Интервью Оксаны Карнович и князя Никиты Дмитриевича Лобанова-Ростовского с бароном Эдуардом Александровичем Фальц-Фейном
Прошло уже четыре года, как на 107 году жизни 17 ноября 2018 года ушел из жизни один из известнейших русских меценатов, барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн (титул был дарован семье Эдуарда Александровича 13-м князем княжества Лихтенштейн Францем I). 14 сентября ему исполнилось бы 110 лет.
Чувствуя в себе жизненные силы, будто заигрывая с судьбой, он часто игриво спрашивал: «Как думаешь, сколько я проживу»? Я неизменно отвечала: «Как минимум до 110 лет»! И он загадочно улыбался. Если бы не трагическая случайность… Сколько тайн барон унес с собой… Однако одной тайной, которую Эдуард Александрович хранил долгие годы, он успел поделиться…
Мне посчастливилось несколько раз бывать в гостях у барона. Это была моя третья с ним встреча, когда с князем Никитой Дмитриевичем Лобановым-Ростовским мы навестили его 1 октября 2014 года. Барон был в приподнятом настроении, и мы проговорили около двух часов кряду.
«Я же ни с кем не говорю по-русски. Я удивляюсь, что так еще рассказываю. У меня же нет никакой практики!» – повторял барон. Сложно передать живую речь барона, его ритмику, манеру общения, его обаяние и харизму, которую он сохранял в свои тогда 102 года…
Б. Ф-Ф. Дягилев появился у нас до революции, Лифарь после. Оба были большими друзьями нашей семьи. Они приходили к маме. Все русские знаменитости, которые крутились на Cote d’Azur (Лазурный берег), всегда приезжали с визитом к нам. А я всегда удирал, когда мне было скучно. В 12 лет мне было неинтересно слушать Дягилева и знаменитого певца Шаляпина. Шаляпин часто приезжал на гастроли и пел в Опере Монте-Карло. Конечно, он приходил к маме, и Рахманинов тоже. Я помню отлично, как Рахманинов играл на рояле, а Шаляпин пел! Конечно, я не очень интересовался Дягилевым или Шаляпиным. После школы я брал велосипед и уезжал кататься с другом. Мама говорила: «Останься, послушай, у меня интересные люди». Я отвечал: «Мама, я предпочитаю на велосипеде покататься». Отлично помню эти времена, но я был слишком молодой, чтобы интересоваться такими личностями.
Б. Ф.-Ф.: Я должен вам о многом, многом рассказать, потому что в этом году празднуют юбилей князя Лихтенштейна Франца I[1], который был послом Австро-Венгрии в Петербурге с 1894 по 1899 год.
Кн. Н.Л.-Р.: Это дедушка нынешнего князя?
Б. Ф.-Ф.: Это кузен нашего князя. Потому что раньше, до 1920 года, Лихтенштейн принадлежал Австро-Венгрии. Теперь мы вместе со Швейцарией в плане дипломатического представительства. Российское посольство находится в Швейцарии, а раньше было здесь, в Лихтенштейне, так как княжество принадлежало Австрии. И Франц был прекрасный представитель настоящего дипломата. И в этом году выходит почтовая марка, которая называется «Дер Дипломат». Это про него, князя Франца I, когда он был в Петербурге.
Когда принц Франц был послом в Санкт-Петербурге, мой дедушка, генерал-майор от инфантерии Николай Николаевич Епанчин, был директором Пажеского корпуса. Посол и мой дедушка подружились. Они оба были большие умницы. Знали историю наизусть, умели себя держать. Русский народ понятия не имел, что в России готовилась революция. Дипломаты уже чувствовали, что что-то будет, и он знал, что скоро будет революция в России. Посол Франц говорит моему дедушке: «Вы знаете, мы волнуемся, что готовится революция». А дедушка говорил, что «нет, неправда». Дедушка, будучи директором Пажеского корпуса, не смешивался с народом и ничего не знал об этом. Все прекрасно! А потом вдруг… Это была самая кровавая революция в Европе. Ну и посол говорит моему дедушке: «Я не знаю, когда это будет, но надеюсь, никогда. Вам ни одну минуту оставаться нельзя, а то порежут голову. Ну а если удастся удрать, милости просим. Я могу вам помочь. Я буду главой Лихтенштейна».
Так и случилось. Мы жили вместе с семьей на юге Франции после революции, где у нас была чудная вилла. Мой папа ее купил в 1905 году, когда была первая революция. Это было на случай, чтобы было где жить. Так и случилось. Мы поехали в Ниццу, поселились на чудной вилле. Это была даже не вилла, а дворец. Уникальный, большущий дом, какие раньше русские аристократы покупали. Я теперь знаю, как зарабатывать деньги. Это не так легко. Откуда папа вдруг взял деньги и перевел несколько миллионов франков, чтобы купить этот дом?! Ну а я пошел в школу в Ницце, окончил университет там и потом начал искать себе работу. И нашел ее как журналист во французской спортивной газете L’equipe. Она раньше называлась иначе – L’Auto. Я был ее корреспондентом в Германии два года, перед тем как началась Олимпиада в 1936 году. Я замечательные статьи писал. Я русский, но по-французски говорил, как француз, без всякого акцента. У меня чудесно все выходило. Газета купила мне автомобильчик, чудные апартаменты, и я каждый день должен был писать, как немцы организовали олимпиаду. До того я никуда не мог выезжать, потому что у меня был нансеновский паспорт. Это был паспорт, который норвежец Нансен выдумал для тех людей, которые были беженцами. И никакая страна в мире не хотела иметь человека с нансеновским паспортом. И тогда мама вспомнила разговор с князем и дедушкой в Петербурге. «Поедем в Лихтенштейн!» И когда главой страны стал князь Франц, он очень мило нас принял и сказал: «Конечно, я помню Вас!» И мама рассказывает: «Я ничего не спрашиваю для себя, для сестры (которая имела французский паспорт, она родилась здесь), а моему сыну, который начинает с нансеновским паспортом и никуда не может ехать, прошу помочь». И тогда он для меня устроил подданство княжества Лихтенштейн в маленьком городке Руггелль. И с тех пор я лихтенштейнец. И правда, я похож на лихтенштейнца?
О.К.: Конечно, похож!
Б. Ф.-Ф.: Через восемь дней у нас будет большой прием здесь. Между прочим, приезжает Карпов и в конце концов привезет мне русскую премию Нобеля. Ты же, Никита, ее получил, держал ее? Где она? Карпов уже был у меня и не привез премию. В этот раз он уверяет, что привезет и будет присутствовать 8-го числа на торжестве по поводу князя. И в это время он представляет свои почтовые марки. У него лучшая коллекция марок в мире. И он нам ее покажет. Будет два месяца выставка марок Карпова. И я надеюсь, он привезет для меня Российскую Нобелевскую премию, которая валяется два года в Петербурге. У меня всего десять награждений. Так что это будет одиннадцатое. Так что, если я их все надену, я буду выглядеть как Брежнев.
Все мои ордена закрыты на ключ, потому что люди приходят и уносят у меня вещи, и так много чего пропадало в этом доме. Когда у меня визит, я лежу здесь, не провожаю, и когда они внизу, то что-то уносят на память. Так что у меня много вещей исчезло. И я решил мои ордена закрыть на ключ там внизу. Если хотите посмотреть, можете посмотреть.
О.К.: Не стоит. Спасибо вам. Мало времени для общения.
Б. Ф.-Ф.: Теперь продолжаю про принца Франца. Очень интересная, щекотливая история. Может, я уже рассказывал?
О.К.: Пока нет.
Б. Ф.-Ф.: Вам известно, что у него была подружка, когда он был в Петербурге послом? Эти четыре года он имел отношения с одной красавицей, которая имела мужа. Но они не жили вместе. Нарышкины. Ты это знал? В это время посол переспал с княгиней Нарышкиной, которая была известная дама в Петербурге.
Кн. Н.Л.-Р.: Никак нет. Их имение в Филевском парке в Москве.
Б. Ф.-Ф.: Я почему вам рассказываю?! Чтоб доказать связи, которые имеет Лихтенштейн с Россией. И началась связь Лихтенштейна с мадам Нарышкиной. Князь Франц жил в Париже до революции. А когда началась революция, он приехал обратно к себе в Лихтенштейн. Дедушка мой мне это все рассказывал. Поэтому и я вам рассказываю. Значит, он был еще холостым, князь Франц, а Елена Нарышкина (фрейлина Императорского двора в годы царствования Николая II; в девичестве Толль – О.К.) не жила с мужем. Они имели большой дом в Петербурге. Муж жил наверху, она внизу. Весь Петербург знал, что они друг с другом не живут. И тогда, когда это узнал князь Франц (скучно быть там одному послом), он решил взять ее как метрессу в то время, когда он был послом, в эти четыре года. И появился сыночек. И тогда весь Петербург знал, что это не от мужа, но от князя. Он там вырос, приходил смотреть посольство.
Кн. Н.Л.-Р.: А как его звали?
Б. Ф.-Ф.: Владимир. Вырос как князь Нарышкин. Когда незаконные дети рождаются, всегда дают имя матери. Всегда и во всем мире. Жил со своей матерью внизу в квартире, а наверху муж. Конечно, муж знал, что это не его сын, но признал его. Когда случилась революция, все бежали кто направо, кто налево, а Нарышкина с сыном сперва сбежала в Вену, потом в Рим. И там она скончалась. Почему-то умерла молодая. Что случилось, не знаю. Мальчик остался один. Тогда князь все сделал, чтобы поселить его в Швейцарии. Он купил ему квартиру, и Владимир жил в Берне один. Ему скучно было тогда там. Зная, что я здесь, спросил: «Можно ли к тебе с визитом?» Я говорю: «Не только с визитом, ты можешь приезжать ко мне, останавливаться несколько дней, поговорим, поболтаем, тебе будет приятно, у меня масса всегда гостей и так далее». Так что он был очень большой друг мой и приезжал ко мне по субботам и жил рядом в комнате для гостей.
Берн. Швейцария. 1970
Кн. Н.Л.-Р.: Чем он занимался в Берне?
Б. Ф.-Ф.: Ничем. Князь ему платил. Князь был щедрым. Купил ему дом и деньги карманные давал. Один раз Владимир говорит мне: «Знаешь, Эдуард, мне не хватает карманных денег. У тебя столько связей с туристами, туристическими обществами, ты можешь меня устроить гидом?» Ну я его устроил. Было тогда в Лондоне такое общество «Политехник». Ты его знаешь? Они делали визиты на недельку для туристов в Швейцарию. И он был гид-вояж «Политехник. Лондон». Он, настоящий князь Лихтенштейна, возил своих туристов в мой магазин, где я продаю свои сувениры. И, конечно, я ему давал потом 10 % от прибыли и тихенько давал на чай князю Лихтенштейна. Правда интересно? Я к нему часто приезжал поболтать, побеседовать, а он – ко мне.
Кн. Н.Л.-Р.: Он когда-нибудь женился?
Б. Ф.-Ф.: Нет. У него были, конечно, девочки. Одним словом, князь его умолял, чтобы он не приезжал в Вадуц, потому что очень был похож на отца. Никогда князь не принял его во дворце. Он обеспечил его, но это был большой секрет, что у князя есть незаконный сын, который живет в Берне. Владимир умер в Берне уже давно, лет 20 назад. А кто был на его похоронах? Только два человека – князь Франц и я. Больше никого. Два человека. Держали все в секрете. Так что, было все очень печально. После смерти Владимира я получил в наследство от него чудный его портрет. Кто-то нарисовал его в России. Говорит: «Когда меня не будет, мои люди в Лихтенштейне меня не признают. А Вы признали меня, и вот Вам портрет». Он висит внизу, на стене, не видела?
О. К. Я не видела. Как он выглядит?
Б. Ф-Ф. Как настоящий князь. Он внизу в вестибюле, над камином. Портрет незаконного сына. Но его рисовали, как женщину. Раньше был обычай: детей – и мальчиков, и девочек – одевали в женские платья. Так что вы увидите портрет – там женщина нарисована, но это мужчина. Так что все удивляются. Тоже мама меня всегда одевала, как сестру. Я всегда был недоволен и говорил: «Когда же ты мне дашь брюки, я хочу показать, что я мальчик, а ты одеваешь меня, как сестру». Это был такой обычай в России у аристократов. У других людей такого нет. Так что в этом году, через неделю, будет большой праздник. И к этому празднику выпустили почтовую марку «Дер Дипломат». Князь действительно был уникальный дипломат. И, все, кто будет на празднике, придут ко мне поздороваться со мной. Посол русский в Берне Александр Головин, конечно, тоже придет. Так что у меня на этой неделе большие события – прием князя Лобанова-Ростовского и прием правящего князя Лихтейштейна Франца. Здорово?
О.К.: Не то слово! Дорогой барон, можно ли опубликовать то, о чем вы нам сегодня рассказали?
Б. Ф.-Ф.: Конечно! Сколько лет можно ждать, чтобы не было секретов? Тридцать или пятьдесят?
Кн. Н.Л.-Р.: В некоторых странах двадцать, в других странах тридцать. В Англии – тридцать.
Б. Ф.-Ф.: Мне наплевать, я не вру. Это так и есть. Ты в какой газете напишешь?
О.К.: Есть журнал «Русская мысль», который выходит на Западе, и «Берега» в Калининграде.
Б. Ф.-Ф.: Хорошо. Следующий вопрос.
О.К.: Помните ли вы, как Николай II держал вас на руках?
Б. Ф.-Ф.: Я не помню, потому что мне было два года. Но мама и папа мне рассказали. Вы помните, что было у вас в два года? Вот снимок, когда Николай II был у нас в Аскания-Нова. Как это бывает, когда маленький ребенок – папа со мной рядом с царем и я. Николай II взял меня на руки, поднял: «Как тебя зовут? Эдуард? Как? Ты мальчик?» И отпустил опять. Потому что одет я был как девочка.
Николай II был большой любитель зверей, а так как Аскания-Нова – действительно «рай небесный» для зверей, в один прекрасный день из Кремля пришло письмо, о том, что он решил посетить Аскания-Нова. Милости просим. Так что 28 апреля 1914 года он приехал со своей свитой к нам, в Аскания-Нова. И конечно, его там с удовольствием встретили и показали ему чудный парк, громадный такой, как Лихтенштейн. Ну и там он ночевал у нас. А потом ему здорово по шапке дали в Думе, когда узнали, что царь ночевал у частного человека. Это против протокола. Когда царь хочет навещать своего друга, он может к нему прийти, чай пить, но спать в администрации, но не у частного лица. Ему здорово попало: в один прекрасный день, когда было собрание в Петербурге в Думе, кто-то из присутствующих встал и сказал: «Я хочу отметить то, что царь у нас нарушил правила протокола. Он ночевал у частного человека в Аскания-Нова. Я бы хотел получить ответ». А царь ответил: «Да, ты прав. Я нарушил правила протокола, но я очень люблю зверей и оттого решил не делать, что протокол прописывает. Очень извиняюсь. Тебе достаточен мой ответ? Значит, сядь опять». Так что это была целая история – поездка царя, когда он первый раз нарушил протокол. Других не знаю, это был единственный раз.
Ну и приехал он со свитой на трех автомобилях: один автомобиль «Мерседес», другой – «Дикси», а потом «Делоне Бельвиль». И тогда еще не было повсюду на улицах заправочных станций и надо было бензин брать в аптеке. И если по дороге бензин кончается и если в городе нет станций бензина, то очень было трудно. Так что всегда с собой возили бензин в автомобиле. Это все папа и мама мне рассказывали. Я, конечно, не помню это. Но это была сенсация в России. И он жил у нас, вот что важно! Нельзя царю ночевать у простого человека. И он тогда для всей семьи Фальц-Фейн дал дворянство.
О.К.: Разве не Александр III?
Б. Ф.-Ф.: Нет, тогда давали аристократов без титулов. Например, Епанчины –старейшая фамилия аристократов, но никогда не имели титула потомственного дворянина. Просто все знали, что они аристократы, но титула не давали. А когда я стал лихтенштейнец, то я дал все мои бумаги, и тогда князь говорит: «Я вижу, что вы получили аристократию от царя. Мы примем это к сведению, чтобы вы могли продолжать быть аристократом в Лихтенштейне, но у нас без титула не дают аристократа». А первый титул в Лихтенштейне – барон. Так что я лихтенштейнский барон и русский аристократ.
О.К.: Какие памятные события связаны у вас с Монте-Карло?
Б. Ф.-Ф.: Как я рассказал, после революции мы жили в Ницце и часто приезжали в Монте-Карло, потому что мама знала князей монакских. Мы часто приезжали в Монако чай пить, так что я князя хорошо знал (и теперешнего тоже). Почему? Потому что принц Альбер был сумасшедший бобслеист. Он занимался этим спортом. Он никогда первым не был, был предпоследний, но участвовал для Монако в Олимпийских играх. Так что я его хорошо знал, потому что в это время я был секретарь Интернациональной ассоциации бобслея. Я его всегда встречал на каждых олимпиадах, был дружен с ним. На Новый год он никогда не забывает о поздравлениях. Он всегда кому-то говорит, что нужно нарисовать на открытке. Каждый Новый год я получаю от него известия. У него молодая жена, красавица.
Рядом со мной, в ста метрах отсюда, устроили памятник Францу I. Когда вы выйдете из моего дома, пойдите туда и посмотрите. Главная улица наверх, которая идет ко дворцу. Когда не помню, по-моему, пятьдесят лет назад установили памятник. И это забавно, что князь, который дал мне гражданство, рядом со мной здесь представлен.
Памятник был в ужасном виде, никто не ухаживал – ни князь, ни город. Птички какали. Все было белое, листья, грязь. Так что я иногда ходил чистить, и самое главное, что там написано: «Франц I». И есть герб. Я это все сам позолотил настоящим золотом. Весь день там пропадал, помыл лицо с водой. Люди (туристы) проходили и не знали, кто я такой. Они понятия не имели, что я, частный человек, там чищу, они думали, что я от города. Я за свои деньги заказал человеку купить краску, цветы, чтобы он все сделал красиво.
Кн. Н.Л.-Р.: Почему никто этим не занялся из дворца? Почему вы не позвонили князю?
Б. Ф.-Ф.: Не знаю. Они никогда не чистили этот памятник. Князь же дал мне разрешение на столетие. Я могу говорить ему «ты». Он мне как-то сказал: «Я тебя знаю уже с тех пор, как ты родился, пора на “ты”». Ну, конечно, я взял к сведению, но не думаю, что я его встречу еще раз и буду хлопать его по плечу. Я не думаю, что я смогу.
О.К.: А вас поблагодарили за это?
Б. Ф.-Ф.: Нет.
О.К.: Кто был вашим близким другом?
Б. Ф.-Ф.: Князь Игорь Трубецкой. После революции он тоже попал в Ниццу. Почему-то все беженцы туда рухнулись. Отец Трубецкого был секретарь моей матери, он ухаживал за этим громаднейшим домом.
Князь Игорь Трубецкой всю жизнь был моим самым близким другом. И когда он умер в Париже в 2008 году, мне было очень и очень грустно, что я не мог попасть на похороны. Он покупал и продавал картины. Он путался в жизни с женщинами, которые имели денежки, и в один прекрасный день женился на самой богатой женщине – Барбаре Хаттон. Я был свидетелем на этой свадьбе.
Когда ей надоело быть с Трубецким, она взяла Рубироса. Потом был какой-то сиамский князь. И чтобы отделаться от мужа, она подарила Трубецкому картины. Известные. И потом, когда он стал холостым, ему это понравилось. И он начал торговать другими картинами. А когда умер, Кри-Кри, его другая жена, продала картины. Она выпустила книгу про Игоря Трубецкого.
Барбара Хаттон была нимфоманка, она имела пять мужей только официальных, не говоря о неофициальных. Каждый человек хотел переспать с самой богатой женщиной. Потому что обыкновенно мужчина платит за женщину. А здесь она платила мужчинам.
Кн. Н.Л.-Р.: А вам не удалось с ней переспать?
Б. Ф.-Ф.: Нет, он мой друг. Я не трогаю его девочек. Он познакомил меня с ней перед свадьбой.
О.К.: Как вы познакомились с Ильей Самойловичем Зильберштейном?
Б. Ф.-Ф.: Удивительная история. Это случилось в Монте-Карло в 1975 году. С Зильберштейном меня познакомил Лифарь. Лифарь возился со мной уже долго – хотел через меня устроить, чтобы его вещи были собраны вместе, когда он покинул Париж: во Франции беспорядки были, и он боялся, что его вещи пропадут. И он их вывез из Парижа и в конце концов поместил это все в Ментоне, в каком-то отеле. Не помню названия отеля. И я там был и присутствовал, когда он все вещи начал выкладывать и показал мне все. Ну и в это время каким-то образом в Монте-Карло был аукцион Сотсбис. На этом аукционе продавались вещи, которые я хотел приобрести.
О.К.: И эти вещи, книги были из собрания Лифаря.
Б. Ф.-Ф.: Ну да.
Кн. Н.Л.-Р.: Каталог назывался «Серж Лифарь», толстый.
Б. Ф.-Ф.: Лифарь на этом аукционе продавал свои книги. И в первый день, когда открылся аукцион, я успел купить несколько книг, потому что тогда никто не интересовался русскими вещами. Никто! И очень дешево это все пошло. Ну, а я купил одну из тех книг, которые интересовали Зильберштейна. Я его тогда еще не знал, потому что его не было на аукционе в первый день. Он опоздал из-за того, что ему не давали разрешения на выезд из СССР. Разрешение он получил в день начала двухдневного аукциона. И он не был на открытии аукциона Сотсбис и явился на следующий день. Идет в зал, где были аукционные торги, и Лифарь кричит ему: «О! Куда же ты пропал?! Вчера все началось. Ты все прозевал». Зильберштейн: «Мне не давали разрешения на выезд».
Лифарь представил меня Зильберштейну. И тогда Зильберштейн сразу начинает спрашивать меня: «А книга такая-то есть, а такая-то?» «Ну, это в моем каталоге написано – посмотрим», – говорю. «Вы знаете, кто купил?» Отвечаю: «Я купил». – «Как так?.. Голубчик мой (это его слова), меня повесят в Москве, если я эту книгу не привезу». Я говорю: «Никто тебя не повесит. Вот твоя книга. Это подарок моей Родине. Так что ты останешься жив».
И он меня обнял и сказал, что очень тронут. Спросил: «А кто ты такой?». Ну, я начал тогда рассказывать, кто я такой. Не стоит об этом здесь говорить – вы знаете, кто я такой. И потом он остался. Другие вещи купил, ну, и мы стали большими друзьями. И, по-моему, он даже приезжал ко мне. Но не помню – он был у меня дома или нет. А какой потом была его судьба, не помню. Но мы часто встречались. Почему – не помню. Ты не знаешь, Никита, почему?
Кн. Н.Л.-Р.: Может быть, вы продолжали делать дары России? Те, которые интересовали тогда Зильберштейна. Может быть, вы встречались в Москве? Я только помню, что после Монте-Карло он приехал в Париж и поселился в гостинице «Вольтер» на Набережной Вольтера. Поблизости там жил тогда Лифарь с баронессой Алефельд.
И меня Исаак Саулович Гурвич представил Зильберштейну. Я пошел к нему. Потом мы его пригласили к нам. У нас была служебная квартира на Avenue d’lena, возле Триумфальной арки. И тогда он мне рассказал, как он напал на такого замечательного человека, как вы, патриота, который просто взял и подарил ему книжку на аукционе даже до того, как вы познакомились. Вот как я узнал о вас.
Б. Ф.-Ф.: Конечно, я встречал его, я приезжал в Россию. Я жил в отеле «Метрополь», а потом жил всегда в «Националe». Мама, когда еще была царская Россия, когда приезжала в Москву, останавливалась в «Национале». И я решил из-за этого там тоже остановиться. Теперь помоги мне, потому что я не вижу. Я встречал Зильберштейна много раз, но по какому поводу, почему и зачем?..
О.К.: Может быть, это было в связи с его желанием купить у Лифаря письмо или письма Пушкина?
Б. Ф.-Ф.: Да.
Кн. Н.Л.-Р.: И он даже приезжал к Лифарю в больницу в Лозанне или в Женеве, где он старался до последнего момента (и неуспешно) уговорить Лифаря дать или продать ему письма.
Б. Ф.-Ф.: Вспомнил. В конце концов, правительство получило эти письма. Но я не помню, как и почему.
Кн. Н.Л.-Р.: Я вам расскажу. Его супруга, баронесса Алефельд, дала одно письмо в Сотсбис на продажу. Сотсбис устроил свой единственный аукцион картин в Советском Союзе. По законам Советского Союза каждый покупатель, вывозя картину из России, должен платить пошлину. Такого в других странах нет. И чтобы аукцион не провалился, Сотсбис договорился в Советском Союзе, что местные власти не будут препятствовать вывозу картин, а взамен получат письмо Пушкина. Сотсбис заплатил баронессе Алефельд какую-то сумму, и они привезли целый самолет покупателей, включая дочь барона Тиссена, много известных богатых людей и председателя Сотсбис Альфреда Таубмана, которые купили за очень значительные деньги произведения авангарда и других живописцев. Вот как это письмо оказалось в конце концов в России.
Б. Ф.-Ф.: Помню.
Кн. Н.Л.-Р.: Но, может быть, он просил вас содействовать, купить это у Лифаря, а потом подарить Советскому Союзу. Вот тут я не знаю эти отношения с вами.
Б. Ф.-Ф.: Он был очень умный человек, Зильберштейн, очень умный.
Кн. Н.Л.-Р.: И очень знающий. Он все знал, если вы помните. Какой ум! Исключительный! Я вижу, у вас лежит карточка директора музея им. Пушкина Ирины Антоновой (Ирина Александровна Антонова ушла из жизни 30 ноября 2020 года – О.К.). Она у вас здесь была недавно?
Б. Ф.-Ф.: Она была у меня раньше. Благодаря ей я представил (в Москве – О. К.) книгу моего дедушки «На службе трех императоров». Ирина Антонова устроила мне презентацию в своем музее. Это было удивительно, потому что она устроила все необыкновенно. И во время паузы моей музыканты играли марш. Когда долго длится представление, люди всегда думают: «Ну, когда же это кончится!» И теперь перерыв. И все начинали уже спать, а этот марш суворовцев их разбудил.
Кн. Н.Л.-Р.: То же самое было в Историческом музее, когда следующая ваша книга вышла. Они здорово играли там.
Б. Ф.-Ф.: Да. Это я вспоминаю, как будто было вчера. Но это просто удивительная вещь, я же ни с кем, ни с кем уже годами не говорю про мое прошлое, как во время Советского Союза я попал в Россию. И там устраивал такие вещи.
Кн. Н.Л.-Р.: Но у вас был иммунитет – вы были председателем Олимпийского комитета Лихтенштейна. Это один голос, но очень важный, подобно тому, как голос в Объединенных Нациях. Конечно, иммунитет иммунитетом, но в такой стране, как Лихтенштейн, которая не имела никакой власти, но имела голос в Олимпийском комитете – ваш голос. И ваше ходатайство позволило Советскому Союзу провести молодежную Олимпиаду. Так что они очень хитро поступили с вами. Без вас Олимпиады в Москве бы не было. Вы не только проголосовали «за», но и всех ваших знакомых в правлении Олимпийского комитета убедили голосовать за СССР.
Б. Ф.-Ф.: Я вам очень рад. Это удивительно! Я же больше не выхожу вообще. Не могу встать. Если встану, мне плохо, у меня голова кружится. Раньше я выходил в сад, теперь с кровати больше не встаю. Все кончилось…
[1] 8 октября 2014 года в Национальном музее Лихтенштейна в Вадуце состоялось открытие историко-мемориальной выставки «Дипломат – принц Франц де Паула фон унд цу Лихтенштейн в качестве австро-венгерского посла в России (1894–1898)», приуроченной к 20-летию установления дипломатических отношений между Российской Федерацией и княжеством Лихтенштейн.
