Усилившаяся конкуренция между капиталистическими странами и новые потребности в сырье и рынках сбыта подталкивали державы к активизации колониальной политики
Тео Гуриели
Последние два десятилетия XIX века были очень важными для России. По существу, то, что происходило в Европе и в Азии с 1789 года по 1899 год, было в исторической перспективе и в глобальном измерении важнее, чем последняя русско-турецкая война. Ибо все, что имело место в этот период, повлияло на расстановку сил в мире и на будущие отношения европейских держав к России.
Осложнения в отношениях между крупнейшими государствами Европы постоянно нарастали. Это было вызвано естественными процессами: развитием капитализма в Европе и все возрастающей конкуренцией между промышленностью одних европейских стран и промышленностью других, а также ростом их империалистических амбиций.
Капиталистические державы Европы все больше испытывали конкуренцию и со стороны тех стран, которые ранее были преимущественно аграрными: однажды утвердившись, капитализм развивался там довольно быстро.
Наиболее ощутимым был подъем производства в Германии и Австро-Венгрии. Как следствие этого, к середине 1970-х годов в этих странах наступил серьезный промышленный кризис. Отмечался кризис и в США, а к концу 1880-х годов он перекинулся и в Англию. После нескольких лет относительного роста производства почти во всех странах Западной Европы наступила затяжная депрессия: она продолжалась до начала 1890-х годов. Причиной всего этого было вовсе не перепроизводство, а отсутствие или дороговизна сырья, а также сокращение рынков сбыта.
Напомним, что значительная часть природных ресурсов на большей территории Западной Европы была исчерпана уже к концу XV века, и именно поэтому такие страны, как Лифляндия, Дания, Швеция, Германские княжества и Польша, принимали активное участие в войнах против России, включая Ливонскую войну: они стремились, подавив ее сопротивление, использовать ее как сырьевой придаток Европы. Им это не удалось. Однако на протяжении длительного времени – с конца XVIII века и до середины XIX века – Россия оставалась страной, снабжавшей Европу различным сырьем, рыбой, кожей, пшеницей, рудой. С середины XIX века ситуация стала меняться: российский капитализм развивался медленнее, чем в Австро-Венгрии, но в европейской части страны и на Урале успехи капиталистической промышленности России были очевидны.
Усилившаяся конкуренция между капиталистическими странами и новые потребности в сырье и рынках сбыта стали подталкивать державы к активизации колониальной политики. Они начали активный поиск стран, изобилующих сырьем и дешевой рабочей силой. Такие страны удобны для экспорта капитала, там легко оградить себя от иностранной конкуренции и навязать свою монополию. А это возможно только применительно к колониальным или зависимым странам.
В итоге начался новый этап в борьбе за передел мира, продолжавшийся до самого конца века. На последнем этапе этой борьбы, которая редко велась без применения военной силы, почти весь мир был поделен между капиталистическими государствами. Когда этот процесс был завершен, колониальные державы, накачав мускулы, ввязались в новую борьбу: за передел колоний и сфер влияния. Примечательно, что многие западные страны либо в одиночку, либо стаей не раз делали попытки завладеть богатствами России.
Понятно, что первыми на путь захвата и колонизации менее развитых и слабых стран вступили две старейшие капиталистические державы: Англия и Франция. Их политические деятели считали, что благодаря колониям им удастся в значительной степени компенсировать те потери, которые они несут из-за уменьшающихся рынков сбыта и растущей конкуренции.
Особо стоит отметить «колониальную прожорливость» Франции, которая делала попытки создавать свои колонии еще в XVIII веке. К концу следующего века она имела колонии в Алжире, Сенегале, Судане, Тунисе, Гвинее, Дагомее, Габоне, Конго, Убанги, Чаде, на Мадагаскаре, в Индо-Китае, а также в Америке и на островах Тихого океана. Огромными территориями в Латинской Америке завладели Испания и Португалия.
Что же касается Англии, то к концу века в ее колониях проживало около четверти населения всего земного шара, а территория метрополии была меньше общей территории колоний примерно в сто раз. Одним из последних приобретений «английского льва» стала богатая минералами область в Африке, которую британское правительство передало в управление и эксплуатацию привилегированной южноафриканской компании, возглавляемой неким Сесилем Родсом; в его честь область была названа Родезией (сейчас это страна).
В годы русско-турецкой войны премьер-министром Англии был Бенджамин Дизраэли граф Биконсфилд. Было очевидно, что его активная деятельность по строительству Суэцкого канала и вовлечению в это предприятие банкиров из западных держав, крупных предпринимателей Европы и просто богачей-инвесторов имела главной целью обеспечить кратчайший морской путь в Индию, в колонию, которую называли «жемчужиной английской короны». Но политика графа Биконсфилда в период русско-турецкой войны определялась не только интересами Англии в Египте – и даже не только ее интересами на всем Ближнем Востоке! В основе деятельности кабинета графа Биконсфилда лежали основные принципы глобальной колониально-империалистической политики Англии. Дизраэли начал с того, что обеспечил Англии экономическое господство над Суэцким каналом. Для этого он приобрел в ноябре 1875 года контрольный пакет акций компании Суэцкого канала, принадлежавший египетскому хедиву. Ту же цель – упрочение английских позиций в восточной части Средиземного моря – Дизраэли преследовал и тогда, когда не пускал русских в проливы, захватывал Кипр и стремился обеспечить преобладание английского влияния в Константинополе. Но ближневосточная политика Дизраэли была тесно связана с империалистическими замыслами Великобритании и в Средней Азии. Он с опаской следил за усилением позиций России в этом регионе: его беспокоило то, что Россия находилась в неплохих отношениях с Афганистаном, а через него было не так уже далеко до британской Индии.
Толкая Турцию на конфликт с Россией и отвлекая ее силы на Ближний Восток, Дизраэли тем самым готовился к войне на земле Афганистана.
Эта война началась в 1878 году, а закончилась уже при другом премьере – Уильяме Гладстоне, который в 1880 году сменил Дизраэли. Война оказалась кровопролитной и в силу рельефа местности, и в силу умелого сопротивления афганцев, но англичанам все уже удалось установить над Афганистаном свой протекторат. Эмир получал от англичан ежегодную субсидию, но обязался не иметь с иностранными государствами никаких связей, если они не осуществлялись через посредство Англии.
Гладстону не нравилась ни эта война, ни пребывание английских войск в Афганистане; он считал оккупацию Афганистана лишней тратой ресурсов. Британские войска ушли из Афганистана. Сторонники Дизраэли шумно осуждали за это Гладстона. Между тем Дизраэли, как это было ясно, «пытался проглотить больше, чем смог бы переварить». В начале 1879 года он развязал еще одну колониальную войну – против народа зулу в Южной Африке. А еще раньше, в 1877 году, он объявил об аннексии Трансвааля, населенного бурами – белыми жителями Южной Африки, потомками голландских колонистов XVII–XIX веков (название происходит от нидерландского слова boeren, то есть селяне). Однако, когда английские войска вошли в Трансвааль, буры подняли восстание. После поражения английского отряда в битве при Маджубахилле в конце февраля 1881 года Гладстону пришлось удовольствоваться лишь относительно ограниченным контролем над внешней политикой Трансвааля. А еще ранее, в 1874 году, английский империализм закрепил свои позиции в Юго-Восточной Азии, установив протекторат Англии над султанами Малайского полуострова.
Но российская армия, как понимали в Лондоне, была намного более серьезным противником, нежели зулусы, вооруженные копьями, или малайцы с длинными кинжалами – крисами. Поэтому к противостоянию с Россией Британия готовилась серьезно. Дизраэли считал, что Александр II, хоть и был успешен в русско-турецкой войне, не забыл, насколько быстро был подготовлен британцами экспедиционный корпус в годы Крымской войны и как эффективна была артиллерия британского флота и особенно вооруженных пароходов, обстреливавших Севастополь и Одессу. Поэтому британская пресса постоянно публиковала обширные статьи, в которых всячески превозносила мощь и диапазон действий британского флота и умение британской армии действовать на любом театре военных действий. На маневры флота часто приглашали русского посла и представителей русской армии.
Но и русско-турецкая война, и продолжающееся перевооружение русской армии за относительно короткий период времени сделали ее другой. Россия в то время переживала период подъема во многих областях. Ее сталелитейная и военная промышленности успешно развивались. Это дало возможность одновременно ускорить и перевооружение армии, и создание современного флота, который был бы способен обеспечить защиту берегов Балтийского и Черного морей.
При Александре III была утверждена двадцатилетняя программа строительства броненосных кораблей; в 1881 году на особом совещании под председательством императора была принята программа воссоздания военно-морского флота на Черном море. Принимались меры и по укреплению Тихоокеанского побережья и строительству мощных кораблей для Тихоокеанского флота. Одно из известных высказываний императора Александра III в полной мере отражало его кредо касательно обороноспособности страны: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой возможности ополчатся против нас». При Александре III русская армия в мирное время насчитывала 900 тысяч человек и при необходимости могла быть развернута до четырех миллионов.
Введенная в 1881–1882 годах новая армейская форма была намного практичнее, чем прежняя. Каски с плюмажами и яркие мундиры исчезли. Их сменили двубортные мундиры и фуражки (шапки) с гербом. На вооружение пехоты была принята трехлинейная винтовка с магазином. В основе ее конструкции были разработки российского оружейника Мосина и его коллег; основным револьвером в армии стал револьвер братьев Наган, бельгийцев, и он был, что называется, долгожителем в русской армии: этот револьвер, несколько модифицированный, широко использовался в годы Великой Отечественной войны. Русская армия была также одной из первых армий мира, которая стала применять бездымный порох.
Император внимательно следил за появлением новых видов оружия. В 1887 году в Петербург доставили три пулемета британского конструктора Максима (второй, улучшенной модификации на треногах). Военный министр Российской империи Петр Ванновский велел заказать британскому оружейнику эти пулеметы под русский 4,2-линейный патрон и провести испытания этого оружия. Император лично в них участвовал, и 8 марта 1888 года расстрелял целую патронную ленту в манеже Аничкова дворца. В результате пулемет Максима был принят на вооружение русской армии и, подобно револьверу Нагана, служил русской армии шесть десятилетий.
Александр III был не только самодержцем, но и военным, однако он всячески старался вести миролюбивую политику, сглаживать возникающие вокруг России малые конфликты и выстраивать ровные отношения с другими странами Европы, за что его прозвали «Миротворцем». За весь период его правления Российская империя лишь дважды серьезно бралась за оружие. И оба раза главной причиной была колониальная политика Англии. Кстати, в первом случае эта политика чуть было не привела к большой европейской войне.
На протяжении почти всего XIX века Россия и Англия были либо противниками, либо соперниками на международной арене. Отношения между ними сильно ухудшились, когда Россия открыто поддержала Северо-Американские Соединенные Штаты в их борьбе за независимость от Британии, а затем и Северные Штаты в ходе Гражданской войны в США, в которой британский капитализм был на стороне рабовладельческих южных штатов, снабжавших британскую промышленность дешевым хлопком. И хотя Россия и Англия были союзниками в борьбе с Бонапартом, это не мешало Англии интриговать против нее; в подбрюшье России британские политики поддерживали Персию в ее противостоянии России в кавказских делах. Но вооруженная борьба за этот регион окончилась поражением персов, и на шахский трон взошел человек, который, как он считал, из двух зол выбрал меньшее: улучшение отношений с Россией.
Это в корне меняло планы британцев. Они надеялись с помощью Персии быстро овладеть Афганистаном и застолбить тем самым территории, граничащие со Средней Азией. Но русские дипломаты и русская разведка эти планы разрушили.
Во время Русско-турецкой войны 1870-х годов противоречия России и Англии, как известно, резко обострились. А после ее окончания они наиболее выпукло проявились в соперничестве за преобладающее влияние в Афганистане и Средней Азии – районах, находящихся к северу от Индии. Если метрополия Британской империи находилась на большом удалении от Центральной Азии, а основным инструментом военной экспансии этой империи был ее мощный флот, то ни одна страна в Евразии не могла внушать метрополии серьезных страхов. Но в данном случае ситуация могла стать иной. Авангард огромных сухопутных войск России уже был в Средней Азии, и нарастить его Россия могла быстро. Поэтому в Лондоне считали, что Россия, покоряя местные ханства и эмираты в Средней Азии, способна со временем оказаться вблизи британских владений в Индии. Не было и речи о том, чтобы попытаться в этом случае помериться с Россией силами на суше, даже используя все колониальные войска в Индии: в Лондоне знали, что Россия в начале1880-х годов обладала самыми многочисленными и самыми мощными сухопутными войсками в мире. А в этом регионе ни одна из западноевропейских стран участвовать в такой авантюре на стороне Англии не решилась бы.
Оставалось два способа: использовать одну из стран региона для войны с Россией в качестве «прокси» (то есть вести войну чужими руками) и плести международные интриги против России. Британцы начали со второго. Британские дипломаты, эмиссары, агенты, действующие под видом предпринимателей, вели подрывную пропаганду, разжигали антироссийские настроения при дворах иранского шаха, бухарского эмира, хивинского и кокандского ханов и других азиатских властителей, занимались подкупом лиц, близких к трону, чтобы те постоянно чернили Россию и русских. Они обещали властителям широкую военную помощь, субсидии, усиление местных военных сил английским оружием и английскими инструкторами.
Британцы действовали широко и, как сообщали русским местные агенты, не жалели денег. Они хотели во что бы то ни стало добиться выгодных для себя результатов. Скорее всего, поражение в Первой англо-афганской войне было для них крайне обидным. Но, кроме того, они ставили перед собой важную цель: раз и навсегда подчинить себе Афганистан и использовать его для того, чтобы блокировать усиление позиций России в Средней Азии.
Но судя по складывающейся обстановке, эта задача была практически невыполнимой. Русские военные, администраторы, прочие проводники русской политики в регионе действовали умно, аккуратно и смело. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что, несмотря на поражение России в Крымской войне, за двадцать лет, прошедшие с момента ее окончания, Россия уже включила в свой состав Бухару, Хиву и Коканд, а с начала 1880-х годов готовилась к приобретению Туркмении – причем без применения военной силы.
Британский кабинет министров, тогда еще возглавляемый Бенджамином Дизраэли, решил, что «русские зашли слишком далеко». Настоящую ярость вызвал поход Скобелева в Текинский оазис: о нем говорили, что «скобелевская экспедиция свела на нет сорокалетние политические, дипломатические и иные усилия англичан по мягкому овладению Афганистаном». Премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли разразился по этому поводу гневной тирадой: «Нашими войсками московиты должны быть выдавлены из Средней Азии и сброшены в Каспийское море».
Но большинство членов кабинета боялось скоропалительных решений, могущих привести к необратимым последствиям: они настаивали на решении вопроса путем переговоров. В качестве приманки для России предлагалось обсуждение вопроса о запрете России иметь флот в Черном море. Но России удалось снять этот запрет и без участия в переговорах с Англией. Британский кабинет был в отчаянии; чтобы хоть как-то отреагировать на действия России, он объявил, что намерен присоединить Афганистан к Индии. Это заявление вызвало в Кабуле сильное раздражение. То, что британцы намерены распоряжаться Афганистаном как своей вотчиной и даже не скрывают этого, разозлило не только знать, но и вождей племен, исторически игравших очень большую роль в делах страны.
Именно из-за огромной роли вождей племен, которые постоянно вдохновляли своих соплеменников на ратные подвиги против иноземцев, родилась поговорка: «Пока в Афганистане есть вожди своих племен, никто не в силах покорить Афганистан – таков закон!»
Немалую роль сыграли в этой ситуации еще два обстоятельства: высокомерие англичан в общении с афганскими вождями и знатью и довольно куртуазное обхождение с ними русских дипломатов и даже военных. Последнее особенно нравилось афганскому эмиру Шир-Али, который любил почтительное отношение к себе и к своим придворным. Как следствие подобного подхода русских дипломатов, повелитель все больше склонялся к людям с севера, чем к иноземцам с Запада. Вскоре стало ясно, что в окружении эмира людей, симпатизирующих англичанам, во много раз меньше, чем тех, кто симпатизировал русским.
К тому же эмир знал, что, хотя англичане изображают из себя мощную силу, войск у них поблизости очень немного, в то время как его лазутчики доносили: недалеко от границы Афганистана размещены значительные силы русских. Это было правдой: сразу после Берлинского конгресса Александр II приказал перебросить к афганской границе двадцатитысячный армейский корпус, хорошо подготовленный к боевым действиям в среднеазиатском регионе. Верно, в нем было немного артиллерии и кавалерии, но пехота была вооружена хорошими винтовками и отлично обучена.
Пока в английском кабинете министров шли дебаты о том, как отреагировать на действия русских в Средней Азии, командование русского корпуса выдвинуло несколько батальонов к южной границе Хивы, чтобы обеспечить логистику в случае выдвижения основных сил к границе. Это еще больше разозлило англичан. В Петербург была отправлена гневная нота, в которой содержалось требование немедленно прекратить военные приготовления на границе с Афганистаном.
Оттуда пришел лаконичный ответ: все, что делает Россия, является ответом на недружественные действия со стороны британских колониальных властей в Индии. Кроме того, в ответном послании говорилось, что действия местной русской администрации – это вынужденная мера, которая вызвана враждебными действиями самой Англии. Англичанам вовсе не хотелось, чтобы данное послание было опубликовано в западноевропейской печати, и они на время ослабили дипломатический нажим, но существенно увеличили свои разведывательные усилия.
Информация, которую они получили из секретных источников, вызвала настоящий шок. Выяснилось, что эмир Шир-Али проводит переговоры с русскими военными эмиссарами относительно военной помощи русских войск в том случае, если англичане решат захватить Кабул силой. На этих переговорах даже шел разговор о возможном размещении в Кабуле русского гарнизона.
Англичане решили предвосхитить такое развитие событий. Они громогласно заявили, что власти Афганистана всячески ущемляют права британских компаний и создают невыносимые условия для деятельности британских миссий. Ждать исправления ситуации или хотя бы ответа афганских властей они не стали: они просто начали войну. Эмир не был готов к такому повороту событий. Его скромные силы выдвинулись к Джелалабаду, где их ожидало первое поражение; под Кандагаром они были окончательно разгромлены. Шир-Али оставил править сына по имени Якуб-хан, а сам бежал в Россию.
Между тем народное сопротивление интервентам ширилось. Если в ходе первой англо-афганской войны оно имело очаговый характер, то теперь оно охватило почти всю страну.
Новый эмир ранее не раз декларировал, что отдает предпочтение англичанам, но после вторжения английских войск в Афганистан и гибели сотен молодых воинов, популярных в афганских войсках, ненависть к интервентам стала расти в стране. Соответственно, возненавидели и Якуб-хана. Эта ненависть многократно увеличилась, когда он подписал с англичанами кабальный Гандамакский договор, по которому англичанам передавалась во владение часть территории Афганистана, британским торговцам давались неслыханные льготы, а в Кабуле англичане размещали свой гарнизон.
В сущности, он представлял собой группу солдат и офицеров числом примерно в полтора взвода. Облачившись в красные мундиры, они обычно эскортировали английского резидента. Им был Пьер Луи Наполеон Каваньяри, английский дипломат французского происхождения. Он прежде служил в английской Ост-Индской компании и, кстати, принимал деятельное участие в подавлении восстания сипаев. Въехал он в Кабул торжественно, с помпой, но через несколько месяцев цитадель, где он находился, была окружена восставшими афганцами. Каваньяри был убит вместе со всем своим «гарнизоном».
В Лондоне уверяли, что восстание было инспирировано русскими агентами, но никаких доказательств на этот счет представить не смогли.
В октябре 1879 года британцы отбили Кабул, но жестокие репрессии интервентов не смогли положить конец народно-освободительной борьбе афганцев. Англичане вынуждены были признать, что число пуштунов и таджиков в рядах партизан растет, а нападения на английские лагеря становятся все более частыми.
Над англичанами нависла угроза повторения позорного поражения в Первой англо-афганской войне. Им удалось с большими потерями оттеснить афганские части в Герат, но нанести им решительное поражение англичане не смогли. В этот момент на политической сцене появился еще один претендент на афганский трон: Абдур-Рахман. Он был внуком Дост Мухаммада, которого Россия поддерживала еще во время Первой англо-афганской войны. До возвращения в Афганистан он провел 10 лет в Самарканде под крылом российских властей.
Абдур-Рахман быстро занял восток страны, где у него было много сторонников, и двинулся к Кабулу. Англичане вступили с ним в переговоры, предлагая разделить Афганистан на две части и отдать ему восток страны. Ничего не отвечая, Абдур-Рахман продолжал наступление. Теперь над англичанами нависла угроза не только поражения, но и вполне вероятного военного вмешательства России, покровительствующей Абдур-Рахману. Британцам ничего не оставалось, как признать Абдур-Рахмана правителем единого Афганистана и пересмотреть Гандамакский договор. В 1881 году британская королева Виктория официально признала Абдур-Рахман-хана эмиром Кабула и вывела британские войска в Индию.
Однако новый эмир вынужден был признать английский протекторат над всей территорией Афганистана и обязался согласовывать с Лондоном свою внешнюю политику. Российские власти последний пункт договора не особенно расстроил: у нового эмира были тесные связи с Россией, он постоянно давал русским понять, что с удовольствием избавился бы от британской опеки. К тому же из Лондона пришла хорошая новость: Дизраэли проиграл выборы, а возглавивший кабинет Уильям Гладстон приказал вывести войска из Афганистана.
Это была существенная перемена, которая позволила Александру II действовать в Средней Азии решительнее. Он отдал приказ военачальникам приготовиться к присоединению восточных частей Туркмении. Более того: в российских штабах стали разрабатывать планы военной экспедиции в княжества Северной Индии, пока еще формально не включенные в число английских колоний.
Чтобы начать последовательное осуществление этих планов, надо было сначала овладеть оазисами Мерв и Панджшех, которые были населены туркменами-текинцами.
Это была непростая задача. Во всей Центральной Азии не было такой воинственной и свободолюбивой этнической группы, как жители этих двух оазисов. Формально Мерв принадлежал Персии, а Панджшех – Афганистану, но жители оазисов не подчинялись вообще никому. Основным промыслом текинцев были набеги на соседей, причем на всех без исключения: кокандцев, хивинцев, бухарцев, афганцев и персов. Главной целью набегов было похищение людей и торговля ими на рынках невольников или обмен людей на золото работорговцев. На протяжении столетий текинцы были основными поставщиками рабов на рынки Центральной Азии, а также дестабилизирующим фактором в регионе. В начале XIX века России удалось во время войны с Персией привлечь текинцев на свою сторону, и когда Хива, Коканд и Бухара перешли в русское подданство, выходкам текинцев решили положить конец.
Противник был сильный, жестокий и умелый. Но, к удивлению русских генералов, использование военной силы не потребовалось. В декабре 1883 года начальник Закаспийской области генерал Александр Комаров отправил к правителю Мервского оазиса своих офицеров – ротмистра Алиханова и майора Мехтум Кули-хана. Им удалось убедить текинцев уступить без кровопролития. В январе 1884 года мервские вожди официально согласились принять русское подданство.
Комаров знал, кого посылать. Максуд Алиханов-Аварский (в некоторых документах его имя пишется как Александр Михайлович) дослужился в российской армии до генерал-лейтенанта, был награжден многими орденами. Его спутник Мехтум Нуберды Кули-хан, представитель знатного туркменского рода, закончивший службу в императорской армии подполковником, стал депутатом Государственной думы от Закаспийской области (он был единственным депутатом-туркменом за все четыре созыва Государственной думы). Комаров впоследствии признал, что сделанное двумя офицерами «было за гранью возможного».
Когда текинцы сложили оружие, эта новость с быстротой молнии долетела до англичан: они с нетерпением ждали жестоких боев, но не дождались этого. Английские эмиссары потребовали у русских властей объяснений относительно их действий, на что последовал ответ: это акция по ликвидации позорной торговли рабами. Когда же англичане стали настаивать на том, что акция была противозаконна, потому что один оазис принадлежит Персии, а другой – Афганистану, русское начальство ответило так: текинцы устраивали набеги на русскую территорию, и, поскольку русские положили конец этому злу, оазисы теперь являются русской территорией.
В Лондон полетели депеши от вице-короля Индии лорда Дафферина с требованием немедленно перебросить на афганскую границу из метрополии крупный контингент отборных войск. Гладстона эти послания не впечатлили. На одном из заседаний кабинета он даже заметил, что давно предупреждал не хватать все, что плохо лежит: около этого придется ставить все больше караульных. Он посоветовал Дафферину попытаться справиться с кризисной ситуацией самому.
Снова был использован испробованный на протяжении веков метод: начинать войну с помощью прокси, чужими руками. Угрозами, посулами, всяческим давлением на Абдур-Рахмана и весь его двор эмира вынудили весной 1885 года послать войска в район оазиса Панджшех.
Когда афганцы начали развертывать свои силы у оазиса, генерал Комаров послал к ним парламентера с предложением, высказанном в самой дипломатичной форме: немедленно отвести войска. Но британские советники и инструкторы стали грозить офицерам карой, а рядовым афганцам пообещали наградные. Афганские офицеры колебались, явно не желая идти на погибель. Комаров, понимая, что происходит, передал британскому уполномоченному по Афганистану генералу Лэмсдену: «Прикажите им убираться». Однако британец, естественно, ответил отказом.
Русских войск, сосредоточившихся на восточном берегу реки Кушки, было примерно в два раза меньше, чем афганских на западном берегу. Под командованием генерала Комарова было всего четыре стрелковые роты Закаспийского полка, батальон Туркестанского полка, Кавказский казачий полк, отряды временной мервской милиции и батарея горных пушек (всего четыре орудия). В афганской армии было 2600 всадников и 1900 пехотинцев при восьми орудиях. Командовали ими около 100 английских инструкторов. Поддержку афганцам должны были оказывать около 5000 всадников из племенных ополчений, но они по приказу эмира держались в стороне от поля боя: ни эмир, ни племенные вожди не хотели потерь в этих ополчениях. Впрочем, они на самом деле с русскими воевать не собирались.
По приказу англичан афганской пехотой были построены четыре редута перед русскими аванпостами, а кавалерия готовилась к охвату русского лагеря с левого фланга.
25 марта Комаров отправил послание командиру афганской группировки с последним предупреждением. В нем он не требовал, а просил афганцев в течение пяти суток убрать их аванпосты с обоих берегов реки и вывести войска за реку Муграб до устья Кушки. Ответа не последовало.
Утром 30 марта Комаров приказал атаковать противника. Первыми открыли огонь афганцы, но вскоре стало ясно, что русские ведут очень эффективный огонь на поражение, и с первых минут боя в рядах противника были уже большие потери. Затем русская пехота шквальным огнем отбила атаку афганской конницы, и вскоре войска эмира начали отступать. Русские подразделения захватили мост, и всего нескольких залпов пушек оказалось достаточно, чтобы противник покинул поле боя.
Попытка нескольких афганских отрядов отойти более или менее организованно сорвалась. Русские захватили восемь орудий, обоз и десятки пленных, включая нескольких англичан. Потери афганцев составили до 600 человек, а русский отряд потерял не более сорока. Оазис Панджшех стал российской территорией, и впоследствии на этом месте возвели самую мощную крепость России в Средней Азии.
Поражение, нанесенное афганским войскам, было жестоким ударом для английской колониальной администрации. Было ясно, что об этом событии вскоре узнают почти во всех среднеазиатских кишлаках, просочится информация и в Индию. Английские советники и военные инструкторы, не сумевшие подготовить к бою и командовать афганцами, которые обладали превосходством в личном составе и артиллерии, в значительной степени утратили авторитет в глазах племенных вождей и местной знати. Неудивительно, что Абдур-Рахман, встретившись после боя с вице-королем Индии Дафферином, позволил себе несколько саркастических замечаний в адрес английских офицеров.
Что касается метрополии, то сообщение о позорном провале операции против русских войск вызвало в парламенте настоящую бурю. Консерваторы, которые являлись парламентской оппозицией, обвиняли кабинет Гладстона в отсутствии контроля за ситуацией в Афганистане, что, дескать, неминуемо приведет к широкомасштабному русскому вторжению в Афганистан и ослаблению позиций Англии в самой Индии. В итоге парламент принял решение начать формирование новых полков «для ведения войны в колониях». Первому лорду Адмиралтейства было поручено привести британский военный флот в состояние боевой готовности. В Главном штабе армии начали строить планы высадки британских войск в Турции для дальнейшего продвижения в Закавказье.
Как известно, традицией британской прессы было в случае подготовки к войне вести широкомасштабную кампанию поддержки своего правительства и всяческого очернения будущего противника. Войну с Россией называли не только возможной, но и весьма вероятной. Европейская пресса подхватила эту тему: почти все газеты континента писали, что Англия и Россия находятся на пороге полномасштабной войны.
Но в политических эшелонах крупнейших европейских стран к этому отнеслись довольно спокойно. Причин для этого было несколько. Во-первых, война между Россией и Англией могла со временем перерасти в континентальную, а то и в мировую. Этого великие державы никак не хотели. Во-вторых, общеевропейская война могла привести к перетасовке колоний, а это было бы весьма дорогостоящей операцией. Наконец, третьей и крайне банальной причиной являлось то, что ни одну европейскую страну не привлекали боевые действия в далеком жарком районе, да еще с самой большой армией в мире, уже освоившей своими сухопутными войсками театр военных действий. В итоге в Европе установился негласный консенсус: великие державы не будут поддерживать ни одну из сторон, а скорее всего, будут «дружить» против того, кто первым войну начнет.
Такая позиция великих держав была удобна для российской дипломатии. Россия отвергла многочисленные требования англичан вывести войска из занятых ими афганских районов, но обещала впредь уважать территориальную целостность Афганистана. Большую роль в игнорировании английских требований играло и то, что афганский эмир на возвращении оазиса не настаивал. Более того, эмир несколько раз заявлял, что кратковременная война была всего лишь недоразумением, ничего не стоящим эпизодом в отношениях Афганистана с его великим соседом. И как англичане ни пытались побудить его к претензиям в адрес России, Абдур-Рахман постоянно находил основания не делать этого.
А летом 1894 года русские войска отстояли от афганцев Памир, после чего завершили присоединение к России всей Средней Азии.
Успехи русской армии в Средней Азии сыграли свою роль и в отношениях между Россией и европейскими странами. До этого русско-турецкая война показала мощь русского оружия и большие стратегические ресурсы русской державы. У российских политиков появилось больше возможностей для обеспечения безопасности страны.
Известно, что на протяжении многих десятилетий династия Романовых была связана родственными узами с монархами Европы, более всего с германскими. Таким политикам, как германский канцлер Бисмарк, приходилось временами действовать с оглядкой на эти родственные узы, но, хотя он постоянно заявлял, что старается помочь России по мере сил, порой его политика была вредоносной для России. В одном Бисмарку нельзя было, однако, отказать: он не раз заявлял во всеуслышание, что любая война Германии с Россией была бы катастрофой для Германии. Собственно, две мировые войны в ХХ веке этот прогноз Бисмарка подтвердили.
Во времена Александра III бывшие родственные узы с германскими монархами политику России уже не отягощали. Когда на германский престол взошел молодой кайзер Вильгельм II, в королевстве явно проявилась тенденция к сближению государств Центральной Европы и созданию германо-центричного союза. В центре Европы сложился по своей сути враждебный как для России, так и для Франции военно-политический блок – Тройственный союз, к которому в те годы тяготела и Великобритания.
В этих условиях наиболее разумным решением для основного направления внешней политики России стал отказ от традиционного сотрудничества с Германией и заключение союза с Францией. Этот союз окончательно оформился в 1891–1893 годах. Союз между Россией и Францией российские политики сочли единственной альтернативой политической изоляции. Первоначально он был заключен тайно. В 1891 году министры иностранных дел Франции Александр Рибо и Российской империи Николай Гирс обменялись посланиями. Стороны обязались совещаться «по каждому вопросу, способному угрожать всеобщему миру» и договариваться о совместных мерах в случае угрозы нападения на одну из них. Публично русско-французский союз был подтвержден в 1897 году, когда Россию посетил президент Франции Феликс-Франсуа Фор. Заключение союза позволило России получить кредиты и улучшить финансовую ситуацию; на тот момент французские инвестиции в российскую экономику были самыми крупными.
В заключение скажем несколько слов об Александре III и его роли в развитии культуры российского государства.
Историки признают его огромный вклад в расцвет национальной культуры и активное распространение в обществе исторических знаний. Сергей Дягилев писал: «Все, что прославило Россию, началось при Александре III… Для русской культуры он был, может быть, вообще самым лучшим из русских монархов».
С именем Александра III связано возникновение Русского исторического общества. По его инициативе собирались и публиковались воспоминания участников обороны Севастополя, а также были рассекречены документы о декабристах и тайных обществах.
Александр III интересовался археологией. За время его правления увеличилось количество археологических экспедиций и возросло их финансирование за счет выделения кредитов из казны и личных средств императора. Он заботился об охране и реставрации памятников древней русской архитектуры.
Император считал важнейшим в своей культурной политике развитие музейного дела. Благодаря ему были созданы музей в Севастополе, Русский музей в Санкт-Петербурге, а также Исторический музей в Москве – один из лучших исторических музеев в мире. Его здание, созданное по проекту архитектора Владимира Шервуда, украшает Красную площадь в Москве.
