Ялта как паломничество к счастью
Александр Балтин
Прелесть Ялты начинается со звуков: нежно-янтарное «я», купающееся в разливах «эль» – лазурного, как море, бесконечного, как счастье.
Ялта, белеющая на горах, прореженная выстрелами кипарисов. На византийских капителях птицы пьют из яшмовых и малахитовых урн. Мыльная пряжа морской пены… Гений места силен: побывавшего здесь – не отпустит.
Ялта – своеобразная игра паломничеств, но без святости: здесь иной контрапункт, другая музыка. Ялта – это паломничество к счастью. А оно, как утверждал Паскаль (и нет оснований ему не верить), есть «альфа человеческого бытия».
Дама с собачкой пройдется по берегу… Анна фон Дидериц, верх изящества, словно сама диктует классику совершенные, напоминающие золотящиеся нити фразы, из которых будет соткано великое повествование ее любви, какой сама не ожидала.
На «Белой даче» в Ялте Чехов живет с сестрой и матерью, приезжает сюда из подмосковного элегичного Мелихова. Конечно, злая чахотка, терзавшая писателя, заставляет совершить этот выбор: Чехов укореняется в Ялте, влюбляется в нее. Здесь будут написаны «Три сестры», «Вишневый сад», многие другие шедевры. Андреев, Бунин, Бальмонт, Горький, Коровин, Рахманинов, Шаляпин – все они побывали в гостях у Чехова на «Белой даче».
Дом был построен по проекту самого писателя, он нравился всей семье. Вид на море вдохновлял. И вдохновляла сама Ялта: ячеистая, как соты пчелиные, наполненные медом счастья, она раскроется такими пейзажами, что бесконечным возможностям Чехова будет где развернуться и суммировать невероятные свои емкие фразы, так напоминающие строки стихов, совершенных, как лепестки цветов.
Вот Левитан… Друг и… да, было определенного рода соперничество между ними: кто выше поднимется, кто большего достигнет. И была ссора из-за «Попрыгуньи».
Могучий колоритный Куприн, часто здесь бывавший, собеседует с Чеховым, делясь впечатленьями, рассказывая… ну пусть витой сказ о Суламифи: красивый, как пышный восточный ковер. Чехов слушает благосклонно.
Есть и Крым Льва Толстого… Здесь, конечно, прямая связь с «Севастопольскими рассказами», в которых, если положить руку на сердце Литературы, был впервые использован поток сознания, хоть автором метода и считается Пруст.
Есть интересная фотография 1901 года: Толстой и Чехов беседуют – граф за столиком, Чехов чуть поодаль, в кресле; Толстой, кажется, поднимает большой палец, возможно, оценивая действо «Душечки», от которой сам граф, по его же признанию, поумнел… А может быть, рассказывает Чехову о будущем построении отца Сергия! Ведь двойственно все – сколького бы мог достичь во внешнем мире Стива Касатский! И полководцем стать, и царедворцем, и философом… А стал свернутым в свиток, не верящим почти, смирившимся-усмиренным жизнью героем великого рассказа…
Ялта сияет… Она провоцирует на творчество. Она и Мицкевичу диктует великолепные строки «Крымских сонетов», сверкающих каждой своей гранью.
Вот Маяковский в Ялте. Будущий горлан-главарь, окруженный командой футуристов. Они ошеломляют живущий провинциальной размеренностью Крым, бушуют азартом, завораживают своей смелостью и молодостью, словно отрицая людскую косность.
Маяковский бывал в Крыму не раз: и юным, и уже признанным поэтом; пишет в Ялте поэму «Хорошо», звенящую, как и положено, стальными ритмами футуризма.
Всем противоположен Маяковскому Максимилиан Волошин. Связан с Крымом мистикой жизни, равно как и тайной поэтического своего действа. Но и живописью тоже… Плавно звучат акварели – музыкальные, как строки поэта. Стих Волошина, торжественный, полный византийской пышности, не чужд и приглушенных тонов:
Я вновь пришел к твоим ногам
Сложить дары своей печали,
Бродить по горьким берегам
И вопрошать морские дали.
Все так же пуст Эвксинский Понт
И так же рдян закат суровый,
И виден тот же горизонт,
Текучий, гулкий и лиловый.
Волошин-поэт, будто разрывая оковы современности, становится современником античным временам: сложным и ясным, простым и величественным.
Волошин-художник состоялся благодаря Крыму. Холмы, точно впитавшие субстанцию многовековой истории, пустынные берега, не нуждающиеся в людях, скорбные вертикали кипарисов. Какая мощная натура! И живопись Волошина расцветает, перекликаясь с поэзией, пропитываясь ею.
Вот фейерверки футуризма собственного образца Игоря Северянина:
Мы в Ялте пробыли два дня лишь
И наняли автомобиль
На Симферополь, снегопыль
Вздымив. О, как меня ты жалишь,
Змея воспоминанья! – В край
И олеандров, и магнолий
Меня вдруг повлекло всей волей…
Ялта щедро раскрывает крылья вдохновения… Вся в зарослях цветов, в переливах и оттенках моря, в творчестве и бытии, она одаривает вечностью счастья, отрицающего саму смерть.
