Воспоминания о Валентине Гафте
Александр Балтин
Элегантен, великолепен, спортивен, остроумен. Тяжелые погружения Гафта-актера в слои человеческого бытия… А ведь и проходные его роли в посредственных фильмах (что не относится к качеству его игры) сияли гранями постигнутого и пропущенного через фильтры и призмы дара, которым он так щедро делился с нами…
Гафт в фильме «Футболист» (1990). Он тренер футбольной команды, но спившийся с кругу, ушедший в дебри алкогольного анализа себя и двинувшийся наперекор мафии. Он вторгается в ее планы, разрушая их, и в финале получает нож в спину прямо на ревущем, беснующемся стадионе…
Контраст: Гафт – Фирс. Старый, глупый, добрый Фирс. И почему доброта часто союзна с глупостью? Почему ум, который тоже своеобразный дар, может легко уживаться со змеиной, эгоистической, аспидной злостью?
Гафт-городничий: не стандартный: Сквозник-Дмухановский, персонаж гоголевского «Ревизора», подразумевает пузатость, низкорослость, упругий бобрик на голове. А Гафт – красавец!
Играл ли Гафт в пьесах Теннеси Уильямса? Ему бы пошло, поскольку так точно, так ювелирно передавал он психологические изломы, что осталось в ролях из Диккенса…
Тайна Эдвина Друда не будет разгадана, а Сэм Уэллер навсегда останется верен смешному пузатому Пиквику…
Выпустив третью книгу стихов и используя справочник Союза писателей Москвы, я послал ее Гафту, разумеется, ни на что не рассчитывая. И когда мама, подойдя к телефону, несколько ошалевши сказала: «Тебя Гафт!» – я растерялся.
Ему понравились мои стихи…
Гафт был самоедом. Будучи пристрастно честным и жестко относящимся к себе, говорил, и я уверен, что на сто процентов искренне: «У меня все так плохо…» Он утверждал, что только у Рязанова получались у него роли, плюс несколько театральных…
Гафт мог бы сыграть смерть: не в том плане, в каком появляется, нарушая женский образ оной, Нильс Экерот в провидческом фильме Бергмана «Седьмая печать», а в сумме всех ощущений: от детского, первого ужаса, багровой гущей заливающего мозг, до последнего вздоха…
Гафт, рассуждающий об алкоголе как об одном из вариантов примирения с действительностью… Гафт стоический, неунывающий… Гафт великолепный.
Мой отец (я, похоронивший его в 19 лет, связан с ним космически) первые тридцать лет жил в колоритном доме в конце Хохловского переулка. Вспоминаю: папа, вернувшись как-то домой, рассказал: Саш, сейчас Гафта видел… Сижу на скамейке, он в театр идет…
– И ты?..
– Сказал: «Здравствуйте, Валентин Иосифович!» Он ответил, я поднялся, обменялись рукопожатиями…
Есть нечто извращенное в бесконечной узнаваемости актеров. Но есть и нечто великолепное, – словно код народа отражается и в этом узнавании любимых…
Гафт, всегда отвечавший мне, сочинителю, получая мои книжки. Помню, когда послал ему книгу стихов о Якутии, он позвонил мне, а я, услышав мощный рокот его голоса, признался: «Ой, Валентин Иосифович, а я пьян…» И он засмеялся: «Лучшее состояние на свете…»
Говорили о каменно-льдистой Якутии, я интересовался, не гастролировал ли там театр… Нет, Гафт никогда там не был…
Но он был всюду: ибо такой градус творческого бытия подразумевает всеохватность.
Стихи Гафта. Они вращаются, играют, смеются, как краткий, составленный из четверостиший Бестиарий, который так удобно цитировать… Но фуэте – всего верней:
Все начиналось с фуэте,
Когда Земля, начав вращение,
Как девственница в наготе,
Разволновавшись от смущения,
Вдруг раскрутилась в темноте.
Ах, только б не остановиться,
Не раствориться в суете,
Пусть голова моя кружится
С Землею вместе в фуэте.
Ах, только б не остановиться,
И если это только снится,
Пускай как можно дольше длится
Прекрасный сон мой – фуэте!
Вращаются слова, точно пойманные в сачок момента ради вечности…
Гафт-эпиграммист. Жесток, насмешлив, хватает пороки за шкирку, жаль только скользкие они, выворачиваются…
Гафт, продолжающийся в бесконечность: всегда, во всем, что бы ни сделал, а оставил нам столько, что и слова бледнеют пред громадой сделанного…
