ЕОНИД КОРАБЕЛЬНИКОВ, Париж, 1996 год
Специальная премия
Современный кинематограф обладает огромным количеством средств и инструментов (совсем как палачи в “Разбойниках”), чтобы напугать нас. И мы пугаемся. И снова идем смотреть, как убивают, пытают, расстреливают, взрывают… То ли потому, что нам это нравится, то ли потому, что страх ненастоящий и мы знаем, что, когда фильм кончится, ужас исчезнет и останется лишь смутное воспоминание, да и оно постепенно сотрется.
А когда тот же самый фильм покажут через некоторое время по телевизору, мы скажем: “Постойте, это я уже видел, но в чем тут было дело, хоть убей, не помню”. Такова судьба большинства современных фильмов. Но, к счастью, не всех.
В своем новом фильме Иоселиани, видимо, решил “переиродить Ирода”. Я не считал убитых, но их очень много. Плюс искалеченные, плюс изнасилованные. И не думайте, что речь идет о пародии. Нет, нет, снято хотя и без натурализма, но очень реалистично. Снято, как все фильмы Иоселиани. Как “Певчий дрозд”, как “Пастораль”, как “Охота на бабочек”…
Действие происходит в атмосфере полного и абсолютного спокойствия. Даже одна из финальных сцен с полудюжиной убитых, которую нам нарочно показывают дважды, поражает своей полной безмятежностью.
Трагедия разыгрывается – а она всегда разыгрывается у Иоселиани! – незаметно. И по сравнению с ней, этой внутренней трагедией человеческого существования, “ужасы” теряют свою “ужасность”. Впечатляют не крики пытаемых, и не сцена расстрела, и не вид повешенного. Нет, настоящий ужас вселяют детали обыденной жизни, непревзойденным мастером которых является Иоселиани.
Семья новоиспеченного советского министра въезжает в полном составе в квартиру, только что освобожденную “органами” от прежних владельцев: супруга члена правительства, найдя на плите дымящиеся еще котлеты, зовет семью обедать, старушка-мать усаживается за рояль, дети играют с куклами, новый хозяин спокойно отвечает на телефонный звонок: “Они здесь больше не живут”, – и вешает трубку.
В другой сцене подручные палачей выпивают и закусывают, прерываясь время от времени для того, чтобы подать в то или иное окошечко (как на кухне в большом ресторане) требуемые орудия пыток. А вот мафиози, покупающий на барахолке в Тбилиси ковер, только что вытащенный из разрушенного снарядом дома…
И где бы ни разыгрывались события – в современном Париже, в средневековой Грузии или в эпоху сталинских репрессий, и какие бы метаморфозы ни происходили с героями (опустившийся скульптор становится царем, министром, клошаром; неверная царица – метко стреляющей сотрудницей НКВД, элегантной парижанкой; приближенный царя – заплечных дел мастером в энкаведистском застенке), присутствующее при этом личное отношение режиссера к происходящему еще никогда, как мне кажется, не было выражено так сильно и с такой беспощадностью.
Беспощадность, конечно, была и раньше, но в ней было нечто ностальгическое: погибает столь любимый автором “певчий дрозд”, беззащитна старая аристократия в “Охоте на бабочек”. Но в “Разбойниках” Иоселиани неумолим и почти жесток. Положительных героев на этот раз нет. А нечисть всегда остается нечистью. И погибает от сотворенного ею самой зла.
“Разбойники”, как и всегда у Иоселиани, построены многопланово и антиномично. Трагедия пародийна, пародия печальна. Смерть превращается в шутку, шутка отмечена печатью небытия. Условность щемяще реальна, реальность парадоксально условна. Фильм красноречив при почти полном отсутствии слов.
Поэтике Иоселиани чужды сложные интриги и бесконечные диалоги. Его искусство прозрачно и чисто, как горный воздух в финальной сцене. И в такой же степени драгоценно.
Скандал по-венециански
Кинофильм “Понетта” получил в Венеции также Гран-при международной критики и премию Католической службы кино.
Скандал так скандал, решило жюри 53-го Венецианского фестиваля во главе с Романом Полянским, единодушно присудив премию за лучшую женскую роль пятилетней Виктуар Тивизоль, героине фильма “Понетта” (“Девчушка”) Жака Дуйона.
Эту белокурую голубоглазую девочку, поступившую в этом году в старшую группу детского сада в Лионе, Жак Дуйон считает прирожденной актрисой. “В пять лет у нее талант великой актрисы”, – настаивает режиссер, рассказывая, как во время съемок Виктуар специально неудачно играла особенно понравившиеся ей эпизоды, чтобы иметь удовольствие их повторить.
А роль у Виктуар скорее драматическая: маленькая девочка, ласково прозванная “понетта”, должна пережить смерть матери, погибшей в автомобильной катастрофе. Дочка отказывается верить в эту смерть и каждую ночь грезит, как мать снова приходит играть с ней.
Не раздавит ли груз такой роли психику пятилетнего ребенка? В течение всех съемок маленькую актрису сопровождала врач-психоаналитик Мари-Элен Анкревэ. По ее мнению, Виктуар ни на минуту не отождествляла себя с героиней: “Всем детям свойственно притворяться, и если Виктуар так хорошо играет Понетту, то это как раз потому, что прекрасно знает: она – не Понетта”.
“Почему мы должны отказывать детям в праве на талант?” – вторит ей режиссер. Собирая материал для своего фильма, Жак Дуйон, отец двух взрослых дочерей, специально наблюдал за детсадовскими малышами и даже спрашивал: как они представляют себе смерть? Таким образом он встретил однажды Виктуар. Между прочим, имя очень редкое, перевод на французский язык латинского Виктория (Victoria), что, как известно, означает победу.
