Автор: Петр Спектор
Он ушел из футбола, чтобы остаться в нем навечно номером 1
Я впервые увидел битком забитые стотысячные «Лужники» 27 мая 1971 года, на прощальном яшинском матче со сборной мира.
Есть в таких матчах известная условность – не огорчать юбиляра. Но на поле были звезды, равные по значению Яшину, и – что важнее – у каждого из них был последний шанс ему забить.
Недаром Марадона говорил, что пожертвовал бы сотней забитых мячей ради одного гола Яшину.
И в «Лужниках» кто-то из великих поддался азарту, приложился к мячу от души, с нескольких метров, в самый угол. Яшин, на пятом десятке лет, как мне показалось, среагировал как-то неуклюже – но для гениев какие правила? Рука, которой он парировал мяч, выросла, как ветка.
Вот так он и ушел из футбола, чтобы остаться в нем навечно номером 1.
Про Яшина знают все и не знают ничего.
Не могу себе простить до сих пор (может, слишком молод был и недостаточно настойчив), что не уговорил тогда режиссера Алексея Габриловича, автора фильма «Футбол нашего детства», все бросить и приняться незамедлительно за фильм о Яшине.
Каюсь, в своем интервью с режиссером я выдал желаемое за действительное и анонсировал так и не начатую работу. Яшину моя заметка попалась на глаза, и он заинтересованно спросил: «Правда ли, что Леша собирается обо мне снимать кино?»
Нам-то казалось, что Яшину вполне хватает оказываемых почестей, а ему вовсе и не почести были нужны и навязываемая ему роль свадебного генерала – просто, думаю, хотелось выговориться, рассказать что-то, о чем мы не подозревали.
В первый раз, попав на стадион, я, к своему разочарованию, не увидел Яшина. Шел, разумеется, на матч с его участием, а увидел в воротах одного из его дублеров, пропустившего от Стрельцова и компании пять мячей.
В следующий мой приход на футбол ворота «Динамо» наконец защищал Яшин. И у меня мог бы сегодня быть, как сейчас принято говорить, эксклюзивный снимок Яшина. И самое обидное, что он был – я успел его сделать трофейным отцовским фотоаппаратом, привезенным с войны.
Я захватил его на стадион со специальной целью самому снять Яшина, не передоверяя это профессиональным фотографам. Но на стадион-то ходили не так, как сейчас, – аншлаг был непременным условием больших матчей. И в давке под трибунами аппарат у меня срезали бритвой. Теперь не столько жаль довоенную немецкую камеру, сколько собственный снимок Яшина.
Вообще-то, не по телевизору и не на стадионе я впервые увидел Яшина, а на базе в Новогорске. Он сидел на лавочке и курил. Меня поразили две вещи: первая, что Яшин курил (я не знал, что это было прерогативой Яшина – он мог курить перед матчем в раздевалке), вторая, что он курил сигареты «Столичные» (в разгаре были 80-е, и всякий уважающий себя московский пижон курил импортные).
Конечно, как репортер, я его о чем-то спросил, но в памяти остались впечатления только от самого Яшина – вблизи. Вскоре выяснилось, что он меня почему-то запомнил.
Мы встречали Пеле в «Шереметьево». Яшин предупредил меня, чтоб я особо не мучил Пеле, уставшего от перелета. Да еще пограничник со своей стороны слишком долго идентифицировал великого бразильца. Про Пеле парень в зеленой фуражке, конечно, знал, но в паспорте-то значилось «Эдсон Арантис ду Насименту».
И Яшин, оберегая покой Пеле, когда мы его встретили, все-таки в корректной форме отчитал меня за назойливость. Но Яшин, при всем своем величии, не был главным редактором нашей газеты – и кем бы я сегодня был, поступись тогда престижным редакционным заданием.
Благодаря Яшину я знаком не только с Пеле, который, похвастаюсь, впоследствии пригласил меня на свой юбилей, но и с Эйсебио.
Передавая репортаж с 60-летия Яшина (как потрясающе тогда на притихшем динамовском стадионе читал Евгений Евтушенко: «Лишь для такого вратаря на штангах расцветали розы…»), я задержался и появился на банкете в модном по тем временам ресторане «Союз», когда торжества уже начались. Понятно, на пороге я стушевался: все знаменитости, которых можно было только себе вообразить, уже дисциплинированно сидели за столами.
Льву Ивановичу к тому времени ампутировали ногу, и лишний раз подниматься из-за стола ему было неловко. Но что значит видеть поле – он мгновенно заметил меня на расстоянии в полверсты, поднялся, помахал рукой: «А я для тебя местечко держу», – и усадил рядом с Эйсебио (которого тогда называли «черной жемчужиной»). Остаток вечера, да и ночи, я провел в продолжении застолья с Эйсебио, готового, как оказалось, отмечать юбилей нашего вратаря с поистине русским размахом.
Сейчас даже трудно объяснить, что тогда значило для меня, молодого футбольного репортера, знакомство с великим Эйсебио благодаря великому Яшину. Вообразите: вам бы сегодня позвонил по мобильному телефону Александр Сергеевич Пушкин и прочел бы начало «Медного всадника».
За год до юбилея, летом 88-го, в Мюнхене, в знаменитом Английском саду, проходило закрытие чемпионата Европы по футболу. Вечер был достаточно прохладным, Яшин в рубашке с коротким рукавом посетовал, что организаторы не предупредили заранее, где соберемся.
Я-то не мерз. Сидел в куртке хоккейного монреальского клуба, подаренной мне, между прочим, Фетисовым. И, конечно, сразу предложил ее Льву Ивановичу, что послужило поводом для воспоминаний о хоккейном Яшине, даже завоевавшем медаль в динамовских воротах.
Потом в Москве, по возвращении в «Шереметьево», я видел, как Льва Ивановича катят на специальной каталке. Знал, что он не любит, когда его жалеют (мне рассказывали, что сразу после ампутации, очнувшись от наркоза, он сказал плачущей жене: «Валя, не плачь, зачем мне нога, я больше в футбол не играю»). Я отвел глаза от этой грустной картины, но он сам меня окликнул: «А курточка-то твоя пригодилась».
Легко допускаю, что кому-то вспоминающиеся мне эпизоды в сравнении с масштабностью личности Яшина покажутся пустяками. Но согласитесь, что расхожих мыслей и общих слов за десятилетия накопилось с избытком, а вот каких-то штрихов личного общения, точнее говоря, своих впечатлений – все меньше. И субъективности в разговоре о Яшине я совсем не боюсь.
Вспоминаю вот, что единственно, кому Яшин доверил написание совместной книги, был старейшина нашего цеха, ныне живущий в Америке Евгений Рубин.
В частности, Евгений Михайлович писал:
«Он всегда был готов и умел защищать футбольные ворота. Во всем остальном он был беззащитен, ему никогда не хватало ни желания, ни воли, ни характера постоять ни за себя, ни за свою семью…»
Яшин был на восемь лет старше Стрельцова, но прославились они приблизительно в одно и то же время. Они в один и тот же год – в 70-м – закончили играть и в один и тот же год умерли от одной и той же болезни – рака.
Их нередко сталкивали, представляли антиподами. Однако мало кто в большом футболе относился друг к другу так хорошо, как Яшин со Стрельцовым.
Стрельцов считал, что своему фирменному пасу пяткой он обязан именно Яшину: «…Мы с Кузьмой (Валентин Иванов. – П.С.) считали, что Леве забить просто невозможно. Про себя, конечно, считали. Вслух не говорили – забивать-то надо, мы форварды, на нас надеются. Но как забить – не знаем. Доходим до его ворот – начинаем мудрить. Не можем никак принять окончательного решения: когда бить.
Иду я с мячом вдоль линии штрафной. Лева, как всегда, стал смещаться. А вся защита двинулась за мной. Я откинул мяч пяткой Кузьме, он прямо и влепил в девятку динамовских ворот. Я к нему бросился, говорю: вот так только можно Леве забивать».
Стрельцову, кстати, помогал писать свою книгу Александр Нилин, который в разговоре со мной в свою очередь вспомнил, как он впервые увидел Яшина: «Это было на ужине в честь вручения футболистам “Торпедо” серебряных медалей в ДК имени Лихачева. Лев Иванович предварил тост в честь соперников шуткой, что слово ему предоставили, когда тостующему впору за спинку стула держаться. Он говорил очень хорошо, был задушевен в обращении со всеми присутствующими, располагал к себе домашностью поведения.
Через несколько дней я в разговоре с Валерием Ворониным (знаменитый торпедовский футболист. – П.С.) вернулся к тому вечеру, заметив, что прежде представлял себе Яшина иным – более замкнутым и склонным к партийной ритуальности. “Леве, – вдруг сочувственно сморщился Воронин – и самому тяжело от того, что часто бывает таким, каким нужно. А он – другой…”»
Кстати, когда через несколько лет после автокатастрофы Воронин пытался вернуться в футбол, первую игру он проводил против московского «Динамо». Перед началом матча, в туннеле, ведущем на поле, Яшин сказал Воронину: «Валер, ну один я от тебя пропущу, а больше ничем помочь не могу».
Шутка, наверное… Но Воронин-то забил Яшину со штрафного.
Уверен, что ни с кем бы другим, кроме как попавшим в несчастье коллегой, к тому же выдающимся игроком и партнером по сборной, Лев Иванович подобным образом шутить бы не стал.
В Доме журналистов в 58-м провожали на чемпионат мира в Швеции сборную СССР. Юные футболисты декламировали мастерам стихи, потом фотографировались. Самого маленького Яшин посадил к себе на колени – это был знаменитый впоследствии Михаил Гершкович.
Он рассказывал мне, что когда через годы, играя за «Торпедо», забил Льву Ивановичу, то Яшин сказал: «Молодец, Миша, забивай не только мне, но и другим».
Это было щедро – по-яшински!
Фотография, между прочим, с Гершковичем, сидящим на коленях у Яшина, тогда обошла все спортивные издания.
В Москве открывали гольф-клуб. Из Швеции приехал знаменитый Тумба Йохансон, а с нашей стороны прибыл аж член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь горкома партии Лев Николаевич Зайков. И в конце торжеств, обращаясь к Яшину, он с пафосом произнес: «Лев, ты звони, если что. Мы обязаны тебе помогать».
Меня покоробили тогда два момента: партийное «ты» малознакомому, судя по всему, человеку, и особенно «обязаны», а не «рады».
Хотя Лев Иванович и сам – положение обязывало – закончил Высшую партийную школу. Но при этом не был закрытым человеком, как это пытаются представить. Он готов был многое о себе рассказать – не все готовы были в те времена услышать и понять правду о Яшине.
Частый гость нашей редакции, президент яшинского Фонда Геннадий Петрович Венглинский, в книге «Вратарь эпохи» вспоминал, как, будучи секретарем комитета комсомола «Динамо», он отмечал свой день рождения: «Ждали Яшина, который сдавал экзамен по политэкономии. Смотрим, подъезжает такси к северной трибуне, из него выскакивает Лев и бежит – весь красный и очень возбужденный.
Ну на него все и накинулись: сколько тебя одного ждать. А он, смущаясь, в то же время с большим юмором говорит: “Мужики, они (преподаватели политэкономии СССР) совсем обалдели! Сами в экономике пятьдесят лет не могут разобраться и хотят, чтобы я им за один час все рассказал”».
Теперь, я думаю (возвращаясь к неснятому фильму), что Яшину важнее было выговориться, чем лишний раз услышать, какой он великий.
Я не уверен, что нужен какой-либо матч в честь Яшина, но без Яшина. Не мемориал волнует, судьба яшинская – от подростка военных лет, работавшего на оборонном заводе, до человека, познавшего высшие почести.
Звезду Героя Соцтруда ему вручали за несколько дней до смерти. Жена Валентина Тимофеевна позвонила Геннадию Хазанову: «Гена, Лева умирает, хочет тебя видеть».
Хазанов рассказывал мне, как Яшин наклонился к нему: «Гена, чего они меня мучают, зачем мне эта звезда, когда я умираю».
«Это был не стон умирающего человека, – вспоминал Геннадий Викторович. – Это было ясное понимание своего положения».
В воротах он всегда безошибочно выбирал позицию в зависимости от удара. А в жизни у него была одна позиция – жить с достоинством.
Ну и достойно умереть, раз так случилось.
Не могу вот понять одного: почему наш национальный герой не становится героем многосерийных фильмов и чья еще жизнь в спорте выражает так отчетливо биографию всей страны? Не хочется ведь Яшина отдавать целиком официозу…
Может, кому-то покажется странным, но я никогда не обращался к Яшину с просьбой об автографе. Притом что ко Льву Ивановичу с этой просьбой обращались тысячи, подчеркну, незнакомых людей. А я-то гордился, что знаком – зачем же автограф?
Конечно, когда Яшина не стало, я успел пожалеть о своей глупой щепетильности, но Льва Ивановича уже не было, и ничего исправить было нельзя. Но мне неожиданно повезло – знакомый антиквар презентовал мне мяч с яшинским автографом, правда, подписанным не мне персонально – но какая теперь разница?
Иногда я беру теперь этот мяч в руки и понимаю, что судьбу надо благодарить в том числе и за то, что мальчишке, у которого когда-то украли фотоаппарат с непроявленными снимками, выпала честь знать живого Яшина.
И мне почему-то хочется верить, что снимки мои – в сущности, первый журналистский опыт – не пропали безвозвратно. Может, кто-то не поленился все же их проявить и мое юношеское изображение Яшина теперь присутствует в чьей-то жизни.
