В годы Великой Отечественной войны на помощь народу и разведке пришла Православная Церковь
Николай Долгополов
Иван Иванович Михеев по виду был типичным русским батюшкой с большой окладистой бородой. Ему бы крест вместо галстука и, пожалуйста, – на службу в храм Божий. Первыми коротко рассказали о Михееве (оперативный псевдоним «Михась») столпы внешней разведки Зоя Воскресенская-Рыбкина и ее начальник Павел Судоплатов в своих книгах. А мой подробный рассказ долго лежал под замком. В 2016-м Михеев, родившийся в 1919 году, скончался. Еще через пару лет раздался звонок: «Можно публиковать. Но остановитесь на 1946-м».
Неслучайно, что задумала операцию именно Зоя Ивановна Рыбкина. Своеобразный мозг внешней разведки, она одной из первых поняла, что против оккупировавших значительную часть страны немцев надо действовать нестандартно. Уж очень силен у гитлеровцев аппарат подавления. В их загребущие сети попадают – порой случайно – даже опытные чекисты. К тому же, давайте признаем, не ждали на Лубянке и в Кремле, что служить врагам пойдет столько своих – вернее прикидывавшихся своими.
Требовалось придумать и испробовать нечто новое, для фашистских спецслужб нежданное. И когда по обычным для разведки каналам до Рыбкиной довели информацию, что епископ Василий, по паспорту Василий Михайлович Ратмиров, 1887 года рождения, обратился в военкомат с просьбой отправить его на фронт, у Зои Васильевны созрел план, сначала несколько расплывчатый, а затем воплотившийся в довольно стройную, одновременно рискованную, однако исключительно правдоподобную легенду.
Не собираюсь подробно разбирать отношения государства и церкви, сложившиеся в довоенную эпоху. Воспитывалось безбожие, священнослужителей преследовали, церкви закрывались, разрушались, превращались в склады и казармы. Казалось бы, понятно, как должны относиться служители культа к властям. А тут патриотический порыв церковника в почетном сане Ратмирова, которому уже шестьдесят, желавшего послужить Отечеству на фронте и защитить от фашистских супостатов православие. А не сможет ли церковь послужить прикрытием для разведчиков?
И епископ был тотчас приглашен на встречу. Но не на Лубянку, там обстановка беседовать на церковные темы совсем не располагала, а на квартиру Зои Ивановны. В своей книге «Под псевдонимом Ирина» Воскресенская-Рыбкина пишет, что у нее дома беседа с глазу на глаз продолжалась несколько часов. И когда опытный чекист поняла, что патриотизм у Ратмирова искренний, «спросила его, согласится ли он взять под свою опеку двух разведчиков, которые не помешают ему выполнять долг архипастыря, а он “прикроет” их своим саном».
Епископ задумался. Подобной просьбы или предложения он не ждал. Расспрашивал о задачах разведчиков. Высказал требование: Божий храм ни в коем случае не должен быть осквернен кровопролитием. И Рыбкина, не моргнув глазом, заверила, что у разведывательной группы другие задачи: выяснение намерений фашистов, наблюдение за передвижением их частей, выявление немецких шпионов.
Зоя Рыбкина лукавила. Или, скажем по-другому, первоначальные цели разведывательной группы были иные. Город Калинин, ныне Тверь, во время встречи Зои Васильевны и Ратмирова еще оборонялся Красной армией. Но удастся ли его удержать? В этом чекисты не были уверены. По их осторожным предположениям, немцы могли его взять, устроив в Калинине важный и последний перед взятием Москвы форпост, куда могли бы прибывать из Рейха фашистские главари в ожидании парада у кремлевских стен. Некоторые данные разведки подтверждали это предположение Рыбкиной и ее прямого начальника Павла Анатольевича Судоплатова. И разведгруппе отводилась в этом критическом случае роль совсем иная, далекая от чисто наблюдательной.
Террор – вот что должно было ожидать Гитлера, Геринга, Гиммлера и прочую нечисть, которая могла бы прибыть в Калинин накануне взятия Москвы. Чтобы не привлекать излишнего внимания, не светиться, мелких немецких офицеров и будущих бургомистров разведгруппе приказали не трогать.
Задание по террору могло стать смертельным. Вырваться из города после совершения громких актов возмездия ни спутникам Ратмирова, ни ему самому не удалось бы.
Однако события развернулись по другому, тоже предусмотренному Рыбкиной и Судоплатовым сценарию. Остановит Красная армия наступление вермахта, и тогда разведчикам предстояло вести наблюдение за немецкими войсками. Проникать во враждебное окружение, завязывать связи, выявлять агентов и шпионов, добывать любую информацию, полезную для Москвы. Для этого в город отдельно от троих мужчин в церковном обличье, проникнет женщина-радистка.
Согласие епископа на сотрудничество было получено. «Прикрыть», по выражению Рыбкиной, разведчиков Ратмиров предложил как двух своих помощников. Но предупредил Рыбкину: «Для этого им надо основательно подготовиться». Но время поджимало.
22-летний Иван Иванович Михеев, включенный в эту операцию под псевдонимом «Михась» вовсе не был «выпускником авиационного училища, являясь с начала войны сержантом госбезопасности истребительного батальона войск НКВД», как пишет Рыбкина. Действительно за несколько лет до войны он поступил в Ейское Военно-морское авиационное училище, но сталинским соколом стать было не суждено.
В 1939 году его, как и сотни комсомольцев, ждала другая профессия. Старые чекистские кадры были выбиты чистками, Наркомату внутренних дел требовались молодые надежные ребята, к числу которых и отнесли Ваню Михеева. Он проявил способности, и в 1940-м его перевели уже в более престижную внешнюю разведку. Яростно учил английский. Собирались в конце 1941-го отправить Ивана в Иран или Афганистан, где он должен был работать под легальной крышей. Но грянуло. И Михеева определили на время в истребительный батальон НКВД, где он без видимой пользы отслужил несколько недель. Думал, о нем забыли. Полтора года проработал в НКВД, идет война и никакого к нему интереса: проверяет, как налажена ночная охрана, патрулирует улицы, в надежде поймать немецких парашютистов или тех, кто наводит самолеты с крестами на военные объекты. Поэтому первый в жизни вызов к высокому руководству на Лубянку – сразу к начальнику управления по работе в тылу врага – и обрадовал, и удивил, и насторожил.
И на все вопросы, заданные ему известным всей разведке Павлом Судоплатовым и привлекательной, довольно молодой женщиной Зоей Рыбкиной – «Как относитесь к религии? Есть ли верующие в семье? Бывал ли в церкви на богослужениях и знаком ли с православными обрядами? А немецкий знаете?» – ответил твердым и честным «Нет».
Тут же выяснилось, что Рыбкина и Судоплатов решали, кого из кандидатов взять в группу, которая должна работать в тылу у немцев под «церковным прикрытием». Выбрали Михеева. Был он в ответах правдив, быстр, никакой неприязни к церкви не высказал. Наутро Михеева познакомили с командиром разведывательно-диверсионной группы, капитаном внешней разведки, будущим резидентом Василием Михайловичем Ивановым. Тот тоже был не в курсе предстоящего. Но им быстро разъяснили: в тылу у немцев вы, иподиаконы, будете помогать настоящему епископу вести церковные службы. Ну и, конечно, разведку. «Может, архиереями станете», – рассмеялся Павел Анатольевич, не предполагая, что вещей шуткой определит судьбу Михеева на долгие-долгие годы.
Возникала масса сложностей. Иванов с Михеевым были далеки от церкви настолько, насколько только можно быть. Как себя вести в церкви? Как молиться? А они ни единой молитвы не знали. Ладно, если есть еще шанс как-то обмануть немцев (далеки они от России с ее православием), но своих, русских, настоящих верующих не проведешь. Значит, малейший промах – и конец легенде? Донесут, допросят… И уничтожат вместе с епископом, о котором говорил Судоплатов. Сомнения решительно рассеяла Рыбкина. Понятно, что времени почти нет. Но вас обязательно всему научат. За это возьмется сам епископ.
И тут же на горизонте появился Василий Михайлович Ратмиров. Он по отдельности побеседовал с Михеевым и Ивановым. Отношения с ним у Михеева, да и у капитана Иванова сложились сразу. И между двумя разведчиками – тоже. Сблизила опасность, предстоящее общее дело. Старшим был безоговорочно признан Иванов. Об этом информировали Ратмирова.
Как же уважительно относился Иван Михеев к епископу Василию. Столько испытаний, риска, вынужденных и непредвиденных поступков, а в адрес Ратмирова – ни единого упрека. Только благодарность за умелое приобщение к Богу и к новой профессии. Именно профессии, потому что немолодой, не очень физически крепкий Ратмиров занимался с разведчиками, не щадя себя. Они это поняли. И отвечали на его старания усердием. Каждый день на квартире у Зои Ивановны владыка Василий обучал своих помощников – членов разведгруппы –всему тому, что было необходимо знать для участия в архиерейских службах, и другим церковным премудростям. И только церковное облачение примеряли в кабинете у Судоплатова. Занимались часами, иногда до изнеможения. Рыбкина все время торопила: мало, мало времени.
Несмотря на близость фронта, московские храмы не закрывались. Наведывались в разные церкви, налагая на себя знамение. Ратмиров показывал, как правильно ставить и зажигать свечи, подходить под благословение не только к нему, но и к другим священникам. Особенно непросто было научиться помогать вести службу. Разведчикам, они об этом говорили только между собой, чудилось, что верующие порой смотрят на них как-то косо. Неужели догадывались? Ратмиров это понял. И однажды «невзначай» пояснил, что все начинающие, даже паства, впервые приходящая в храм, чувствует себя неловко. Ничего, со временем пройдет. Иванов и Михеев, по оценке строгого пастыря, за месяц многое освоили. Насколько правдоподобно, предстояло выяснить уже в Калинине, куда решением главы Русской Православной Церкви Василий Михайлович Ратмиров был назначен епископом Калининским и Кашинским.
Шел август. Надо было срочно перебираться в Калинин, чтобы верующие поняли, что назначенный еще при советской власти епископ не бросает их в час испытаний. А немцы бы оценили, что священнослужители в отличие от значительной части горожан не ушли вместе с покидающей Калинин Красной армией, – их выбор остаться здесь осознанный.
Обстановка на фронте складывалась неблагоприятная. И чтобы ни писали «Правда» с «Красной Звездой», на Лубянке сложилось понимание неизбежности сдачи города. Разведывательно-диверсионную резидентуру туда завезли в последний момент. Чуть не разминулись с митрополитом Николаем (Ярушевичем), успевшим объявить верующим, что к ним назначен архипастырь, которого он просит любить и жаловать. Николай уже выходил из храма, когда только прибывший епископ Василий с ним облобызался, а Михеев с Ивановым поспешно подошли под благословение. Митрополит Николай быстро умчался в Москву, а 12 октября Калинин оставили все части Красной армии.
В городе на два-три дня наступило безвластие. Начались повальные грабежи магазинов, государственных зданий, частных домов. Били стекла, тащили все с оставленных складов, из учреждений и лавок в основном те, кто ждал прихода немцев, надеялся прожить и под ними. Только церковь не тронули.
Василий Ратмиров вместе с Ивановым (оперативный псевдоним «Васько») и Михеевым («Михась») успели провести церковные службы и при Советах, и при безвластии. Верующие приходили. Чувствовалось, что владыка Василий пришелся им по душе.
Васько, руководитель группы, встретился с радисткой, которую успели-таки подобрать. Бывшей служащей московского Центрального телеграфа Любови Алексеевне Бажановой – псевдоним «Марта» – исполнилось 23 года. Прошла коротенькую подготовку. Ей быстро объяснили то, что должна была знать любая верующая. И радистка, и прихожанка из нее получались неплохие. Но хотя еще до Калинина чекисты знали, что к молодым женщинам немцы пристают, насилуют, угоняют в Германию, действительность оказалась еще хуже представлявшегося в Москве. Не давали солдатня, полицаи, вся нечисть никакого прохода женщинам. И по подсказке Васька Марте пришлось изображать старуху, мазаться углем, золой, покрывать голову старческим грязным платком. А вот встречаться с разведчиками ей оказалось на первых порах неожиданно просто. Она не пропускала богослужений, прослыла верной сторонницей владыки Василия и, приходя в церковь, получала от Васько текст радиограмм. Немцы Марту пока не трогали.
Пока была рация, моментально передавали шифровки через Бажанову. Увы, дом, в котором она снимала угол, был позже разбит при авианалете. Рация осталась под обломками. Это затруднило работу. Корили себя и начальство. Ну как можно было отправляться на неизвестно сколь долгое оседание с одной радиостанцией. Пришлось на время у себя дома устроить тайник. Хранили в нем добытые сведения, записанные условным, им одним понятным кодом.
Разбомбили и церковь Покрова Пресвятой Богородицы в селе Покровском, где прошли первые богослужения. Епископ, его помощники и за ними паства облюбовали городской собор. О владыке пошла среди верующих лестная слава. Заботлив, со всеми доброжелателен, очень доступен. И совет даст, и ласковым словом ободрит. Верующие в надеждах не обманулись. И к двум иподиаконам отношение сложилось доброе. Молодые, подтянутые, может, не слишком и разговорчивые, они являли пример строгости и скромного послушания. Было в них еще одно притягивающее: мужчин такого возраста в городе почти не оставалось. В собор потянулись и девушки.
У младшего иподиакона обнаружилось нездоровье. Однажды прямо во время службы, уже при оккупации, случился у него припадок. Вдруг начал задыхаться, упал, изо рта пошла пена. Хорошо, что не растерялась какая-то женщина. Подбежала, испугавшись, что язык завалится и служка задохнется. Измерила давление: пульс 120! Типичный эпилептический припадок. Его умело имитировал Михась. А как иначе было дать понять пастве, а заодно и немцам, почему здорового с виду парня не призвали в армию? И, предупредив владыку и напарника, разыграл целое представление. А пульс довел до высокого неимоверным усилием воли.
В эпилепсию поверила и та самая первой подбежавшая к нему прихожанка. Что оказалось исключительно важно. Православная немка Елена Рудольфовна Линде работала помощником бургомистра Калинина. Давно жила в городе, где трудилась врачом. Знала в Калинине если не всех, то многих. Михеев в своих записках утверждал: «По нашим сведениям, гестаповка по профессиональной принадлежности». Часто бывала на богослужениях. Тут, не исключаю, и вера. И наверняка приглядывалась к владыке Василию. По подсказке чекистов, он посвятил усердную прихожанку в историю собственной жизни. Главное, на что клюнула Линде, легенда о заключении непокорного священника в лагерях под Сыктывкаром в начале 1930-х. Это, по мнению осведомительницы, зачисляло епископа Василия в стан врагов Советов, открывало дорогу немцам к его вербовке.
Существовал определенный риск, что немецкая Служба безопасности может проверить факт отсидки, которой и близко не было, о чем знали многие высокие церковные сановники, некоторые из них переметнулись на сторону фашистов. Однако Бог помог и на этот раз. Положение на фронте было нестабильным. Забот у немцев хватало, поверили на слово.
Разведывательная группа попала в тяжелые условия. Храмы подвергались бомбежке. Жить было негде. Голодали и не выжили бы, если б не благодарная паства, приносившая, пусть по крохам, скудное пропитание служителям Божьим.
Решили идти к бургомистру, обратившись к нему через Елену Линде. Она, имевшая собственные планы на использование владыки, охотно согласилась устроить встречу. Решили, что епископа Василия будет сопровождать Михась, признанный эпилептиком. Васько, пышущего здоровьем, оставляли в тени. К чему лишние вопросы о призыве в армию, да могли и отправить здоровенного парня на принудительные работы в Германию. И с тех пор на все встречи с чужими Ратмирова сопровождал Михась.
Беседа с бургомистром, бывшим полковником царской армии в офицерском кителе без погон, была короткой. Линде представила владыку как борца с Советами, просила помочь. Бургомистр согласился выделить продовольствие, помочь с ремонтом храма. Подкинул им бывший полковник еды: кормили епископа и двух его помощников только хлебом. Зато благодаря энергии Ратмирова и его спутников удалось оборудовать городской собор для богослужений. Разведчики торопились. Требовалось полностью легализоваться, добывать сведения: надо было общаться с паствой, привлекать еще больше прихожан, завоевывать их доверие, заводить конфиденциальные беседы.
Это удавалось. Выясняли, кто остался верным патриотом, а кто добровольно работает на фашистские спецслужбы. Очерчен круг лиц, сотрудничавших с немцами втихую. Эти были особо опасны. Маячила надежда, что наши отобьют Калинин, и фашисты, конечно, готовили приобретенную агентуру на оседание. Разведчики добыли информацию о штабах немцев, расположившихся в Калинине, о численности местного гарнизона. Узнали, что хранится на военных складах. С тревогой заметили: из своего тыла фашисты перебрасывают в Калинин пополнения.
Чутко следили за настроением в городе. Признаться, оно часто менялось в зависимости от побед и поражений Красной армии. Откуда только узнавали жители о положении на фронтах. Отобраны были все радиоприемники, но сарафанное радио работало и, удивительно, пусть с определенными перекосами то в ту, то в другую сторону, однако бесперебойно и относительно безошибочно. На непрерывные вопросы горожан, что же будет, владыка отвечал осторожно: все во власти Божьей, как соблаговолит Господь. Однако напоминал и постоянно, что Родина у нас всех одна.
Как-то утром владыка увидел возле собора сооруженное немцами прямо на земле подобие звонницы. Откуда только набрали столько колоколов. Офицер на ломаном русском приказал всем молчать, а звонари, неизвестно откуда взявшиеся, ударили в колокола. Рядом в специальной машине шла запись искусственного торжества. Потом звонницу мгновенно разобрали, колокола убыли в неизвестном направлении. Немцы, довольные тем, что колокольный звон удалось записать без помех, объяснили: готовится парад в честь предстоящего взятия Москвы. Эта сделанная заранее запись будет имитировать приветственный звон колоколов Кремля. Васько не сдержался, сплюнул. Михась покачал головой: не верил, что сдадут Москву.
Начали замечать: некоторые тверичи «раскусили» владыку Василия. Записали его и двух молодых в предатели. Раз даже немцы посоветовали им остерегаться партизан и подпольщиков. Это было, с одной стороны, хорошо, прибавляло уверенности, помогало добывать новые сведения. Но ведь могли ни за что прихлопнуть и свои. Пока же за разработку епископа взялась Елена Линде. Предложила ему познакомиться с важным представителем новой немецкой власти. И на встречу с ним прийти без провожатого. Василий Михайлович, не раздумывая, рассказал о разговоре Васько и Михасю. Решили, что владыке лучше пойти одному.
Утром Линде, показав пропуск, беспрепятственно провела Ратмирова в дом, где располагалось гестапо. По тому, как уверенно проходила Елена Рудольфовна через все кордоны, с каким почтением ее приветствовали, владыка быстро понял, что здесь секретарь бургомистра была своей. Начальник гестапо, относительно молодой оберштурмбанфюрер повел разговор в присутствии Линде, выступавшей безукоризненной переводчицей. Поблагодарил епископа за помощь, выразил надежду, что божьи проповеди во славу немецкого оружия привлекут на сторону фюрера еще больше прихожан. И попросил сообщать ему или фрау Линде о всех, кто покажется ему неблагонадежным. А еще выяснить, правда ли, что где-то в самом городе или неподалеку от него большевики оборудовали тайные склады. Не слышал ли он такого от прихожан? Это уже явная вербовка.
Заодно оберштурмбанфюрер попросил Ратмирова тут же, в кабинете, поподробнее написать о лагере в Коми, где сидел священник. И владыка повел степенную речь о пастве, ради которой он готов отдать все, о сложностях военного времени, о постоянном недоедании. Василий Михайлович умело тянул время. Но в душе сразу же приуныл. В лагерях он никогда не был. И не ожидал, что Линде сообщит об этой выдумке, предназначенной лишь для ушей бургомистра, в гестапо. И что прикажите писать о неведомом Сыктывкаре?
Тут неожиданно зазвонил телефон. Неприятный, понятно по его виду и раздраженному тону гестаповца разговор затянулся. Беседа с владыкой была скомкана. Ратмирову предложили поддерживать все связи через секретаря бургомистра. Владыка поспешно кивнул головой и с достоинством удалился. Немцу стало явно не до него. Что-то произошло. А что, Ратмирову узнать было не дано. Возможно, это что-то и спасло его и группу от провала.
Епископ подробно обсудил случившееся с двумя разведчиками. Решили, во что бы то ни стало держаться подальше от гестаповца. На встречи с бургомистром ходить только вдвоем с Михасем. Определилась и роль секретаря бургомистра. Это она, а не престарелый белый офицер фактически правила городом. И ко всем указаниям, отдаваемым Еленой Линде, относились с удвоенной осторожностью, хотя принимали их с внешней готовностью. Так, она пристроила в храм еще одного священника. Проверили, и он оказался немецким агентом. Рекомендовала присмотреться и поближе сойтись с группой прихожан – молчаливых, малоприметных. Потом Михась и Васько выяснили, чем такие безликие приглянулись немцам. В случае чего эти обученные абвером агенты должны были остаться в городе, как когда-то осела в Калинине сама Линде.
Пока же Иванов и Михеев помогли Василию Михайловичу написать «воспоминания» о Коми. И хотя оба там никогда не были, о лагерях были наслышаны от сослуживцев. Ратмиров отнес бумагу в гестапо. Оберштурмбанфюрер куда-то торопился. Договорились встретиться позднее.
Епископ негодовал. Никогда он не будет предателем. В этом не сомневались и два иподиакона. Но как отвести беду от владыки? И Михась, как теперь он делал всегда в момент испытаний, обратился к молитве: «Услышь нас, Господи. Пронеси чашу страдания мимо нас». И Господь услышал. Один из доверенных бургомистра тихонько сообщил владыке, что немцы уходят. Гестаповец уехал одним из первых. На восточной окраине города началась стрельба, фронт снова приближался.
Что тут было делать разведгруппе? Еще до заброски, в Москве, получили приказ: уходить с немцами, обосноваться с ними в крупном городе, проводить богослужения. И начинать разведывательную работу. Михась побежал в управу. Там пахло горелым. Это жег свои бумаги бургомистр. Просьба Михася предоставить транспорт для отъезда повисла в воздухе. Похоже и бургомистра немцы бросили, не на чем было ему драпать. Обещал помочь, но только завтра.
А назавтра в город вошли наши. И Михась, вышедший на улицу, сразу почувствовал на себе презрительные взгляды. Вроде и не предатель, а с немцами сотрудничал. Знакомые отводили взгляды, дружно сторонились. Когда решил прогуляться по улице радостный владыка, его тотчас задержал неизвестно откуда взявшийся милиционер. Тому кто-то из горожан быстро шепнул, что немецкий поп-прислужник свободно разгуливает по освобожденному Калинину. Василия Михайловича доставили в Управление НКВД, сообщили дежурному, а тот доложил замначальника Управления. За владыкой поспешили в Управление и узнавшие о задержании Михась и Васько.
К счастью, заместитель начальника НКВД знал о миссии Ратмирова. В Москве беспокоились: разведгруппа перестали выходить на связь. Провалена и погибла? При появлении всей троицы, вскоре к ним присоединилась и Марта, наступила всеобщая радость. Разведгруппа сработала отлично. Все шифровки были Москвой получены и использованы. А тут Васько и Михась передали своим состав двух выявленных немецких резидентур. Составили список тридцати осевших в Калинине и поблизости от него, указав их адреса. Немцы еще надеялись вернуться: оставили склады оружия. Об их расположении разведчики доложили точно.
Два тяжелейших месяца в оккупации тянулись бесконечно. И когда Калинин освободили, Михеев подумал: работа под церковным прикрытием навсегда завершена. И буквально тут же какой-то мужчина заглянул к ним домой поздним вечером, аккуратно постучав в окошко. Продолжала действовать конспирация. Раскрывать группу не собирались. Могла принести пользу. Неизвестный приказал Васько готовиться к отъезду. Сначала руководителя резидентуры вызывали в Москву на доклад, а там видно будет. И Иванов без сожаления уехал. Потом Михеев узнает: убедил начальство, что ему лучше не возвращаться.
А Михасю предстояло вместе с Ратмировым работать и работать. На обращение владыки отремонтировать церковь, городские власти ответили отказом. Это снова затевалась оперативная игра. В Центре не исключали, что Калинин перейдет в руки оккупантов. И представителям Советской власти было приказано, вернее, подсказано, продемонстрировать недоверие к епископу, которое, впрочем, вскоре было сменено на милость. Собор подремонтировали и открыли. Владыка Василий возобновил богослужения.
Ратмиров, Михеев и Бажанова побывали в Москве. Михась и радистка отчитались перед Судоплатовым и его помощником Маклярским. Жаль, но с Рыбкиной не увиделись. Она уже работала где-то в Скандинавии. Работу группы признали успешной. В Кремле Всесоюзный староста дедушка Михаил Иванович Калинин наградил Иванова, Михеева и Бажанову орденами «Знак Почета» и медалями «Партизану Отечественной войны».
Михеев в качестве представителя Калининской епархии вместе с архиепископом Василием присутствовал при историческом событии: выборах Патриарха Русской Православной Церкви. Огромная честь для молодого священнослужителя. Патриархом избрали Сергия Страгородского.
Уже в качестве иеромонаха Михеев стал секретарем Ратмирова, назначенного архиепископом Минским и Белорусским. Но до освобождения белорусской столицы было еще далеко. Чтобы не терять времени, Ратмирова, получившего еще и титул архиепископа Калининского и Смоленского, направили в Смоленск. Схема была апробированной. Рядом с Ратмировым постоянно находился Михеев. Вскоре начались богослужения. Архиепископ Василий молился о победе русского оружия, об укреплении православия. Политику оставлял в стороне, что нравилось прихожанам.
А иеромонах, помимо церковных служб, пытался выполнить непростое задание разведки. В период оккупации в этих краях немцы создали при помощи «Абвера» школу священнослужителей. Операция немецкой военной разведки была хорошо засекречена. Никаких документов, только неясные показания наиболее осведомленных прихожан – будто под видом церковников на освобожденной советской территории оставлены обученные в спецшколе агенты. Без помощи архиепископа Михееву найти следы этой агентуры было не под силу. Сведения собирали по капле. Верующие о школе слышали, однако смутно. И все же удалось Михасю выйти на некоего Паисия, игумена женского монастыря, что в Смоленской области. Архиепископ пригласил, что было большой честью, Паисия в Смоленск. А тот от приезда уклонился, передав через паству, будто болеет. Пришлось отправляться в городок самим.
К этой встрече Паисий был не готов. Выглядел не хворым, а испуганным. На вопросы отвечал путано. Долгая беседа, которую вели с ним архиепископ и иеромонах закончилась лишь ни к чему не обязывающим полуобещанием Паисия поговорить с кем-то из священнослужителей, работавших, как и он, под немцами. Ратмиров и Михеев были единодушны: о немецкой школе богословия их собеседник, бесспорно, слышал. Очень вероятно, знал ее слушателей. Не исключали возможность: учился в ней и сам.
Значит, первая ниточка нащупана. От нее потянулись и другие. Встречался священнослужитель с людьми подозрительными, в маленьком городке никому неизвестными, пытавшимися скрывать свои посещения Паисия. Не слушатели ли немецких курсов тянулись к неразговорчивому священнослужителю?
В Москве приказали начатую операцию обязательно продолжать. Началась настоящая разработка подозреваемого. Тянулась она долго. Но Михеев не ошибся. Выяснилось, что посещали Паисия курсанты школы. Именно этот человек был оставлен немцами при отходе. Потом он и сам признался: да, закончил разведшколу под прикрытием богословских курсов, оставлен под Смоленском резидентом. Вот таким образом проходила своеобразная «церковная» борьба разведок.
Свой – чужой? Везде только свой! Благодаря упорству, способностям, умению ладить с разными людьми и чутко улавливать происходящие изменения Михеев познакомился со многими столпами Русской Православной Церкви. К нему хорошо относился будущий патриарх Алексий I. А глядя на него, и другие священнослужители признали высокого молодого бородача своим.
А что происходило с ним в жизни светской? Как складывалась судьба? Он нашел себе спутницу – надежного и понимающего друга. Домашние, люди простые, лишних вопросов не задавали, объяснений не требовали, считали, сложилась так, как сложилось.
Иван Иванович, после войны известный среди служителей церкви как Ювеналий, стал истинно верующим. Велика была его тяга к вере. Она обогатила внутренний мир, многому научила, однако покидать Службу разведки Иван Михеев не хотел. В редкие дни, когда попадал в Москву, связывался со своим непосредственным начальством. Волею той же разведки и Волею Божьей, приходилось Ювеналию-Михееву действовать большей частью в одиночку. Отрыв от чекистов чувствовался. Даже кадровики о своем офицере как-то подзабыли. Звания одно время ему не присваивали: терялись представления, застревали бумаги. Занесло Михеева действительно в другую и очень далекую степь. Но он своего добивался, дослужившись до полковника. А в церковной иерархии продвинулся так, как не ожидали даже Судоплатов с Рыбкиной.
Героям моего рассказа не досталось при жизни Вселенской славы, но мы вспомнили сегодня об их деяниях.
