Представляем вниманию читателей рассказ Владимира МАЛЫШЕВА из книги «Возвращение», вышедшей в 2022 году в московском издательстве «Вече»
Региональный фестиваль культуры и спорта, по обыкновению, завершался торжественной речью местного чиновника и вручением наград победителям. Сидящий в первом ряду Петр Евгеньевич Шелестов, представитель Союза писателей, приглашенный из столицы в качестве члена жюри, нетерпеливо поглядывал на часы. Он еще надеялся успеть на последний рейс, чтобы не принимать участия в ночных оргиях традиционного банкета. Шелестов попрощался с соседями и уже начал потихоньку пробираться к выходу, как вдруг в полумраке перед ним возникла фигура незнакомца.
– Вечер добрый, Петро, – поздоровался он задорно, – я все смотрю: ты это или не ты. Но когда объявляли состав жюри, понял, что таких совпадений не бывает. Не узнаешь? А ну-ка, напрягись, вспомни, кто лет этак полста назад правым крайним в сборной школы мяч гонял и тебе пасы выдавал? Что, не узнаешь? Поди, и село Румяновку – родину свою – забыл, мотаясь всю жизнь по городам и весям?
Петр Евгеньевич от такого неожиданного напора несколько растерялся, но, понемногу придя в себя, попытался вспомнить собеседника. Постепенно всплыли в памяти детство, школа, однокашники, но кто этот стоящий перед ним лысый толстяк – ответа так и не находилось.
– Да ладно уж, не мучайся, – поняв, что его не узнают, засмеялся мужчина, – Колька я Загоруйко, на задней парте в десятом «Б» сидел.
– Добрый вечер, Николай, э-э-э, как вас по батюшке?
– Васильевич.
– Да-да, Васильевич, как же, как же, припоминаю, извините, что сразу не признал, столько лет прошло, а вы какими судьбами здесь?
– Да я после школы в физкультурный поступил, а по окончании в родное село вернулся учительствовать. Вот меня как заслуженного педагога-тренера и послали на фестиваль с учениками из нашего района. Ну что, Петро, может, заглянем в кафешку за углом да поднимем по чарке за нашу встречу? – предложил Николай.
– Ну если только на полчасика, а то мне на самолет, – неуверенно согласился Шелестов.
И однокашники двинулись к выходу.
– Так как там наша Румяновка поживает? – спросил Петр Евгеньевич, когда они, усевшись за столик, заказали легкой закуски, графинчик водки и осушили по рюмке.
– Да что с ней случится-то? Как стояла, так и стоит, многоэтажек только поприбавилось да дачников уйма летом наезжает, – ответил Николай.
– Ну а из одноклассников кого-то встречаешь?
– Кто уехал, кто-то уж в мире ином, но человек десять пенсионеров из нашего класса в поселке осталось, – разливая еще по одной, продолжил рассказ Загоруйко. – Кстати, помнишь такую Людку Романову, нашу первую красавицу в школе, за ней тогда все мальчишки ухлестывали, да и ты тоже вроде был к ней неравнодушен? – спросил Николай и добавил: – Вот она, жива-здорова, в Румяновке живет, часто видимся то в магазине, то на почте. Веселая дама. А вообще-то мы раз в году на выпускном все встречаемся в школе как ветераны, так сказать, напутствие молодежи даем. Даже из других городов в этот день наши приезжают и прилетают. Вот и ты бы родину навестил. В столице-то чай засиделся? Посидим, выпьем, юность вспомним, глядишь, и не увидимся больше, – предложил Загоруйко.
– А что, может и впрямь приехать? – задумчиво произнес Петр Евгеньевич. – Сколько лет в родных краях не был… Когда, ты говоришь, у вас сбор?
– Да вот аккурат через две недели, – ответил Николай.
Выпив на посошок и записав номер телефона товарища, Шелестов поехал в аэропорт и к середине ночи был уже в своей холостяцкой квартире. Он принял ванну, облачился в махровый халат и присел к письменному столу. Выдвинув ящик, Петр Евгеньевич достал толстую потертую кожаную папку и стал перелистывать пожелтевшие от времени страницы. Первая запись была датирована девятым сентября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Начиналась она с фразы: «Здравствуй, дорогая Людмила, пишет тебе твой одноклассник Петр. Долго не решался тебе написать, но все же пишу. Прошло уже три месяца, как мы закончили школу и расстались. Но мне кажется, что прошла вечность. За это время я понял, что не могу жить без тебя. Нам надо обязательно увидеться и о многом поговорить. Прошу тебя ответить мне и написать, когда мы сможем встретиться». Это было короткое письмо, которое Шелестов в силу своей природной робости так и не решился отправить. Потом он написал второе послание, которое тоже не отправил, потом были третье, четвертое, пятое – и таких накопилось за долгие годы множество.
Постепенно Петр стал доверять далекой Людмиле все свои мысли, рассказывать о перипетиях жизни, советоваться с ней. Это в конце концов вошло в привычку и превратилось в постоянную потребность. Как только ему надо было принимать какое-либо решение, Петр Евгеньевич доставал вечером заветную папку, ставил на стол фотографию юной одноклассницы и начинал писать очередное письмо. А когда заканчивал, еще долго сидел, неотрывно вглядываясь в прекрасные, дорогие черты Людмилы. Ее обворожительная, чуть лукавая улыбка, ее прекрасные серые глаза, обрамленные длинными ресницами, спадающая на лоб вьющаяся прядь светлых волос – все это завораживало Шелестова, вводило в ступор, из которого он через какое-то время с трудом выбирался.
Облик молодой красавицы как бы подзадоривал его, как бы говорил: «Ну что же ты, давай, не робей!», но одновременно делал его нерешительным и возводил перед ним неприступную стену, которую невозможно было преодолеть.
Частенько он вспоминал, как пришла в их десятый класс новенькая, как вскоре она вызвала повышенное внимание у мальчишек и ревнивую неприязнь у девочек. И как отличник Петя Шелестов с первого взгляда по уши влюбился в светловолосую одноклассницу, не решаясь ей об этом поведать. Только на выпускном вечере, случайно оказавшись с Людой в классе вдвоем, он наконец-то признался в своих чувствах. Однако девушка не восприняла это всерьез. Она нежно, по-матерински, погладила его по голове, чмокнула в щеку и убежала танцевать, сказав на прощанье: «Ну что ты, Петюнчик, какая любовь? Нам еще в институт поступать надо».
Так и жил Шелестов, проводя долгие годы в общении с неприступной красавицей, доверяя ей самые сокровенные мысли, но не отправив ни одного из написанных писем. Нельзя сказать, что он не пользовался вниманием у женщин. Несколько раз дело доходило даже до женитьбы, но в последний момент Шелестов прерывал отношения, говоря себе: «Нет, это все же не моя Людмила!»
Однако командировка и случайная встреча с одноклассником что-то перевернули в Петре Евгеньевиче, придали решимости. «Вот так и жизнь закончить, не увидевшись со своей мечтой? – думалось ему. – А они, оказывается, каждый год встречаются, даже издалека приезжают! Нет уж, хватит, может, хоть на старости лет поживем вместе с моей Людмилой. Определенно поеду, и закончатся наконец-то мои мучения».
Несмотря на позднее время, он позвонил своему секретарю и попросил заказать билет в областной город, а также обеспечить там машину с водителем.
Две недели пролетели в предвкушении предстоящей встречи. Каждый вечер Шелестов писал письма обворожительной блондинке, подробно обсуждая и советуясь с ней, как лучше организовать их свидание, куда они пойдут, о чем будут говорить. По такому случаю он приобрел новый модный костюм, долго придирчиво выбирал галстук и шляпу. Ему казалось, что для исхода этой встречи важна была каждая деталь.
И вот, наконец, наступил день, когда Петр Евгеньевич сел в поезд и за сутки добрался из столицы до областного центра, где его встретил расторопный шофер. По дороге в Румяновку Петр с трудом узнавал родные места, которые за столько лет сильно заполнились элементами цивилизации. А в самом поселке он так и не смог определить, где был его дом и как доехать до родной школы. Когда с помощью подсказок прохожих машина достигла своей цели, церемония проводов в жизненный полет выпускников была уже в полном разгаре.
– Ну что же ты опаздываешь?! – встретил его во дворе Загоруйко. – Уже все речи произнесли, сейчас последний звонок прозвенит. Пошли быстрей, наши тебя ждут.
Шелестов попросил водителя подождать, и они с Николаем стали пробираться сквозь толпу школьников и учителей на второй этаж, где раньше находился их класс.
– Вон, смотри, наши у окна стоят, – сказал Загоруйко, – давай для них сюрприз сделаем. Ты останься у соседнего окна, как будто незнакомый, и шляпу напяль, чтобы уж совсем не узнали, а я у них спрошу, мол, не знаком ли им вон тот человек.
Николай пошел к группе пожилых мужчин и женщин, в которых Петр не смог узнать кого-либо из своих бывших однокашников. Среди них особенно выделялась одна бойкая старушенция, одетая в какую-то потертую рабочую куртку и неестественного зеленого цвета мятую юбку. Наряд завершали стоптанные, никогда не чищенные сапоги. Особенно поражало лицо дамы, чрезмерно напудренное, что, впрочем, не могло скрыть годами нагулянного алкогольного румянца, изборожденного темно-синими прожилками, словно реками на географической карте. Редких, седых, немыслимо причесанных волос осталось на голове ровно столько, сколько необходимо для определения того, что она все-таки принадлежит к особям женского пола. При всем при том женщина находилась в центре внимания, без умолку что-то говорила и громко смеялась хриплым басовитым смехом заядлого курильщика.
– А ну-ка, Людк, посмотри, кто к нам пришел?! Узнаешь? – прерывая смех этой дамы, игриво спросил Загоруйко.
Все повернулись в сторону Петра. Возникла короткая пауза.
– Ты што ли про того пузана в шляпе? Да хер его знает, такие у нас не водятся. Видать, из начальства прибыл индюк надутый! – ответила Людка, а это была именно она, и засмеялась.
– Ты че же, мать, своих не признаешь? Это же наш Шелестов – ухажер твой. Петр Евгеньевич, давай иди уже к нам, – позвал Николай.
Шелестов в растерянности посмотрел на удивленные лица своих состарившихся одноклассников, замялся и со словами: «Да-да, здравствуйте, товарищи, я сейчас только до машины сбегаю и вернусь», – не оглядываясь рванул из школы.
– Петюнчик, золотко мое, куда ж ты, касатик, поскакал? – услышал он за спиной, и скрипучий женский смех вытолкнул его на улицу.
Петр Евгеньевич плюхнулся на заднее сиденье, выдохнул водителю: «Гони!» – а затем надолго затих в полуобморочном состоянии. На автомате он приобрел билет и сел в поезд.
Пришел немного в себя Шелестов только вернувшись поздним вечером домой. Постояв полчаса под душем, он сел в кресло, достал из стола столь дорогую для него папку и, налив себе полный стакан виски, погрузился в чтение писем. Всю ночь Петр Евгеньевич перечитывал свои многолетние послания и доливал расслабляющий напиток до тех пор, пока и то, и то не закончилось.
Под утро он вышел на балкон, разжег угли в гриле и стал одну за другой бросать в огонь страницы своей жизни. Последней на костер была отправлена фотография красавицы-блондинки. Медленно сгорая, улыбаясь сквозь языки пламени, она непокорно и испытующе смотрела на Шелестова, словно спрашивая: «Ну что, слабо тебе, Петюнчик?»
Так и не заснув, Петр Евгеньевич с утра отправился на работу, где написал заявление об увольнении. А через день он выставил на продажу квартиру и улетел в глухой сибирский поселок к дальней родственнице доживать ставшую такой пустой и никчемной жизнь.
Иллюстрации Марии Сотниковой
