австрийцы освободят Молдавию и Валахию от своих войск? Делать было нечего. Австрия ушла с конгресса, не получив от союзников уплаты за свой ультиматум России от 2 декабря 1855 года.
Возвращение туркам Карса, взятого русскими в конце 1855 года, нейтрализация Черного моря и уступка Бессарабии: таковы были главные потери России. На отмену исключительного русского протектората над Валахией, Молдавией и Сербией Орлов согласился без возражений.
Современники объясняли причины сравнительно сносных условий мира не только поворотом политики Наполеона III, не желавшего дальше ослаблять Россию и этим помогать Англии, но и тем сильным впечатлением, которое произвела на весь мир длившаяся почти год героическая оборона Севастополя.
Это сказалось и в том, что могущественнейший на тот момент монарх Европы Наполеон III немедленно после подписания 30 марта 1856 года Парижского мира стал искать союза с Россией.
