Предлагаем вниманию читателей рассказ известного российского журналиста Ольги Кузьминой
Плесом тут называли и озеро, и впадавший в него ручей, и серенькую деревеньку, прилепившуюся к берегу. У ручья, за сосняком, Мормышка особенно любила ловить. Сейчас, когда все решалось, она впервые просила озеро о чуде. И, неторопливо покуривая, ждала нужного мгновения, улыбаясь гаснущим солнечным лучам и бабочкам-вечерницам.
Откуда она пришла? Никто не знал. Но появилась она в Плесе в 1953 году – худая, почти беззубая, хоть и не старая, с заплечным мешком. Сразу определив бригадира среди толпящихся на берегу рыбаков, она обратилась к нему решительно:
– Я хочу работать у вас. Ничего не надо, жилье только.
Плес славился рыбой. Ловили тут и щук, и лещей, и судаков, и мелочь рыбную, а еще ряпушку – рыбу сладкую и такую нежную, что из поставленного на берегу коптильного заводика ее отправляли прямиком в Москву – к кремлевскому столу.
– Баба – рыбачка? – улыбнулся бригадир Сил Иваныч. – Ты рыбу-то видела?
Рыбаки согнулись от хохота.
– Видела. И ловить умею.
Золотыми рыбками плеснул в ее глазах гнев, и Сил озадаченно кивнул:
– Ладно, поглядим. Сына, – крикнул он Сашке, – дай-ка уду да червя. Пусть покажет, что может.
Женщина качнула удочку в руке, будто взвешивая, согнула, отпустила; обваляла червя в песке, чтоб не скользил, насадила, подошла к мосткам.
– Ну, клева-то особого не будет. Время не то. И небо чистое.
– А ты поглубже закинь, – подсказал кто-то из рыбаков.
– Поглубже?
Она обернулась, усмехнувшись. В глазах плеснули золотые рыбки.
– Уж на глубине-то сейчас точно не клюнет. Если только под травку попробовать…
Она точным движением забросила крючок под камыши; поплавок замер. Минута длилась вечно. И вдруг удочка взлетела вверх; подсечка была мастерской. Миг – и серебристая плотвичка билась в узкой руке женщины.
Рыбаки присвистнули.
– Ну? – она выпустила рыбку.
Сил улыбнулся.
– Ай, молодца, баба! Звать-то тебя как, а?
Она качнула плечами:
– Бабой и зовите.
Так ее и звали пару лет, пока Сил не привез из города мормышек – крючков с дробинкой. И так полюбила Баба на них ловить, поигрывая короткой удочкой с чутким сторожком, что ее навсегда переименовали в Мормышку.
Она поселилась в пустующем доме-развалюхе на окраине, и со временем полюбилась деревенским, хоть и была нелюдима, строга, дружбы с бабами не водила, да и с рыбаками особо не беседовала. Как-то почтальонша Клава привезла письмо, адресованное некой Анне Александровне Лопатиной. Письмо гуляло по району год, и кто-то додумался, что адресатом может быть Мормышка. Распарив конверт над чайником, Клава с бабами выяснили, что в ответ на запрос упомянутой гражданки администрация поселка Кемь сообщает, что «гр. Лопатин Андрей Андреевич умер в 1949 году». Клава клялась, что поселок такой находится на севере, возле Соловков, и Мормышка – явно бывшая «политическая», а умер, видно, муж ее. Конверт заклеили слюной и вручили Мормышке; она побледнела, при всех вскрывать не стала, унесла домой и после неделю сказывалась больной.
А потом все пошло, как раньше.
Рыбу Мормышка ловила удивительно. Необъяснимым образом у нее всегда был улов, она будто видела, что происходит под водой, безошибочно выбирая место заброса и ощущая даже легкий намек на поклевку. Днем она наравне с мужиками тащила тяжелые сети, после латала их. А под вечер либо сидела молча на берегу, наблюдая, как тонет солнце в свинцовой воде Плеса, и бесконечно куря удушливые самокрутки, либо брала старенькую лодочку и отправлялась к любимому ручью. Она всегда ловила рыбы ровно столько, сколько нужно, не жадничала, а случался-таки избыток – угощала соседей.
Когда неожиданно умер Сил – потянул сеть, да и осел, вздохнув, – рыбаки и обсуждать не стали, кто будет бригадиром – Мормышка, кто еще. И тут она себя показала. Коптильня работала бесперебойно, а потом Мормышка убедила районное начальство разрешить бригаде сдавать рыбу на рынок. Вот когда зажили рыбаки! И даже в 1972 году, когда страшная засуха съела уровень воды в Плесе на два метра, они не остались без рыбы – благодаря Мормышке.
– Где ты так научилась ловить-то, а, Мормышка? – донимал ее Сашка Силыч, прежнего бригадира сын.
Она обычно отмалчивалась. Но как-то Сашка, заглянув к ней с каким-то вопросом, приметил в сенях странную снасть: палку с леской, на леске – штук пятнадцать крючков.
– Что за штука? – удивился он.
– На Соловках так ловят, – сухо ответила Мормышка, отбирая снасть. – Опускают леску в воду и ждут. А когда косяк селедки подошел – тянут. И все дела.
Она убрала снасть с видного места, и к теме больше не возвращались.
Вслед за крутыми 80-ми в страну пришли лихие 90-е. Такая заваруха пошла, что кремлевским гурманам стало не до ряпушки. И рыбный заводик, захлебнувшись в рыночном безумии, вскоре перестал коптить небо. Теперь рыбаки жили лишь за счет продажи рыбы вдоль трассы, благо Мормышка хоть и состарилась, но все также тонко чувствовала Плес.
Ну а вскоре после миллениума приехали в Плес мужики из самой столицы – на больших черных машинах. Спросили, где рыба ловится. Деревенским берегов не жаль, показали – там, там. Заветных и прикормленных мест, знамо, не открыли, но приезжие и так наловились всласть. Они упоили рыбаков водкой и братались до утра. Только Мормышка сказала сухо:
– Плохие гости. Не к добру.
Через неделю столичные гости вернулись с новым запасом водки и копченой колбасы. Рыбаки встречали их как братьев. А вот Мормышка да бабы деревенские бесились – просто так водкой не поят! Приезжие и правда с расспросами лезли: всегда ли тут так рыбно, да все такое. Деревенские подпили и расхвастались. А еще через неделю привезли гости с собой районного начальника. И объявили: такое тут место сказочное, что грех турбазу не построить, чтоб за денежку людей пускать ловить. И кафе тут же, с музыкой. Рыбаки загалдели: «Как-то не очень идея-то. А что мы, что завод?» А гости в ответ: «Земля чья? Государственная. Мы по закону аренду и оформим. А что зона водоохранная, то вот начальство с нами, оно разберется», – районный глава молча кивал, ощущая потной ладошкой пухлую пачку денег в кармане.
Но рыбаки роптали. Скандал же «деловым» был не нужен. И главный из них – Кирилл Ляхов, «Король», поняв, что «в авторитете» тут Мормышка, отправился к ней парламентером. Она была спокойна, но в глазах плескались золотые рыбки.
– Давай, бабка, мирно решим тему. Скажи мужикам, чтобы хлебала закрыли. Иначе…
– Ты мне грозишь, что ль? – Мормышка улыбнулась беззубо, выпуская гостю в лицо кольцо дыма. – Брось. Пуганая. Но если ты мужик, а не картонка, давай на спор пойдем. Если я обловлю пацанов твоих – не быть базе. А если они меня обловят – быть.
Король засмеялся.
– Эх, борзая ты бабка. Или дура, не пойму. Против кого встанешь?
Рыбки плеснули в глазах:
– Против всех.
Король хохотнул. Точно дура.
– По рукам.
Руки она не подала, но кивнула.
– Завтра. Ловим с утра до заката. На вес.
Десяток парней в камуфляже, высоких болотных сапогах, с шикарными удочками с изумлением смотрели на корявенькую Мормышку.
– Разъезжайтесь, – по-хозяйски кивнула она. – Я потом.
Пятеро заняли лучшие заводинки с берега, остальные разлетелись по озеру в блестящих «моторках». Мормышка тихонько отплыла от берега в своей старой лодочке.
– Давай, Мормышка! Покажи им! – кричали рыбаки, махая руками.
Она тоже махнула рукой, улыбаясь.
– К ручью своему плывет, – шепнул Силыч. – Место у нее там наговоренное!
Король сам не ожидал, что согласится на такой бред. В победе он не сомневался, главное – в этой наглой бабке было что-то особенное, какая-то сила, сломать которую ему хотелось до дрожи в пальцах.
Часа через два он успокоился: ребята вроде исправно ловили, Димыч аж двух щук зацепил. Ближе к вечеру, маясь от безделья, Король побрел по берегу – в густых камышах вилась тонкая тропка. Слева синело озеро, впереди бронзовел сосняк. Зайдя в него, он оказался на высоком берегу, затем снова «упал» вниз. Неподалеку ловил Серега; лох – вроде место хорошее, а в лодке пусто!
Чуть дальше Король увидел Мормышку. Она сидела к нему спиной; в лодке, серебряной от рыбы, уже не было места. Он замер, пытаясь подавить волнение:
– Ничего, ребят много, обловят ведьму…
А бабка вдруг привстала в лодке, будто почувствовав что-то. Сутулая спина напряглась; она перебросила удочку чуть дальше, поплавок закачался возле выползших на поверхность водорослей. Солнце коснулось губами озера; старуха дернулась, напряглась. Король видел, как гнется уда и ходит под водой невидимая, но явно огромная рыбина. Рука старухи двинулась вверх, заставляя рыбу глотнуть воздуха, и теперь Мормышка выводила к лодке гигантского глубинного леща, покрытого огромными металлическими чешуями. Король понял – спор проигран. «Мужик или картонка…» Если мужик – слово надо держать!
Бешенство захлестнуло его. Миг – и он сбежал к воде, лодка старухи была рядом. Он вошел в воду, ухватился за борт. Мормышка обернулась и, поняв, усмехнулась. Ему даже не пришлось долго сжимать ее тонкую шею, все произошло быстро – лишь золотые рыбки в глазах старухи гневно плеснули на прощание, и уплыли навсегда.
Серега вопросов не задавал. Они молча перебросили леща и часть рыбы в его «моторку», а лодку с Мормышкой оттолкнули от берега. Казалось, рыбачка в ней просто спит. У Короля даже что-то екнуло в душе. Правда, потом быстро прошло.
Лодку с Мормышкой Силыч отыскал лишь под утро – ее отнесло к дальнему берегу озера. Столичные гости вызвали врача; тот осмотрел тело и объяснил странную синюшность сердечным приступом.
А рыбу взвесили. Приезжие обловили Мормышку на одного леща. Зато какого! Прежде в Плесе никто таких не ловил.
Хоронили Мормышку как положено, на третий день. Силычу показалось, что в закостенелом мормышкином кулаке что-то блеснуло; он не без труда вытащил из него три огромные серебряные чешуи. Рыбаки все поняли, но то ли вековой страх перед силой и деньгами, то ли еще что-то заставило их опустить глаза и промолчать. Силыч уложил одну чешуйку покойной на лоб, две другие – на шею, как украшение.
Прости и помилуй. Помилуй. И прости.
…А что турбаза, спросите вы? Ее построили. Но хозяева вскоре разорились. Ибо никогда больше на Плесе никто не поймал ни одной рыбки.
