Мученичество, страстотерпчество и страдание жертв русского лихолетья первой половины ХХ века стало свидетельством неупразднимой богоценности человеческого существа
Священник Августин Соколовски
Столетие русского исхода есть повод вспомнить о том, что ему предшествовало, вспомнить и о тех, кто, по самому своему происхождению, по своим убеждениям, мог уйти, избежать гонений, преследований, неволи или просто обрести свободу, но не смог или не захотел этого сделать. В десятилетия, последовавшие за Октябрьской революцией 1917 года в России, огромное количество людей пало жертвами красного террора и Гражданской войны, большого террора, преследований и репрессий.
Тех, кто так или иначе был связан с Церковью, большевики также убивали и преследовали. Богословие называет преследование за веру гонением, а страдание за Христа именует мученичеством. Та часть Русской Церкви, которая вследствие Русского исхода оказалась за границей, могла свободно и почти сразу же вспоминать и почитать тех, кто навеки остался в России, пострадав за свою веру. Русская же Церковь в самой России под давлением государства вынуждена была делать вид, что никаких гонений не было, а потому не могла и почитать всех пострадавших за веру во Христа. Необходимо было дождаться Юбилейного Собора Церкви 2000 года, когда в лике новых мучеников Русской Церкви было прославлено более 800 святых. Символом этого прославления святых стала общая их икона, в центре которой изображен последний император Николай II.
Если попытаться выбрать цитату из Библии, которая подходила бы для характеристики Николая, то, наверное, это были бы слова Книги Иова: «Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла. И родились у него семь сыновей и три дочери» (Иов 1-2). Такими словами начинается Книга. Иов был древним библейским праведником, время жизни которого исследователями оспаривается до сих пор. Важно, что, по навету сатаны, Иов был лишен всего и претерпел страдание. Предание именует его Патриархом, Пророком и даже Царем, а в богослужении Церкви он именуется Многострадальным.
Исключая дни памяти самых известных и празднуемых святых, обычно мало кто помнит, когда празднуется память того или иного святого. Но поскольку день памяти Иова был днем рождения Николая II, об этом дне хорошо помнили не только современники последнего царя, но, конечно же, и сам Николай. Парафразируя слова Книги Иова, можно было бы сказать: «Был человек в земле Русь, имя его Николай; и был человек этот справедлив, богобоязнен и уклонялся от зла. И родились у него четыре дочери и один сын». Можно считать роль Николая в истории спорной, но объективно нельзя не признать, что император был по-настоящему благочестивый и глубоко верующий царь.
Между святыми порой существуют удивительные и интересные параллели. Если общность святых, между которыми было нечто исторически общее, уже интересна, то общее между святыми, между которыми не было ничего исторически общего, никогда не перестает удивлять. Первыми святыми, которых прославила Русская Церковь, были святые братья Борис и Глеб (+1015). Их канонизация была спешной, ведь начало их почитанию во святых положил их брат – Ярослав Мудрый (978–1054).
Русская Церковь родилась в киевской купели Крещения, то есть начала свое существование спустя 1000 лет после Пришествия в мир Христа и спустя 700 лет после последнего всеобщего гонения римской языческой имперской власти на христиан. Это гонение именуется Великим гонением императора Диоклетиана. Некоторые древние восточные церкви вообще начинали отсчет нового летоисчисления с этого гонения.
Древняя аксиома первых христиан говорила, что на крови мучеников основалась Церковь. Первые христиане служили литургию на гробницах мучеников, и это правило семантически соблюдается в Церкви и сейчас. Современники Крестителя Руси Владимира знали об этой роли мучеников в жизни Церкви, а потому, несомненно, задумывались и о том, что, не пережив никаких гонений за веру, Русская Церковь начинала свое странствование в истории «как-то не так». Поэтому важно было осознать, что эта новая Церковь, не испытав гонений, на деле способна дать миру мучеников – свидетелей веры во Христа.
Необходимо отметить, что Борис и Глеб не пострадали за веру. Они не желали бороться за власть и ради этого убивать. По традиции правившей тогда на Руси династии викингов, великокняжеская власть над столичным Киевом переходила по старшинству рода. Святополк не имел непосредственного права на престол – и убил Бориса и Глеба. За эту готовность уступить, за кротость даже до смерти Киевская Церковь, называя Бориса и Глеба мучениками, прославила их во святых как страстотерпцев. Важно, что для Церкви это была новая категория святости.
Преемственность святых может быть по-настоящему удивительной. Борис и Глеб были первыми святыми Руси монархической, Николай II – последним российским императором. Подобно тому, как это было с Борисом и Глебом в случае с их спешной канонизацией, прославление во святых Николая также состоялось спешно. Многим она казалась небезупречной. Поскольку Николай был коронованной особой, многие хотели канонизировать его как великомученика. Ведь великомучениками в древности именовали святых царского рода. Немало было и тех, кто считал, что Николаю следует в канонизации отказать.
Прославление святых Церковью ни в коем случае не может быть просто декларацией. Ведь святость – это конкретный установленный пример. Пример жизни, пример смерти, пример конкретного свидетельства веры во Иисуса Христа.
Николай II не мог быть примером мученичества за Христа. Ведь отречения от веры палачи от него не требовали. Убийцы его и его семьи вообще не воспринимали его как верующего человека. Они жестоко убили последнего русского царя вместе с женой и детьми. Убили как символ старого мира, как символ прошлого. Убийство всей царской семьи, детей и подростков, было совершено так жестоко, что кровь стыла в жилах даже у современников того кровавого времени.
Важно понимать, что Николая отличала готовность принять то, что на него неминуемо надвигалось. Исторические свидетельства о последних неделях, днях, часах и минутах его смерти говорят о том, что он никого не поносил, не осуждал, не призывал к отмщению и не пытался бежать. Важно признать, что на самом деле от Николая отреклась и Церковь – да-да, та самая Церковь, которой он столько благотворил и помогал при своем правлении. Царя Николая предали и близкие родственники. Так, об английском короле Георге V (1865–1936), который был как две капли воды похож на Николая, известно, что он отказался просить об освобождении своего двоюродного брата. Большевикам нужны были деньги, и, в принципе, они могли Николая за границу продать. В свою очередь, Георг V мог принять брата Николая, но не хотел вызвать недовольства социалистов у себя на родине… Во всем этом Николая в его последние дни отличало удивительное и последовательное благородство.
Вся жизнь последнего русского царя хорошо документирована и поддается реконструкции не только по дням, но по часам, а порой и минутам. Известно, что в переписи населения 1897 года в графе «Род занятий» Николай назвал себя «Хозяином Земли Русской». В своем Манифесте об Отречении 2 марта 1917 года он подписался просто «Николай».
«Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест». Такими словами начинается великий роман писателя Франца Кафки. Согласно повествованию, главный герой, против которого было выдвинуто обвинение, не воспринял происшедшее всерьез. Действие романа построено на том, как постепенно машина абсурдного, беспричинного и, тем более, беспредельного судебного разбирательства приближала осуждение без суда. В конце повествования к нему вошли палачи. Один из них «вонзил ему нож глубоко в сердце и повернул его дважды». «Как будто этому позору суждено пережить его», – этими словами заканчивается роман. В другом произведении Кафки, рассказе «Превращение», главный герой внезапно утром утрачивает человеческое подобие и становится насекомым. Не находя сочувствия окружающих, прежде всего родных, он вынужден бывает исчезнуть.
с детьми Ольгой, Марией, Анастасией, Алексеем и Татьяной
По сути, приговор, диффамация и лишение всякого человеческого достоинства в жестокой казни и по смерти постигли и последнего русского царя. Для нескольких поколений российский и советских людей в XX веке он надолго стал символом царского произвола, жестокости и бездарности. И великая заслуга Русского исхода в том, что именно там, в зарубежье, доброе имя Николая II сохранилось. Прославление его во святых в Русской Зарубежной Церкви состоялось еще в 1981 году. Эта «локальная» канонизация обладала глубоко символьным значением и пророчески указывала на то, что прославление памяти новомучеников и возвращение доброго имени российского дореволюционного прошлого неминуемо грядет.
Среди тех, кто навсегда остался в России, пострадав за верность Церкви и Народу, а в страдании своем предварил событие Русского исхода, стоит вспомнить не только великих людей, царей и иерархов, но и малых, простых, незаметных, тех, о которых, как кажется, никто никогда бы не вспоминал. Иоанн Кочуров считается первым мучеником Русской Церкви после революции 1917 года. Иоанн был священником в Царском Селе.
31 октября 1917 года, то есть спустя всего несколько дней после большевистского переворота, Красная гвардия штурмовала окрестности Петрограда. Чтобы успокоить бежавших от страха и паники своих сограждан, Иоанн, вместе с другими священниками, успокаивал прихожан словами: «И ушли от нас и идут к нам братья наши! Что они сделают нам?» Тогда едва ли кто помнил трагическую библейскую правду о том, что у Авеля был брат… по имени Каин.
Действительно, в оказавшемся в итоге глубоко обманчивым восклицании Иоанна Кочурова есть что-то подлинно библейское. Этот библейский характер ошибки раскрывал трагическую суть рождавшейся тогда в России беды. Того горя, когда брат поднимет руку на брата, а из двух оставшихся в доме братьев одному предстоит быть убитым, или так или иначе придется уйти. Братом был убит праведный Авель, братьями был предан и продан в рабство Иосиф, братья по плоти не поверили благовестию Господа и братья по библейскому народу привели Его на Крест. «Предаст же брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется» (Мф.10;21-22).
По аналогии с диаконом Стефаном (+34), первым пострадавшим за веру во Христа, и страдание которого описывается в книге Деяний апостолов (6–8), Иоанна Кочурова иногда называют первомучеником. Но подобно тому, как последний русский царь не был «великомучеником» в классическом древнем смысле этого слова, также и Иоанн Кочуров был убит не за веру, но в гневе разъяренной толпой. Ни палачей Николая, ни убийц Иоанна не интересовала их вера. Они не требовали отречения от Христа. Убивая, они стремились поскорее закрыть страницу Старого Мира, посеять непримиримую рознь между братьями в прежней России, захватить власть. Эта рознь породила Гражданскую войну и обрекла столь многих на Исход. Здесь же, в этой готовности принять брата, каков бы он ни был, соединяются судьбы и пострадавших от брата Святополка Бориса и Глеба, и преданного двоюродным братом царя Николая, и пострадавшего первым от братьев пресвитера Иоанна.
«И ушли от нас и идут к нам братья наши! Что они сделают нам?» Церковь Христова всегда страдала от распрей братии. История Русской Церкви и Российской державы на протяжении ХХ века как будто бы дышала этими словами: «Это же братья наши!» Из успокаивающего призыва в самом начале, в 1917 году, слова эти становились недоумением, а затем криком страха и ужаса о невероятной братской жестокости и предательстве, молчаливым криком, как на картине Эдварда Мунка, одновременным вопросом, как и почему же братья ведут себя так. Как и всякое понятие-аксиома, библейская тайна страдания, в первую очередь, страдания от братии, от родных и соплеменников, превозмогает неправду и даже здесь, в земной истории, одерживает Победу силой Воскресшего Христа. Подвиг мученической славы всех тех, кто навеки остался в событиях трагического 1917-го и последующих годов, и кого Церковь называет новыми мучениками – новомучениками, – ни в коем случае не следует упрощать или умалять многословием, нельзя покрывать забвением.
В христианском свидетельстве страстотерпцев – древних и почти былинных Бориса и Глеба, и новых, фотографически задокументированных Николая и его семьи, или же Иоанна Кочурова, свидетелем смерти которого оказался даже американский писатель Джон Рид, – раскрывается чрезвычайная, предельная хрупкость, погрешимость и общая схожесть кажущихся неудачными человеческих биографий. Но раскрывается и правда о том, что, как это сказано в последних словах романа «Процесс» Франца Кафки, «позор может пережить их». Пережить не жертв, но палачей. Всех тех, кто пытался расчеловечить человека и посеять рознь. В этом смысле, мученичество, страстотерпчество и страдание жертв русского лихолетья первой половины ХХ века стало свидетельством неупразднимой богоценности человеческого существа.
