История – это вовсе не поиск истины в ее конечной инстанции, а выражение желания найти ответы на злободневные вопросы современности
Кирилл Привалов
«Без тайнописи не бывает истории», – утверждали древние. Они были правы лишь наполовину: в равной степени истории не бывает без открытий. Без познания нового. И тут возникает много вопросов. Что такое тайна в истории? Как достигаются открытия? И вообще, являются ли они залогом познания?.. Познания той самой сокровенной тайны. Тайны истории.
Этот номер «Русской мысли», как стало у нас традицией, богат на исторические материалы. И главный среди них – история Аркаима, комплекса из городища, могильника и селищ XX–XVI столетий до нашей эры (!), который был обнаружен в начале семидесятых годов прошлого века на Южном Урале, в долинах рек Большая Караганка и Утяганка в Челябинской области России. Вслед за Аркаимом археологи нашли в том же уральском ареале и другие городища. Все они объединены схожей организацией городской инфраструктуры, развитой, многообразной, и не случайно ученые назвали эту загадочную цивилизацию, как теперь выясняется одну из самых древних в мире, Страной городов.
«Опять Россия – родина слонов», – выразит свое недоверие к вышеперечисленным фактам неисправимый скептик. Это его право, не отнять. Но и в самом деле Аркаим, самая северная из древних цивилизаций, – это, без сомнений, огромная сенсация. Однако стоит ли ей удивляться? Мир с его гигантскими оледенениями и резкими потеплениями на протяжении далеких тысячелетий настолько богат на открытия, что приходится говорить не о его рациональном познании, а о постижении, сочетающем логическое осмысление с интуицией и даже порой с прозрением.
Можно, конечно, подобно гуру философии истории англичанину Арнольду Тойнби, в частности, видевшем в русском казачестве нечто вроде подобия средневекового рыцарского ордена, тщательным образом пронумеровать все цивилизации и исходить из этой аккуратной классификации в логической оценке земного бытия. Но разве способно подобное умственное жонглирование народами и нациями приблизить нас к пониманию феномена цивилизаций – замкнутых обществ, характеризующихся набором определяющих признаков, каковые и позволяют давать характеристику цивилизациям? Разве можно сегодня историю стран и государств подгонять под уже готовые концепции, под сложившуюся в восприятии некоторых политических авторитетов условную систему распределения ролей народов в глобальном цивилизационном театре? Никакой народ не подгонишь под заранее выправленную для него извне матрицу. Возможно, конечно, перелицевать исторические факты, изменить их до неузнаваемости, но сути мирового исторического мейнстрима все равно не поколебать.
Тем более сейчас, когда на службе археологов поистине космические технологии. То, что порой не разглядишь под ногами, в грязи и в прахе, отлично просматривается с околоземной, небесной орбиты. Поэт не зря утверждал: «Большое видится на расстоянии…» В разных концах планеты сегодня раз за разом открываются такие новые культурные и цивилизационные слои, что историкам впору не на шутку растеряться.
Не говоря уже о том, может ли вообще история считаться стопроцентно объективной наукой? Ведь предполагается самый широкий спектр мнений и выводов. Не секрет: каждый текст историка так или иначе связан с его автором, если не с исконным летописцем, труды которого в той или иной степени использовались как источник для понимания исторического процесса. Любые исторические события проходят через взгляд историка, который не просто перечисляет их, а препарирует, ищет причины и связи этих явлений. Как тут не растеряться в таком сонме фактов и комментариев? В конце концов, как считают некоторые теоретики, достижение объективной истины есть процесс, а не результат.
Ну и что из того? Еще древние утверждали, что никто не застрахован от ошибки. Ценность истории как науки, которая помогает нам развивать свою коллективную память и национальную идентичность, сохранять наследие и традиции наших предков, от этого ничуть не уменьшается. Наоборот, усиливает то особое повседневное коллективное умонастроение, которое называется патриотизмом, подтверждает дух государства, его онтологические основы.
Не зря писал русский философ и писатель Василий Розанов: «Счастливую и веселую родину любить невелика вещь. Мы ее должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец, глупа, наконец, даже порочна».
Еще более конкретным был Николай Гоголь: «Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь Сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви». Той самой любви, которая не должна быть сокрыта суетой повседневности, гонкой за сиюминутными благами, потребительским мышлением, наконец. Если конкретнее: любви к родной стране, к отчизне. В том числе – и к ее истории, какой бы ни была она. Как тут не вспомнить строки из письма Александра Пушкина к Петру Чаадаеву: «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Впрочем, время бежит, как известно, быстрее нас. Несется, летит, изменяется! И, может быть, за два столетия, минувшие с пушкинской поры, так много вещей поменялось на Земле, что постулаты идеалов прошлого уже не работают? Скажу по чести: искренне сомневаюсь в этом. Тем более что как тут не осваивать горизонты познания, когда в наши дни валом идет такой мощный поток информации? Как ставить фактам временные рамки, ведь история существует только там, где есть оно – время? Да и что оно из себя представляет, если не дать ему, времени, время, как когда-то призывал харизматичный президент Франции Франсуа Миттеран?..
Софизм, игра словами? Нет, мне кажется. Просто-напросто налицо желание дать фактам возможность «отлежаться» и поставить в какие-то рамки человеческую историю в нашем привычном мировосприятии. Ведь, согласно христианским представлениям, она открывается не с момента сотворения человека, а с мгновения его грехопадения, неповиновения Божественной воле. Только после изгнания людей из райских кущ, где существование Адама и Евы гладко и ласково протекало вне сущностных метаморфоз, началась история. Настоящая, подлинная, безжалостная история, вложенная в конкретные временные границы. Стыдливо зародилось и познание. Пусть ценой первородного греха, но все равно такое сладостное, такое заманчивое и, казалось бы, такое многообещающее.
«Красивая легенда, хрестоматийный миф», – скажет кто-то о вышесказанном. Впрочем, правдивые истории обычно быстро забываются, а мифы живут веками, если не тысячелетиями – это аксиома.
«Мы рассматриваем миф как тип человеческого поведения, – писал в середине прошлого столетия румынский мыслитель Мирча Элиаде, – и в то же время как элемент цивилизации». И далее: «…Если миф не просто инфантильное или заблуждающееся творение “примитивного” человечества, а изображение формы бытия в мире, то что же можно сказать о мифах нашего времени?» Тем более что история, интерес к которой в наши дни во всем мире остается великим, дает нам огромное количество тем для разного рода новых мифов. Не факты сегодня в журналистике в цене, а их комментарии, домыслы, а значит – мифы. Да и без них, вероятнее всего, не может быть и речи об искреннем желании познать историю вместе с ее «легендами нашего времени». В конце концов, история – это вовсе не поиск истины в ее конечной инстанции, а выражение желания найти ответы на злободневные вопросы современности, даже если они нами по причинам, зависящим от нас либо нет, без разницы, еще и не сформулированы до конца.
От одной моей американской коллеги я как-то услышал понравившуюся мне как профессиональному журналисту (а значит, прежде всего, как занимательному рассказчику) сентенцию: «Заблуждается тот, кто полагает, будто мир состоит из атомов; на самом деле он сотворен из историй». Это верно. Непрерывность потока истории, о которой говорят ученые, на самом деле – неисчерпаемость коллекции историй. Во множественном числе! И в каждой из них, если она занимательна и богата символами, заключается некая тайна, кроется сюжет, живет интрига. Открыв для себя одну историю (или представляя себе, что она, наконец, открыта), мы сталкиваемся с другой, еще более увлекательной, захватывающей, а порой и более загадочной, содержащей собственную тайну. Это ли не прекрасно: постоянно ощущать себя накануне открытия? Мы стремимся в «Русской мысли» подарить его читателям в каждом из наших материалов. А как иначе? Ведь история для нас – это акт познания. Порой даже несколько болезненный, но тем не менее чаще всего приятный.
Впрочем, существует и другая, совершенно противоположная, точка зрения. Так, прославленный немецкий философ Карл Ясперс был уверен, что «История имеет глубокий смысл, но он недоступен человеческому познанию». Ясперс считал: «Между безмерной доисторией и неизмеримостью будущего лежат 5000 лет известной нам истории, ничтожный отрезок необозримого существования человека. Эта история открыта в прошлое и будущее… В этой истории находимся мы и наше время… По широте и глубине перемен во всей человеческой жизни нашей эпохе принадлежит решающее значение. Лишь история человечества в целом может дать масштаб для осмысления того, что происходит в настоящее время».
Что ж, попробуем иногда исходить из этого постулата и мы. У нас для правильного подхода к пониманию истории во всех ее ипостасях есть существенные основания. Окунаясь в прошлое, мы выныриваем в будущем и вовсе не желаем, чтобы наше прошедшее в ближней или даже дальней перспективе повторилось. В сим контексте невольно приходит на ум гениальный российский максим, преисполненный нашей специфической национальной самоиронии: «У нас все впереди – именно это и настораживает». Поэтому, проанализировав «дела давно минувших дней», мы стремимся быть максимально объективными и выдержанными при оценке событий сегодняшних. И пусть пионер эры информационных технологий американец Стив Джобс убеждал современников, что прошлого не было, а будущее, скорее всего, так и не наступит… Нам, грешным, остается довольствоваться настоящим, и это нас пока что устраивает.
Мы, русские люди, в каком бы уголке земного шара ни находились, живем по другому алгоритму: бережно изучаем прошлое, оптимистично рассчитываем на грядущее и стараемся достойно жить и трудиться в настоящем. Думается, для такой здоровой оценки нашего модус вивенди у нас есть некоторые убедительные основания. Ведь, познавая историю, мы познаем и самих себя. Разве не так?
