БЕСЕДУ ВЕЛА АННА ЧУЙЧЕНКО
Ирина Антонова – легенда мирового музейного дела, бессменный лидер и душа ГМИИ им. Пушкина – 20 мая провела благотворительную лекцию в поддержку фондов «Линия жизни» и «Chance for Life» в Национальной галерее Лондона, рассказав о том, как современное искусство находит свое место в стенах традиционных музеев. После лекции, во время традиционного 5 o’clock tea, нам удалось задать Ирине Александровне несколько вопросов.
Ирина Александровна, спасибо вам большое за интереснейшую лекцию и, конечно, за то, что согласились ответить на наши вопросы. Во время своего выступления вы отметили, что раздельные выставки и показы художников одной эпохи или одного направления – это зачастую неэффективно. А что вы думаете о разделении целых музеев? Я имею в виду создание отдельных музеев для классического искусства, для современного искусства, для русского импрессионизма и так далее?
Разделять художников и направления – не всегда неэффективно, однако самое важное – это диалоги между ними. Я говорила о том, что важно видеть полную картину, создавать дискурс и видеть одно в контексте другого. А вот разделять музеи надо, потому что нельзя сбрасывать все искусство в одну кучу. Диалоги же должны создаваться на выставках. Ведь иногда очень интересно посмотреть какую-то коллекцию целиком. А вообще, все всегда по-разному, можно сделать и так, и этак. Нужно смотреть, какую историю, какой диалог может рассказать каждая отдельная коллекция и как мы можем это эффективнее сделать – вместе или раздельно.
Вы много говорили о том, что можно назвать искусством, а что нет. А как насчет художника? Считаете ли вы, что в современности произошло разделение понятий «художник», «живописец», «скульптор» и так далее? Ведь сегодняшние художники – не только творцы различных форм произведений искусства, но зачастую и бизнесмены, и публичные персоны. И можно не быть ни живописцем, ни скульптором, но все равно быть художником?
Эти понятия разделяются сами собой, конечно. Художник – общее название для всех, но он может быть скульптором, живописцем, графиком. Другое дело те, которые знаменательны или ценны не столь своими произведениями, сколько шумихой, которую создают вокруг себя, своей персоной. Таких людей сложно назвать художниками.
Что вы можете посоветовать молодым людям, которые хотят понять и полюбить искусство, но не имеют возможности учиться на искусствоведов?
Вспоминается случай, когда я была на первом курсе института и к нам в университет пригласили одного молодого человека, который тогда учился на втором курсе, но был уже очень известным и, кстати, очень скромным. Его спросили: скажите, а какие книги об искусстве нам нужно читать, чтобы начать понимать искусство? Он ответил: «Пожалуйста, пока вы на первом курсе, не читайте никаких книг! Смотреть надо! И постараться видеть». Потом, через много лет, этот человек стал моим мужем. Он оказался прав: нужно видеть, нарабатывать видение. Не только смотреть, а стараться понимать. А чтобы заинтересовать ребенка или молодого человека искусством, нужно самому узнать о каком-то круге вещей и ни в коем случае не заставлять его или ее читать, а прийти в галерею и рассказать, постараться зацепить какие-то их интересы. А потом надо просто проверить, потому что зрение – оно, как слух, у кого-то развито, у кого-то нет. Развить его до определенной степени можно, но долгосрочного интереса не получится, если нет дарования видеть. Что касается современного искусства, которое зачастую не несет в себе ничего эстетического, то там нужны другие подходы. Оно не хуже или не лучше традиционного искусства, оно просто другое и требует другого видения.
Как вы считаете, есть ли у этого современного искусства будущее? Будем ли мы через века помнить и чтить Ансельма Кифера так же, как Каспара Давида Фридриха, к примеру?
Каждый художник уникален, и все они очень разные, поэтому говорить, «есть» или «нет» у современного искусства будущее, неправильно. Возьмем, к примеру, так называемых маньеристов – Эль Греко сейчас широко известен, а Фьорентино – уже не так. И творчество каждого отдельного художника также многогранно. У одного художника через сто лет может стать известным одно направление его деятельности, а другое совершенно забыться. К примеру, очень многие не знают, что Модильяни начинал как скульптор. Очень трудно сказать, что будет популярно через век. Художники сегодня трансформируются на глазах. Так что проверить можно только временем, а предсказать – не так просто.
Мы знаем, что одна из ваших любимых картин – это «Офицер и смеющаяся девушка» Вермеера. Расскажите, почему? Удалось ли вам зайти в Национальную галерею до начала лекции и увидеть творения Вермеера, хранящиеся там?
Эта картина, конечно, гениальная вещь. Когда я увидела ее впервые, она мгновенно подвигла меня на какие-то размышления. Дело в том, что эта картина очень актуальна для современности. Те, кто занимается современным искусством, обязательно должны изучить эту работу. Они должны понять, в чем там дело. Сидит мужчина, лица не видно, шляпа закрыла половину фигуры, и с ним – глуповатая девушка, которая хихикает. Задумайтесь, отчего такие эмоции? Разобраться в этом современным людям очень важно. Попробуйте передать эти эмоции, эту атмосферу, сделать что-нибудь подобное на современном материале – у вас не получится. Недаром Вермеера открыли так поздно, хотя, я бы сказала, так вовремя. В XVIII веке его нигде не было, и люди, приезжавшие в Голландию, о нем понятия не имели. Тогда он никому не был нужен.
И да, я сходила посмотреть на Вермеера в Национальной галерее. И знаете что? Там висят отвратительные белые экспликации на красном фоне – читать невозможно.
Наконец, что бы вы назвали своей главной мечтой? И вообще, какие у вас планы на будущее?
Обязательно нужно восстановить Государственный музей нового западного искусства. Это очень важно сделать именно сейчас, как можно скорее. Все свое время я посвящаю сейчас только этому. Это моя главная задача и мечта.
