Фабрика мысли и политика

0
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: +1 (from 1 vote)

Андрей Быстрицкий: «Очень важно, что дискуссии think tank достаточно прикладные»

Председатель Совета Фонда развития и поддержки Международного дискуссионного клуба “Валдай” (“Валдайский клуб”), профессор Национального исследовательского университета “Высшая школа экономики” Андрей Быстрицкий в интервью “Русской мысли” разъясняет, что такое think tank, какова их роль в обществе и каково их влияние на политику.

– Андрей Георгиевич, в последние пару лет “Валдайский клуб” уже не воспринимается исключительно как площадка для проведения ежегодного заседания с участием президента России и экспертов со всего мира. Теперь это полноценный think tank, производящий аналитическую продукцию и организующий международные дискуссии о различных аспектах мировой политики. А что в принципе такое think tank или, как говорят в России, фабрика мысли?

– Я бы сказал, что think tank представляют собой что-то вроде универсальных машин мысли, притягивающих к себе людей различной интеллектуальной природы. Они интегрируют достижения различных областей, что отличает эти структуры от исследовательских институтов и университетов. Тут можно видеть чисто академических исследователей, бывших дипломатов, бывших журналистов, бывших разведчиков. Роль интеллектуального сообщества нельзя недооценивать, без него не было бы ни полетов в космос, ни политических договоров, ни мирных конференций, ни представлений о будущем. Все это готовится бесчисленным множеством интеллектуалов.

– Какова цель их деятельности, для чего нужны think tank?

– Спрашивать о том, зачем нужны разного рода think tank, – то же самое, что спрашивать о том, зачем нужны архитектурные бюро или, условно говоря, градостроительные конторы. Например, бюро “Стрелка”, спланировавшее многие изменения в Москве, также является своего рода мыслительным центром – в нем производятся различные планы и идеи, которые реализуют городские власти. Идея, что любой город – не только Москву – надо развивать целенаправленно, абсолютно естественна, потому что не думать о будущем и не иметь плана будущего – означает двигаться хаотически или по чьему-то чужому плану. Если города развиваются по проекту, если любое здание строится согласно архитектурному замыслу, то что говорить о мире в целом? Должно существовать такое пространство, где производится мысль, где вырабатываются идеи, где люди в состоянии учесть множество обстоятельств. Может быть, даже не важно, какие выводы делаются по итогам этой коммуникации – в ходе конференции, доклада или исследования; более существенно то, что задана определенная интеллектуальная система координат.

– Что она включает в себя?

– Эта система образует набор понятий и терминов, в которых ведется дискуссия, определенный порядок, который позволяет обсуждать вопросы и дешифровать ответы. Нужно понимать, что вопрос важнее ответа. Главное – общая постановка проблемы. Эксперты могут не совпасть в выводах, но они должны быть уверены, что отвечают на один вопрос. Хорошая иллюстрация – анекдот про директора школы и ученика. Директор, принимая ученика, спрашивает: “Сколько времен года ты знаешь?” Ученик отвечает: “Два”. Директор ужасается и выгоняет ученика и его мамашу. Мать в истерике: “Ну почему два?” Ребенок отвечает: “Мам, я помню только Вивальди и Чайковского”. Мать: “Дурачок, их же шесть: а Гайдн? А Глазунов? А Пьяццолла? А Лусье?”

Знаете, существует такое выражение – «по правилам Чатем Хауса (Chatham House)». Чатем Хаус – один из старейших и авторитетных think tank. Он выработал правила, которые позволяют людям разговаривать открыто и корректно и при этом ничего не опасаться, так как разговоры сохраняются внутри сообщества. При этом обнародуются содержание и выводы дискуссии. Это позволяет участникам чувствовать себя более уверенно.

– Каков результат дискуссий в think tank, имеет ли он практическое значение?

– Очень важно, что дискуссии think tank достаточно прикладные, то есть они, в конечном счете, часто предлагают решения. О судьбах мира можно рассуждать и философски, но это не наш подход. Одно из прикладных измерений – помощь в урегулировании конфликтов. Think tank пытаются найти ненасильственные решения конфликта через понимание его природы.

– Удается ли это в реальности, в частности, “Валдайскому клубу”?

– Я думаю, что в какой-то степени удается. На мой взгляд, история с Ближним Востоком, с Сирией – пример того, что система переговоров и дискуссий приводит к какому-то результату. Не идеальному, но можно представить себе куда худший сценарий. Есть в этом и степень участия “Валдайского клуба”. В февральской конференции “Ближневосточный диалог” принимало участие большое число зарубежных и российских экспертов и журналистов. Приезжала советник действующего президента Сирии Бусейна Шаабан, собравшая аншлаг. Огромную лепту внес научный руководитель Института востоковедения РАН Виталий Наумкин. Та конференция была очень полезной. Именно после нее Виталий Наумкин стал работать непосредственно со спецпосланником Генсека ООН в Сирии Стаффаном де Мистурой. Это хороший пример практического результата диалога на площадке think tank.
Работа на ближневосточном направлении очень важна. Значительная часть упреков, раздающаяся в адрес властей в СМИ и в Интернете, касается того, что та или иная администрация – американская, российская, французская – не учла всех обстоятельств, не зная броду полезла в воду. Эти упреки имеют право на существование, но не столько потому, что власти делают ошибки, а потому, что всегда надо задаваться вопросом: все ли обстоятельства учтены?

– Как “Валдайский клуб” работает на других важных направлениях российской внешней политики?

– “Валдайский клуб” работает и над улучшением отношений между Евросоюзом и Россией или, скажем так, между Евросоюзом и Евразийским экономическим союзом. В ходе нашей европейской инициативы мы организовывали встречи в Риме, Брюсселе и Санкт-Петербурге. Нашим партнером в Риме был итальянский Институт международных отношений (IAI), а в Брюсселе – Центр европейской политики (EPC). Совместные выводы имели определенный отклик и резонанс. В Брюсселе в мероприятии участвовали представители Еврокомиссии, в Риме – большое число карьерных дипломатов. Ближайшее заседание “Валдайского клуба”, которое пройдет в октябре, мы собираемся посвятить вопросу о том, как сегодня определяет завтра. Это не только вопрос о том, как технологии влияют на положение дел в мире – понятно, что, условно говоря, радикальное продление жизни ведет к огромным социальным последствиям мирового масштаба, – но и о том, что сегодня могут делать политические и интеллектуальные силы в сфере международных отношений, в сфере социальной политики, для того чтобы технологические прорывы были наиболее успешны и эффективны.

– Были ли подобные “фабрики мысли” в предыдущие исторические эпохи?

– Такие центры были и прежде. Можно привести пример Платоновской академии во Флоренции, основанной Марсилио Фичино в середине XV века, которая произвела огромное количество идей как в натурфилософии, так и в политической мысли. Живший во Флоренции чуть позднее Никколо Макиавелли был как практиком, так и исследователем, поэтому существование интеллектуальных центров – традиция давняя. Она восходит к появлению в Европе университетов, толчком к развитию которых стало то, что мир Средневековья воспринимал себя живущим и действующим по божественному плану, а задача христиан заключалась в содействии тому, чтобы этот план утвердился на земле, что требовало интеллектуальной работы для выработки идей.

– А каковы практические примеры из мировой истории, когда think tank способствовали нормализации отношений между теми или иными странами?

– Пример того, как think tank пытаются разрешить долгосрочные конфликты, – продолжающийся уже много лет диалог между Индией и Пакистаном под общим названием Track Two. Он организуется индийскими и пакистанскими think tank, ведется между экспертами, журналистами, некоммерческими организациями. Сказать, что конфликт разрешен, нельзя, но создается какая-то почва под переговорами, появляется какая-то совместная программа. Другой пример – ЮАР. В середине 1980-х годов в Вашингтоне фонд Carnegie стал вести интенсивный диалог о проблемах этой страны, в которой существовала система апартеида. Приезжали различные деятели из ЮАР, те, кто оттуда эмигрировал, и этот диалог в итоге внес вклад в разрешение противоречий.

– Можете ли вы привести какие-то примеры из российской истории?

– В целом можно говорить о роли различных институтов вроде института США и Канады в СССР в подготовке политики разрядки. Легендарную встречу в Рейкьявике в 1986 году готовили и академики – такие как Георгий Арбатов. Его Институт США и Канады принимал участие в выработке идей. И в советское время существовал определенный круг людей, предлагавший решения актуальных международных проблем. Его можно назвать своего рода think tank.

– А было ли такое, чтобы крупные государственные деятели вели свою политику в соответствии с экспертными предложениями, сделанными think tank?

– Да, разумеется. Предыдущий президент Бразилии Луис Инасиу Лула в течение 10 лет достаточно успешно управлял страной. Его программа была итогом подготовки своеобразного think tank – левых интеллектуалов, объединившихся вокруг фигуры Лулы. Этот мозговой центр сформировал программу, приведшую к высокому экономическому росту. Вспомним и Збигнева Бжезинского, который в 1981 году ушел из администрации Картера и стал работать в Центре стратегических и международных исследований (CSIS), подготовившей значительную часть принципов перехода Польши к рыночной экономике. Тот же CSIS получил недавно благодарность от Барака Обамы за решение ряда проблем кибербезопасности. Таких историй много.

– Работают ли think tank исключительно на власть? Где грань между объективным анализом и лояльностью?

– Think tank нередко обвиняют в политической лояльности властям, а значит и в том, что их аналитика получается как бы заданной. Объясню на примере “Валдайского клуба”. Большинство наших экспертов – иностранцы. От нас никто не требует, чтобы они были лояльны российскому политическому режиму. Лояльным быть не возбраняется, но не возбраняется быть и критичным. Главное, чтобы был высокий интеллектуальный уровень. Это первый момент. Второй вопрос, на который часто просят ответить: могут ли в России существовать независимые от власти влиятельные think tank? Наш мир сложносочиненный и сложнопересеченный, люди переходят из дипломатических ведомств в исследовательские и наоборот. Здесь все взаимосвязано. Важно не путать экспертов с любимцами медиа, в особенности ТВ-шоу, где говорливость и крикливость считаются необходимостью.

– Требуют ли представители власти – неважно, какого государства – от think tank, чтобы они выражали объективную картину?

– При определенном уровне интеллектуального развития вопрос политической лояльности вообще снимается. Нет ощущения, чтобы лояльные аналитики и эксперты были кому-то особенно нужны. Важно, чтобы они были независимы и непредвзяты. Отношения политического консультанта и клиента напоминают отношения психотерапевта и клиента. Им нельзя допускать слишком большой близости, это вредно скажется на всем процессе: на здоровье, на будущем и на их собственном психологическом состоянии. Наверное, есть такие организации, которые работают, чтобы угодить начальству, но в длительной перспективе это очень затруднительно, потому что провалы будут заметны. Не думаю, что мы что-то искажаем. Мы можем заблуждаться (в чем есть большая опасность), но это заблуждение – не функция от политической лояльности.

– Какова роль think tank в мировой политической системе?

– Сеть мировых think tank – это как бы сеть нейронов и фрагмент коллективного мозга человечества. В этом коллективном мозгу происходят разного рода процессы. Участники этих сетей, тысячи людей по всему миру, встречаются, разговаривают, анализируют, докладывают, создают некую интеллектуальную ткань, на которой постепенно возникает чертеж того, что будет завтра, некоторые варианты действий в будущем. Think tank представляет собой как дискуссионную площадку, так и упомянутую “фабрику мысли”. Мысль эта производится до, во время и после дискуссии.
Think tank играют огромную роль в выработке решений. Их возможность влиять на реальную политику гораздо больше, чем кажется. Это не означает, что отдельно взятый think tank в состоянии сформулировать все, что должно сделать государство в той или иной ситуации. Конечно, у тех, кто принимает решения, своя воля и в окончательном виде они вырабатывают их самостоятельно. Но все равно они живут в пространстве мысли, пространстве дискуссии, которая создается вокруг проблемы, требующей решений. Они используют термины, оперируют фактами, большая часть которых добыта интеллектуальным трудом исследователей и – в значительной мере – журналистов. Непроходимой грани между современной интеллектуальной журналистикой и тем, что вырабатывают ученые, нет. Зыбучий и подвижный мир мысли, конечно же, влияет на власть. Люди, которые стоят у власти, могут прислушиваться или не прислушиваться, доверять или не доверять, но все равно они “варятся” в той системе конструктов, той системе координат, которая создается.

– Что ждет think tank в будущем? Будут ли они как-либо видоизменяться?

– Важной представляется идея использования современных коммуникационных технологий для развития взаимодействия. Существование социальной сети think tank ускорило бы обмен информацией, интенсивность и, возможно, глубину, но также это добавило бы и некоторую упорядоченность. Интенсивная экспертная дискуссия в полузакрытой соцсети заставляет структурировать суждения и вырабатывать определенные тэги, которые позволяют более четко понимать координаты, в которых разворачиваются те или иные идеи и размышления, необходимые для принятия решений.

Think tank представляют собой что-то вроде универсальных машин мысли притягивающих к себе людей различной интеллектуальной природы
“Валдайский клуб” работает и над улучшением отношений между Евросоюзом и Россией
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: +1 (from 1 vote)

Комментарии закрыты.