Принял ли бывший глава военного духовенства Белой армии советскую власть по простоте евангельской или действительно верил в нее?
Евгения Карезина
Каким все-таки разным было отношение у представителей Белой эмиграции к Родине, которая вместе со сменой названия и политического строя стала и чуждой, и враждебной ко многим своим сыновьям… Каждый решал для себя сам: выражать Стране Советов свое несогласие издалека, проживая на благополучной чужбине, или остаться, приняв новую реальность. Митрополит Вениамин (Федченков) многие годы искал ответа на вопрос: нужно ли его служение Церкви там, где запретили Бога…
До 1917 года в биографии Ивана Афанасьевича, ставшего выдающимся церковным деятелем в непростые для русского православия годы советского правления, не находим ничего особенно примечательного. Родился в 1880 году в многодетной семье безземельных сельских тружеников в Смоленской губернии. Продолжая наследственную линию матери, в роду которой были служители Церкви, получил блестящее духовное образование. В 1907 году принял монашеский постриг с именем Вениамин. Строил стремительную церковную карьеру, успешно справляясь с различными должностными послушаниями. Через два года стал секретарем архиепископа Сергия (Страгородского). Эта встреча окажет огромное влияние на судьбу будущего архипастыря.
«Я, работая с белыми, не ухожу от народа»
В разгар Октябрьской революции сделал выбор в пользу Белого движения, находя его более патриотичным и близким к православию.
В 1919 году, когда Крым захватили красные, епископ Вениамин, тогда викарий Таврической епархии, был арестован. Когда же Красная армия была вынуждена освободить территорию, он своим ходатайством спас от смертной казни двух чекистов, у одного из которых владыка ранее сам побывал на допросе.
Благословив генерала Врангеля на командование вооруженными силами Юга России, владыка принял в 1920 году его предложение возглавить военное духовенство армии. При этом был уверен, что «для Церкви и белые, и красные, если только они верующие, одинаково приемлемые, а следовательно, я, работая с белыми, не ухожу от народа».
Епископ Вениамин заботился о строгом соблюдении воинами церковных обрядов и не только о духовном, но и моральном состоянии войск. Так, по его инициативе Врангелем был подготовлен и предварительно одобрен проект указа о запрещении матерной брани в войсках. Однако документ подписан не был из-за противодействия высшего офицерского состава Русской армии. Не могли господа офицеры побеждать без помощи крепкого словца.
В ноябре 1920 года вместе с остатками Русской армии владыка эвакуировался из Крыма. В эмиграции выступал против политизации церковной жизни. Единственный из эмигрировавших архиереев остался верным Московскому Патриархату, исполняя указания Патриарха Тихона.
В марте 1931 года он создал в Париже приход в честь трех Вселенских святителей, получивший статус подворья Московской Патриархии.
22 ноября 1933 года владыка Вениамин был назначен архиепископом Алеутским и Северо-Американским; 14 июня 1938 года возведен в сан митрополита «ввиду особого положения нашей маленькой епархии в Америке <…>, а также в воздаяние самоотверженной готовности, с какой Преосвященный экзарх наш несет тяжкие лишения, труды и поношения». О «поношениях» упомянуто не зря. Часть эмигрантов не приняла митрополита Вениамина и называла его «красным» архиереем.
Тем не менее владыке удалось усилить в Америке РПЦ Московской юрисдикции, а также организовать помощь своим соотечественникам, взявшим на себя основную тяжесть в борьбе с фашизмом. 2 июля 1941 года на митинге в Медисон-сквер-гарден в своей речи митрополит, в частности, сказал: «…от конца событий в России зависят судьбы мира. И особенно – рабочего мира. Пусть не думают, что я думаю о какой-то политической партии! Нет! Но о младшем брате нужно думать. И в России думают о нем и живут для него, как умеют. И потому нужно приветствовать намерение президента и других государственных мужей о сотрудничестве с Россией в самый ближайший момент и во всякой форме».
В переписке председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР Карпова за 1947 год есть любопытный документ – письмо о согласовании выплат зарубежным иерархам Московского Патриархата: «Патриарх Московский и всея Руси Алексий обратился в Совет по делам русской православной церкви при Совете министров СССР с просьбой: установить, начиная с 1 июня с. г., ежемесячное содержание <…> экзарху в США митрополиту Вениамину (Федченкову) и другим епископам – 10 000 инвалютных рублей… Рассмотрев ходатайство патриарха Алексия и считая целесообразным удовлетворение его просьбы, Совет представляет при этом проект распоряжения Совета министров СССР» (ГАРФ. Ф. 6991. О. 1. Д. 149. Л. 214–215).
Нет, не стоит подозревать представителей РПЦ за рубежом в том, что они находились на содержании у правительства большевиков. Из упомянутого приложения понятно, что валютные расходы возместит Московская Патриархия. Сам факт включения в список свидетельствует о том, что экзарх в США – лицо, властями одобренное. А уж насколько сложными оказались отношения митрополита Вениамина (Федченкова) с представителями властей, особенно уполномоченными Совета по возвращении на Родину, – это тема отдельного повествования.
Митрополит Вениамин пытался вернуться в СССР еще в 1927 году, но смог сделать это только 12 февраля 1948 года, когда был назначен митрополитом Рижским и Латвийским. В бытность в СССР возглавлял также Саратовскую и Ростовскую епархии.
Впечатляющий послужной список… Кто-то скажет, сумел приспособиться к сложившимся обстоятельствам – продолжить церковную карьеру даже при богоборческой власти. Подобная гибкость обычно не совместима с крепостью убеждений. Но, читая труды владыки и воспоминания о нем, убеждаешься, что дело обстоит как раз наоборот.
Размышляя над пройденным путем, митрополит Вениамин придет к выводу о необходимости принять Россию, оказавшуюся во власти большевиков, и всемерно помогать соотечественникам. Что же заставило бывшего главу военного духовенства Белой армии возложить на себя ризу «красного» архиерея?
Во-первых, выросший в крестьянской среде, митрополит Вениамин никогда не отрывался от своих народных корней. Он считал себя обязанным заботиться о трудящемся «младшем брате». Кстати говоря, делал это не только в качестве иерарха РПЦ, но и в частной жизни. Известно, что в трудное время владыка взял на себя содержание и заботу об инвалиде, искалеченном на работе.
Во-вторых, отношение Вениамина к революционным событиям нельзя назвать однозначно отрицательным. Так же, как и хорошо знакомый ему архиепископ Крымский Лука, он считал, что в основе социалистического строя содержится много справедливого и доброго. Вспоминая годы учебы в своей работе «Божьи люди», он говорит о том духовном оскудении в предреволюционной России, что им особенно остро ощущалось в духовных школах: «Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть еще блестящей, но дух очень ослабел». Спустя несколько лет владыка запишет в автобиографическом очерке «На рубеже двух эпох»: «В нашей революции есть Промысл Божий… И уже поэтому мы должны принять эту власть, а не только потому, что она принята и народом».
Важно заметить, что в годы эмиграции он уже не поддерживает призывов главы зарубежного Архиерейского Синода митрополита Антония (Храповицкого) к православным включаться в вооруженную борьбу с большевизмом.
Третья причина, которой можно объяснить примирение с советской властью бывшего главы военного духовенства Белого движения, – это неукоснительное следование Божией воле и особое усердие в ее познании, что мне представляется самым главным в личности митрополита Вениамина.
Так, еще в бытность свою в эмиграции оказавшись перед труднейшим выбором – принять или нет так называемую декларацию митрополита Сергия (Страгородского), вызвавшую недоумение многих верующих, владыка отслужил сорок литургий («сорокоуст»), внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в его душе. Свои мысли он отразил в дневниковой записи «Святый сорокоуст. Мысли по поводу указов Митрополита Сергия»: «Ныне впервые почувствовал сердцем, что в принятом мною важном решении есть смирение… И любовь почувствовал я (в своем решении) к теперешнему главе Русской Церкви <…> И даже если бы допустить, что он и погрешил (по неведению или даже по недостатку сил), и тогда нехорошо быть тем неблагодарным сыном, который открыл наготу своего отца. А лучше своею одеждою, т. е. лишением своей чести вследствие передачи части ее обнажившемуся отцу, покрыть ее. <…> И русский народ нужно любить, особенно живущий там, в России. <…> Ни борьбою, ни обличением, ни холодным уходом (это тоже вид вражды) не спасти никого… А только смирением себя и самоотверженной любовью и другою – христианскою любовью. Нужна любовь спасающая. Любовь и к той, и к другой стороне, иначе странно было бы: одним помогать, а другим вредить… Но как же это соединить?»
В 1948 году, когда владыка вернулся в СССР, на горизонте замаячили новые притеснения Церкви – не такие варварские, как в 1918 и 1937 годах, но не менее жестокие в своей изощренности. Как и в самые сложные времена своей жизни, теперь уже митрополит Рижский и Литовский обращается к Богу и снова служит сорокоуст на Родине. Молится не только о здравии своих идеологических противников (Иосифа Сталина, Георгия Карпова и уполномоченного Никиты Смирнова), но и о даровании своим соотечественникам любви к власти и даже признает (какой парадокс!) заслуги советской власти перед Православной Церковью.
«Так называемая “доброта” не всегда хороша. Люди грешны и слабы и нуждаются во власти. Иначе расслабеют еще больше. Власть сдерживает анархию… Всякая власть. И по одному этому она “от Бога” (Рим. гл. 13). К власти требуется не одна холодная лояльность, но и почитание, и даже любовь (при всяких условиях). <…> Советская власть и ее прочность (помимо ее значения для Родины) имеет очень большое значение и для Церкви, и для Православия: ею держатся в связи с нашей Церковью окраинные области и заграничные Церкви других держав», – размышляет владыка в одном из своих многочисленных трудов «Два сорокоуста». Может сложиться впечатление, что владыка некоторым образом уговаривает сам себя и возможного читателя любить власть не столько «за что-то», сколько «вопреки».
Впрочем, рассуждая так, митрополит Вениамин не побоится говорить правду ни пастве, ни высокопоставленным советским чиновникам, будет усердно восстанавливать приходы, защищать и поддерживать пастырей, пострадавших в годы гонений на веру. Результат не заставит себя ждать – в 1958 году, по настоянию властей, он будет отправлен за штат с разрешением проживать в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре, где и проведет последние три с небольшим года земной жизни.
По мнению знавших его людей, владыка обладал некоторой наивностью. «В каком-то удивительном смысле он умудрился многого не заметить, – пишет, например, митрополит Антоний Сурожский. – Или это те самые евангельская детская простота и опять же неукоснительное следование примеру Спасителя одинаково любить и злых, и добрых?»
