Страницы жизни великого журналиста
Михаил Лепехин, историк литературы
С Виктором Николаевичем Лупаном я познакомился летом 1995 года у его старинного (с отрочества) друга – председателя Русского библиографического общества Анатолия Павловича Петрика.
Начало дружбы Лупана и Петрика следует отнести к 1960-м годам, когда оба учились в 1-й школе Кишинева. Знакомство было школьным и домашним: их отцы принадлежали к высшему слою республиканской номенклатуры. Павел Петрович Петрик (1925–2014) возглавлял в те годы профсоюзы Молдавской ССР, Николай Иванович Лупан (1921–2017) был главным редактором молдавского телевидения, которое во многом было обязано ему если не фактом создания, то успешной работой в первые полтора десятилетия.
Долгая жизнь Николая Ивановича была достаточно сложной. Несколько поколений предков были крестьянами села Чепелеуцы Хотинского уезда Бессарабской губернии (ныне Единецкого района Молдовы). В год рождения Николая Ивановича село находилось в Румынии. Родившийся 10-м ребенком, он с детства стремился достичь чего-то большего, чем однообразная сельская жизнь, и неустанным трудом медленно добивался каждой из намеченных целей. Получив начальное образование, для чего пришлось ежедневно ходить в соседнее село, он окончил училище для младших офицеров. Карьера профессионального военного не была его целью, но большего в 1940 году он достичь не мог. В звании старшего сержанта румынской армии он воевал сперва против СССР, а с 1944 года против Третьего рейха. Демобилизовавшись, Николай Иванович вернулся в Чепелеуцы, где в 1945–1952 гг. преподавал математику в местной школе. (В 1940 г. Бессарабия вошла в состав СССР, что не лучшим образом отразилось на родных Николая Ивановича: весной 1941 г. они были раскулачены и высланы в Сибирь как спецпереселенцы). В 1952 году он был приглашен в столицу Буковины – Черновцы (город с конца ХIХ века пользовался славой «маленькой Вены»). Именно там 3 апреля 1954 года родился младенец Виктор. В 1958 году семья переехала в Кишинев, где Николай Иванович занял руководящую должность в Гостелерадио МССР.
Известные молдавские режиссеры, журналисты, актеры, писатели, художники были завсегдатаями гостеприимного дома Н.И. Лупана, и Виктор с детства рос в творческом окружении. Лучшая школа Молдавии, где он учился, дала ему углубленное знание французского языка, который с юности стал для него третьим родным (наряду с молдавским и русским).
Благодаря высокому номенклатурному статусу Николая Ивановича в 1960-е годы около десяти высланных в Сибирь его родных получили возможность вернуться в родные Чепелеуцы.
В 1970-е пути Анатолия и Виктора разошлись почти на полтора десятилетия. Оба поступили на филологические факультеты: Анатолий – на отделение суахили кафедры африканистики Института стран Азии и Африки при МГУ, Виктор избрал французское отделение Кишиневского университета.
Для Виктора спокойная жизнь закончилась, когда в 1970 году отец был снят с должности за «грубую политическую ошибку – пропаганду румынского буржуазного национализма» (отношения СССР и Румынии испортились в 1968 году, когда Румыния осудила ввод армий Варшавского договора в Чехословакию). В Молдавии подозрение в румынофильстве стало рассматриваться как одно из наиболее тяжких идеологических прегрешений.
Было ли таковое? Едва ли: Н.И. Лупан не был политическим самоубийцей, однако занимаемая им должность была предметом вожделения его коллег. Бывший подданный Румынского Королевства со сложной судьбой уже своим прошлым был весьма уязвим для оперативной разработки в ходе кадровой игры центральной и региональных номенклатур. (NB! Как делались в 1970-е годы провокации в среде молдавской интеллигенции, показано в «Аквариуме» В. Суворова). Интрига увенчалась искомым результатом: Николай Иванович остался без работы со строгим партийным выговором. Для идеологического работника формулировка увольнения и выговор приравнивались к запрету на профессию. По неписанным правилам номенклатуры несправившемуся были обязаны предоставить должность равноценную или с незначительным понижением – но в Молдавской ССР таковой не находилось… Пробыв более двух лет без работы, отец троих детей решился на поступок чрезвычайный для лиц его статуса: он подал заявление на выезд всей семьи из СССР. После подписания в 1973 году «самой свободной страной мира» Заключительного акта так называемых Хельсинкских соглашений, предоставивших гражданам право свободного выбора страны проживания, теоретически Николай Иванович таковое право обретал, однако едва ли оно было осуществимо.
Помогло знакомство с П.П. Петриком, который с конца 1940-х пользовался покровительством Первого секретаря Компартии Молдавской ССР Л.И. Брежнева. Будучи достаточно долго знакомым с Николаем Ивановичем и прекрасно понимая, что с ярлыком «диссидента» в Молдавии тому не выжить, Петрик поручился за него перед Брежневым, и в 1974 году Николай Иванович с женой и тремя детьми отбыл на постоянное место жительства в Париж (разрешение на это относилось к компетенции заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС Н.И. Савинкина, который не мог дать его без ведома Генерального секретаря ЦК КПСС). В советское время выезд номенклатурного чиновника столь высокого уровня был случаем исключительным, отчего позднее личность Николая Ивановича обросла многими конспирологическими домыслами – учитывая положение, которое он занимал в возглавляемом им Бессарабско-Буковинском землячестве и в мировой румынской диаспоре с начала 1980-х годов.
А пока отцу и сыну пришлось заново учиться. Переехав из Парижа в Брюссель, они поступили в местные вузы. В 57 лет Николай Иванович окончил Бельгийский свободный университет, после чего получил право профессионально заниматься журналистикой. А Виктор, поступив в Брюссельский институт театра и кино, специализировался на режиссуре. На стипендию министерства культуры Бельгии он создал театральную антрепризу, поставив за два года три спектакля по своим собственным пьесам; успех был отмечен бельгийскими СМИ.
Виктор завершил образование в Лос-Анджелесе на Высших режиссерских курсах Американского института кинематографии. Он решил не оставаться в Голливуде, так как принял предложение Луизианского университета вести курс режиссуры. В Батон-Руже Виктор преподавал с 1982 по 1984 год, но продлевать контракт не стал, ибо чувствовал в себе призвание к творчеству, а не профессорству.
В 1985 году Виктор вернулся с берегов Миссисипи на берега Сены, где обосновались родные. Отец к тому времени уже стал штатным сотрудником радиостанции «Свободная Европа», а также возглавил Бессарабско-Буковинское землячество, существовавшее в 24 странах и насчитывавшее свыше сотни тысяч участников. Николай Иванович имел репутацию одного из крупнейших в мире знатоков реальной истории Румынии ХХ века, был автором ряда книг и статей, устроителем многих научных конференций и семинаров. Что же касается Виктора, то в 2014 году он вернулся к преподаванию, читая курсы кинематографического анализа и языка кино в парижском Институте Жоржа Мельеса.
Самому Виктору так называемый «румынский вопрос» был чужд – в той же мере, в какой от него были далеки и проблемы советские. От контактов с эмигрантскими кругами он воздерживался, прекрасно понимая тупиковый характер последующего развития событий. Почти сразу же прекрасно профессионально подготовленный молодой режиссер-документалист обратил на себя внимание интеллектуального мира Франции. Во второй половине 1980-х Лупан снял четыре полнометражных документальных фильма. Наиболее известным из них в 1987 году стал фильм, посвященный судьбе советских военнопленных в Афганистане и получивший приз как лучший гуманитарный фильм года. Виктор помогал в их вызволении из плена М.М. Шемякину, с которым познакомился в США и был связан многолетней дружбой. Фильм стал событием мирового уровня: после него в СССР начали проявлять интерес к участи пленных, которые обычно списывались как безвозвратные потери. Разумеется, в СССР фильм не был показан: тема гибели в Афганской войне была табуирована до начала 1990-х.
В 1986 году состоялась встреча Виктора с Луи Повелем (1920–1997): легенду французской журналистики что-то заинтересовало в Лупане и после обстоятельного с ним разговора он благословил 32-летнего кинорежиссера на тернистый путь документального репортажа в прессе.
В 1987 году Виктор был приглашен в еженедельник Figaro Magazine: специализацией автора стали интервью (свыше 200) и военные репортажи. Главный редактор Анри-Кристиан Жиро предоставил Лупану полную свободу в выборе тем. Среди интервьюируемых были А. Тарковский, И. Бродский, С. Хусейн, А. Пиночет, Я. Арафат, Э. Хонеккер, Г. Алиев, Э. Шеварнадзе, М. Горбачев, С. Ниязов, Д. Дудаев, А. Лебедь, а также лица, известность которым создавал сам Виктор. Неоднократно он выступал на французском телевидении: его стали узнавать на улице и завязывать с ним беседу (славой и знакомствами он обрастал мгновенно).
По итогам продолжительной поездки в Румынию после «бархатной революции», последовавшей после казни супругов Чаушеску, в свет вышла первая книга Лупана La Révolution n’a pas eu lieu: Roumanie, l’histoire d’un coup d’Etat (Paris: Robert Laffont, 1990). В ней он аргументированно доказал, что революции не было, а был спланированный с достаточной тщательностью государственный переворот. Будущее же Румынии, которую возглавил И. Илиеску, представлялось Лупану крайне незавидным – даже в сравнении с проклинаемой в то время всеми диктатурой свергнутого «гения Карпат». Дальнейшее развитие событий в Румынии и осмысление происшедшего показали совершенную правоту выводов Лупана о недавнем прошлом и его прогнозов на ближайшее будущее.
В июле 1989 года, после 15 лет разлуки, состоялась встреча старинных друзей: А.П. Петрик прибыл в Париж на сессию IFLA (Международное сообщество библиотек). Осенью Виктор посетил Москву, и в дальнейшем поездки стали достаточно частыми. С 1992 года Лупан приступил к работе над книгой о Коминтерне. К этому времени сохранившийся в бывшем Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ныне – Российский государственный архив социально-политической истории) архив стал доступен для исследователей. Предметом главных разысканий Лупана стала не подрывная деятельность революционного спрута, опутавшего весь мир щупальцами, а отлаженный механизм финансирования Коминтерном так называемых «национально-освободительных движений» на примере Французской коммунистической партии. Итогом стала книга L’Argent de Moscou: L’histoire la plus secrète du PCF (Paris: Plon, 1994), к сожалению, до сих пор не переведенная на русский язык. В то время одно из первых исследований о Коминтерне, созданное на основе первоисточников, не могло не обратить на себя внимание историков и советологов. Книга не потеряла своего значения и сегодня благодаря обилию процитированных в ней документов.
Авторитет Лупана как серьезного исследователя и его нравственные качества стали поводом для его включения в 1994 году в журналистский пул, сопровождавший в течение двух месяцев А. И. Солженицына в его триумфальном возвращении в Россию после двух десятилетий изгнания. О статусе Лупана говорит то, что он ехал в одном вагоне с классиком – из журналистов там ехала только съемочная группа Би-би-си под руководством Арчи Барона, которой было предоставлено исключительное право телепоказа поездки Великого Писателя Земли Русской по России – прочие же могли только фотографировать и записывать.
Солженицына Лупан весьма почитал как человека, своими силами поднявшегося на недосягаемую высоту. Не в меньшей степени он почитал и Н.Д. Солженицыну как идеальную жену, особо подчеркивая ее организаторские дарования. По словам Лупана, сблизило их и признание семейных ценностей главенствующими: у обоих было по трое детей.
Как я уже указал, в июле 1995 года состоялось мое знакомство с Виктором. Мы сразу прониклись симпатией друг к другу. Лупан держался запросто, без малейшего снобизма, много и увлекательно рассказывал о своих перемещениях по земному шару. Приятно поражала объективность оценок, полное отсутствие каких-либо отрицательных мнений о тех или иных лицах, здоровый оптимизм в прогнозе ближайшего будущего. Рассказывал он много, причем именно то, что не вошло в текст или в кадр (сожалею, что по памяти не записал рассказ о погоне за Бродским по США и Европе; многочасовое интервью тогда все же было получено с помощью Вероники Шильц). Обменялись телефонами, и как только я выбрался в Париж, нанес краткий визит Виктору (в редакцию). Он радостно встретил меня и после ужина довез на мотоцикле до места временного проживания. Мотоцикл он выбирал с учетом собственной богатырской комплекции – мне казалось, что еду верхом на першероне. Скоростной рейд по Парижу среди грузовиков и автобусов до сих пор памятен.
Осенью 1997 года Виктор нанес мне ответный визит. В Санкт-Петербург его привел интерес Жиро к проблеме «царских останков». Найденное в 1979 году уральским геологом А.Н. Авдониным тайное захоронение казненной царской семьи в 1990-е годы стало камнем преткновения во взаимоотношениях монархистов, Русской Православной Церкви, светских властей разных уровней, историков, публицистов. В преддверии 80-летия со дня гибели Царской Семьи спор о подлинности останков разгорелся с новой силой. Лупан, гостивший неделю у Авдонина в Екатеринбурге, первоначально был согласен с его выводами после ознакомления с предоставленной ему документацией. В поездке Виктора сопровождал его тезка – выдающийся фотохудожник Виктор Петрович Грицюк (1949–2009), заведовавший фотоотделом журнала «Родина», замечательный по душевным качествам человек.
Я встретил двух Викторов в аэропорту – прямо из Пулково поехали ко мне. Сложив аппаратуру, Грицюк выразил желание посетить Смоленское кладбище и поклониться святой Ксении. Отправились, поспели к середине службы. После подхода ко кресту протоиерей о. Игорь Есипов обратился ко мне с вопросом о гостях – двух мужчинах богатырского роста. Я представил их друг другу, завязалась беседа… Лупан задал вопрос о царских останках – в ответ о. Игорь вынес номер «Журнала Московской Патриархии» с соответствующими разъяснениями, наказав вернуть по прочтении. Отправились ко мне. «Я же это уже читал. Может ли ответить на все мои вопросы другой авторитетный священник или может быть даже епископ?», – спросил он меня.
Вопрос Виктора я сразу же переадресовал духовному писателю А.Н. Стрижеву, позвонив в Москву и отрекомендовав Лупана самым лестным образом. Александр Николаевич тут же позвонил известному археологу Л.А. Беляеву, а тот – Алексию II; согласие на интервью было получено. Через полчаса ответил Виктору на заданный вопрос: «Устроит ли Вас патриарх?».
Утром следующего дня Лупан был в известном здании в Чистом переулке, где ему предоставили тот же текст из ЖМП и предложили на его основе сформировать вопросы для письменного интервью. В течение трех дней текст интервью был согласован. Опубликованное в Figaro Magazine, оно сразу же стало сенсацией мирового уровня: до того патриарх не давал интервью иностранным журналистам, тем более на столь деликатную тему. Как известно, РПЦ МП в то время категорически отвергала подлинность «екатеринбургских останков», делая невозможным почитание их в качестве святых мощей. В настоящее время подлинность их сомнению не подлежит, в мае 2022 года на Архиерейском соборе предполагается их признание таковыми.
Интервью с патриархом Алексием II способствовало карьере Лупана как в светском, так и в духовном ее проявлении. Вероятно, тогда состоялось его знакомство с председателем Отдела внешних церковных сношений митрополитом Кириллом (Гундяевым), ныне патриархом Московским и всея Руси. С начала 2000-х их встречи в Москве и в Париже приобрели систематический характер. Знавший в Париже всех и вся Виктор был полезен владыке Кириллу как связями, так и взвешенной оценкой настроений в церковной среде. Закономерно, что по благословению владыки Лупан вошел в руководство созданного в 2004 году Движения за поместное православие русской традиции в Западной Европе, откуда вышел в 2006 году с указанием причины: «из-за разногласий с членами правления». Столь деликатная формулировка отражала резкое противостояние Лупана с сочленами. Последние не могли определить канонический статус «поместного православия русской традиции в Западной Европе», а также указать источники его финансирования – в прожектерстве они представляли его чем-то вроде Поместной Церкви, но в качестве таковой оно, разумеется, не могло рассчитывать на признание остальных Церквей.
Более реалистично взиравший на мир Лупан склонял сочленов в пользу «возвращения в лоно Матери-Церкви», однако сочлены в качестве такового Московский патриархат не воспринимали. 13 лет спустя замысел, казавшийся мертворожденным, в 2019 году увенчался успехом: голосованием была создана Архиепископия западноевропейских приходов русской традиции, принятая в Московский патриархат. Немаловажная роль в этом событии связана с именем Лупана, неустанно сокрушавшего недругов Московского патриархата мощью своего публицистического дара.
За заслуги перед Московским патриархатом Лупан был введен в Патриарший совет по культуре (2010). Принимать участие в ежегодных заседаниях Совета, возглавляемого митрополитом Тихоном (Шевкуновым), Виктор считал для себя делом особой важности и почета, неизменно прибывая в Москву.
Осенью 2019 года Лупан был приглашен патриархом Кириллом в Москву на торжество вхождения в Московский патриархат всей полноты Архиепископии западноевропейских приходов русской традиции. В подведении итога голосования была велика его заслуга как помощника старосты Александро-Невского собора. Лупан сыграл немалую роль в создании Архиепископии – задуманная еще в 2003 году патриархом Алексием II как входящий в Московский патриархат особого статуса митрополичий округ, состоящий из приходов юрисдикции Константинопольского и Московского патриархатов, а также Русской Православной Церкви за рубежом (РПЦЗ), сейчас, в 2022 году, Архиепископия полностью соответствует первоначальному замыслу святейшего.
Не меньшую заслугу перед Церковью Лупан видел в своем участии в судьбе чтеца Александро-Невского собора Сережи Тутунова (1978 г.р.) – племянника художника С.А. Тутунова, старинного своего парижского друга. Глубоко верующий юноша, талантливый математик с отличием закончил Московские духовные семинарию и академию, перешел в юрисдикцию Московского патриархата и был в 2006 году принят митрополитом Кириллом в штат Отдела внешних церковных связей. Ныне епископ Зеленоградский Савва (Тутунов), викарий патриарха Московского и всея Руси, является заместителем управляющего делами и руководителем контрольно-аналитической службы Московского патриархата, а также постоянным членом Межсоборного присутствия и de facto одним из пяти самых влиятельных лиц Московского патриархата.
Насколько Виктор был религиозен? Полагаю, что углубленный интерес к Церкви появился у него после интервью с патриархом, а решающую роль в его становлении как глубоко верующего человека сыграл наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов), с 2018 года митрополит Псковский и Порховский. Личность владыки Тихона достаточно известна, чтобы брать на себя излишний труд говорить о нем. Два выпускника режиссерских факультетов МГИКа и Американского института кинематографии обрели друг друга. Обоих отличает полное отсутствие экзальтированности и тяготения к мистицизму, а также сочетание благочестия и здравомыслия. Говоря о владыке Тихоне, Виктор неизменно добавлял: «За ним будущее».
Вернемся в прошлое тысячелетие.
В сентябре 1999 года я работал в московских архивах. В это время в Москве, Буйнакске и Волгодонске произошли взрывы жилых домов, а в Рязани были задержаны сотрудники ФСБ при закладке взрывчатки в подвал многоэтажки. (Комментировать данный сюжет не буду: достаточно набрать в поисковике: «Теории заговора о взрывах жилых домов (1999)» и «Рязанский сахар»).
20 сентября Петрик сообщил мне, что прилетел Лупан и очень хочет со мной встретиться. Немедленно позвонил, и Виктор предложил завтра отобедать в гостинице «Марко Поло» (что на Спиридоновке), где остановился. 21 сентября за трапезой состоялась беседа, ход которой запомнил почти дословно. Лупан сказал, что прилетел на неделю написать статью про взрывы жилых домов и очень хотел бы узнать мое мнение об этом (вероятно, у него сложилось мнение, что я достаточно компетентен во всех сокровенных тайнах истории России). Вынужден был разочаровать Лупана, ибо ничего нового по этому сюжету сказать не мог, так как сам узнавал о происшедшем из СМИ. На предложение в краткие сроки подготовить текст статьи на данную тему сразу ответил отказом, ибо излагать чьи-либо мнения и пересказывать чужие тексты мне представляется противоестественным. Был приятно польщен своей значимостью, однако мне совершенно не хотелось погружаться в унылую российскую конспирологию. Постарался объяснить, что внешний мир рассматриваю по преимуществу с точки зрения библиографической, а современность крайне мало меня занимает. Более того, кто именно взрывал дома – российские спецслужбы или кавказские террористы, – мне просто неинтересно, поскольку в круг моих исследований подобное не входит.
Столь резкого отказа Виктор не ожидал и после некоторой паузы задал вопрос, нет ли среди моих знакомых порядочного и компетентного человека, который за достойный гонорар мог бы подготовить такую статью на условиях анонимности или (если имя автора достаточно известно) при этом не скрываясь? На то ответил, что критерию порядочности и компетентности вполне соответствует бывший секретарь Совета безопасности РФ с особыми полномочиями губернатор Красноярского края генерал-лейтенант А.И. Лебедь, старинный друг Лупана. После этого Виктор долго на меня смотрел и ничего не сказал; на том расстались, и более его в тот визит не видел. Обо всем, что за разговором последовало, знаю исключительно со слов А.П. Петрика, который всегда имел особенный интерес к молдавским событиям (его отец много лет возглавлял Тирасполь, а в качестве секретаря ЦК КП МССР курировал Приднестровье) и был лично знаком с Лебедем (NB! Особые полномочия его имели следствием подписание 31.08.1996 Хасавьюртовских соглашений, за которые Лебедя до сих пор проклинает Россия!).
Как мне месяц спустя рассказал Петрик, договорившись с Лебедем о встрече, Лупан в четверг прилетел в Красноярск. Всю пятницу губернатор посвятил старинному другу: они поездили по окрестностям, попарились в баньке, плотно поужинали – и все это время разговаривали, так как несколько лет не виделись… Вечером беседа перешла в интервью под запись: с согласия собеседника Лупан включил диктофон. На все его вопросы Лебедь отвечал предельно откровенно с присущей ему четкостью формулировок и не стесняясь в выражениях; двусмысленного толкования им сказанного быть не могло. В субботу Виктор улетел в Москву, в воскресенье – в Париж. Из всего того, что наговорил Лебедь, составлен был связный текст в виде интервью; также убраны были все слова, неудобные в печати.
И грянул гром!
Произошло это утром в среду 29 сентября 1999 года, когда свежий номер Figaro вышел в свет и Лебедь поведал: «Я почти убежден в том, что взрывы в Москве были организованы в Кремле. Цель – сорвать грядущие выборы любым способом с тем, чтобы сохранить у власти выдохшийся дискредитировавший себя клан Ельцина». По мнению Лебедя, «дома взрывали не чеченцы, а бандиты и наемники, у которых нет национальности – и делали они это по заказу властных структур в Москве».
Даже несмотря на то, что большая часть интервью была посвящена лично генералу Лебедю и его видению происходящего в России и что он не стремился убедить всех в правоте своей версии, а лишь поведал о том, что было для него очевидным, все внимание было приковано именно к фрагменту о взрывах. Немедленно пресс-секретарь Президента РФ Д.Е. Якушкин назвал интервью «злонамеренной провокацией со стороны генерала» и «бредовой версией». Столь же мгновенно отреагировал и премьер-министр В.В. Путин, на пресс-конференции в Чебоксарах заявивший, что «очень хорошо относится к генералу», и назвавший «полным бредом» злосчастное интервью: «Я не верю, что он это сказал». Саму версию Путин тоже отверг: «Это абсолютно невозможно. Делать политическую карьеру на крови – неприемлемо».
В четверг 30 сентября 1999 на первой полосе «Известий» появилось фото насупленного Лебедя, зловещей тенью за ним стоял А. Масхадов. Редакционная передовица (анонимная) была озаглавлена: «ПЕРЕВОРОТ / Александр Лебедь обвиняет власть в организации терактов. Генерал готовится въехать в Кремль на белом коне / Честь на экспорт». О статье в Figaro (текст ее, разумеется, приведен не был) сообщалось в пересказе парижского собкора «Известий» Э. Гусейнова. По мнению анонима, среди «самых сенсационных из множества шокирующих заявлений, сделанных красноярским губернатором в интервью газете Figaro, Лебедь сообщил, что готов немедленно возглавить новое правительство России при одном условии: Ельцин должен немедленно выехать из Кремля». Согласно известинскому анониму, «на столь резкое заявление Лебедя могли подвигнуть только два варианта развития его отношений с Б.А. Березовским». Первый вариант: «Беспардонность действий Лебедя по отношению к существующей власти и объявление им войны Кремлю объясняется тем, что Лебедь разругался с Березовским». Вариант второй: «Березовский вконец разругался с Кремлем и использует Лебедя в качестве тарана». Итоговый вывод «Известий» был сделан в лучших традициях советского агитпропа: «Давший зарубежным “голосам” интервью задыхающийся в собственных амбициях генерал показал неуважение к своей стране, своему народу и бьет в самое сердце России».
В тот же день, то есть на следующий день после публикации интервью пресс-служба губернатора Красноярского края распространила заявление «о наделавшем определенный шум интервью Александра Лебедя газете “Фигаро”». В заявлении говорилось: «Александр Лебедь, ознакомившись с комментариями своего интервью газете “Фигаро”, распорядился предоставить ему перевод опубликованного в “Фигаро” текста полностью». – «После его прочтения Лебедь сказал, что еще раз убедился в том, что цитаты оставляют гораздо больший полет для фантазии, чем текст, из которого они взяты». Кроме того, «Лебедь посетовал на то, что разучился объяснять иностранным журналистам простые вещи». Едва ли не в тот же день к Лебедю прилетел Березовский, после чего генерал-губернатор более на тему взрывов и интервью вообще не разговаривал, да и само интервью в СМИ внезапно перестало упоминаться, как будто его вообще не было. (Тем более, что 30.09 скончался Д.С. Лихачев и у СМИ появился новый главный информационный сюжет).
В дальнейшем ни разу не говорил об этом и я во время бесед с Лупаном. Как мне о том сообщил Петрик, последствия интервью (вернее, крах политической карьеры Лебедя) Виктор переживал болезненно (генерала считал своим личным другом), однако преодолеть соблазн журналистской сенсации не смог. Сожалею, что оригинального текста в «Figaro» не видел, своевременного интереса к этому сюжету не проявил. Тем не менее почти сразу разлетелся слух о том, что Ельцин, ранее неизменно благоволивший к Лебедю и видевший его среди возможных преемников, был настолько взбешен, что выплеснул гнев на подчиненных, допустивших саму возможность появления подобного интервью.
Что касается Лебедя – после гнева Ельцина он должен был забыть о президентских амбициях. Ввиду непредсказуемости поведения (предавал всех, кто имел глупость с ним иметь дело) и полной его неспособности к управлению регионом (доказал в Красноярском крае) от Лебедя отступился de facto руководивший им Березовский. После восшествия на вершину российской власти Путина красноярский губернатор окончательно превратился в политического маргинала. Гибель его в вертолетной катастрофе знавших его лиц удивить не смогла. Так, по словам А.П. Петрика, категорически отвергал версию умышленного убийства Лупан, неоднократно летавший с Лебедем на вертолете. По словам Виктора, генерал любил лично стоять за спиной пилота и руководить полетом. То, что не имевший карты вертолет зацепился за провод ЛЭП – следует считать трагическим стечением обстоятельств: диверсии так не делаются.
Гибель генерала хорошо знавший его по Приднестровью Лупан переживал тяжело – знаю о том опять же со слов Петрика, ибо сам никогда более с Виктором о Лебеде не говорил.
Стоит отметить, что наши беседы были более посвящены прошлому, чем настоящему.
Лупана заинтересовал один из сюжетов моих разысканий – биография автора «Протоколов сионских мудрецов» М.В. Головинского (1865–1920). Когда Виктор рассказал об этом Жиро, тот предложил сделать статью на эту тему в форме интервью со мной. Обговорив условия, я ответил согласием, и Лупан с Грицюком прилетели в Санкт-Петербург.
Предварительно текст статьи был уже мною подготовлен и на протяжении четырех часов было осуществлено интервью. Виктор задавал вопросы о том, что, на его взгляд, требовалось особо пояснить французским читателям. В августе 1999 года статья была опубликована. В то же утро Лупану позвонил Ж.-Ф. Ревель, поблагодарив его за удовольствие от в высшей степени профессионально написанного текста. Затем в ходе беседы выяснилось: властитель дум французских интеллектуалов старается не пропустить ни одного материала Виктора – подобное признание в дальнейшем составляло предмет особой гордости Лупана.
Данный сюжет имел продолжение. Статья обратила на себя внимание другого властителя дум европейских интеллектуалов – П.А. Тагиева, который до сих пор имеет в мире репутацию крупнейшего специалиста по «Протоколам». Он увлекся статьей, где в числе прочих я дезавуировал ряд традиционных либеральных мифов, предложив своему другу публицисту Э. Конану подготовить парное интервью (мое и его). Эрик был принят мною в Санкт-Петербурге; в ходе девятичасового (с перерывом на обед) подробнейшего интервью был уточнен ряд вызвавших недоумение обстоятельств – и его статья появилась в L’Express в конце ноября 1999 года – как раз к 100-летию «Протоколов».
Когда в марте 2000 года я приехал в Париж, Виктор сообщил мне, что Жиро хочет со мной познакомиться и что речь идет всего лишь о четвертьчасовом визите вежливости. В 18.00 я поднялся в кабинет главного редактора Figaro Magazine и представился. Поблагодарив за сотрудничество с журналом, Анри-Кристиан упомянул своего деда генерала армии Жиро. В голове что-то щелкнуло, и я машинально спросил: «То есть Вы младенец в коляске?». Собеседник с изумлением подтвердил предположение, после чего беседа приняла непринужденный характер.
Для постижения диалога следует сделать небольшой комментарий. Прославленный герой Первой и Второй мировых войн Анри Оноре Жиро (1879–1949) до сих пор является одной из наиболее значимых персон для французов-традиционалистов. Единственный из всех французских военачальников, он до последнего сопротивлялся превосходившим войскам Третьего рейха. После пленения он был заточен в крепость Кенигштайн (близ Дрездена), откуда бежал, в 63 года спустившись по веревке из окна замка в ущелье, а затем около 800 км прошел пешком до швейцарской границы. Почти сразу генерал Жиро превратился в национального героя – символ непокоренной Франции, популярность Шарля де Голля была в сравнении с ним весьма незначительной. Крайний антикоммунизм Жиро и его умелое политическое маневрирование между традиционными ценностями и демократией сделали его фигуру подозрительной в глазах Сталина, который сделал выбор в пользу де Голля ввиду его демонстративного антиамериканизма и просоветской ориентации. Оба лидера 3 июня 1943 года стали сопредседателями Французского комитета национального освобождения, причем только с пятой попытки удалось сфотографировать их пожимающими друг другу руки в присутствии Рузвельта и Черчилля – столь стремительно с омерзением они оба их отдергивали. 4 августа 1943 года Жиро стал главнокомандующим войск ФКНО, но интригами де Голля оставил оба поста.
Несмотря на формальную утрату должностей, нравственный авторитет пожилого Жиро был необычайно высок, и он представлял реальную угрозу единовластию де Голля, оставаясь вице-председателем Высшего военного совета.
Проживая на вилле Мазагран (Оран), Жиро имел обыкновение в один и тот же час совершать с женой прогулку – внук в то время находился в коляске. 23 августа 1944 года на генерала Жиро было совершено покушение – на него с ножом бросился марокканский стрелок. Бабушка закрыла собой внука, а Жиро с помощью охранника обезвредил нападавшего. Подчиненным деголлевцам трибуналом он был почти сразу же приговорен к смерти и казнен. Несмотря на очевидную причастность спецслужб де Голля к покушению, доказано это не было.
Младенец вырос и со временем стал главным редактором Figaro Magazine.
После уточнения всех обстоятельств четвертьчасовой визит перерос в трехчасовую беседу. У А.-К Жиро накопился ряд вопросов, относящихся к истории России, на которые я постарался добросовестно ответить. Весьма сожалел, что в беседе не принимал участие Лупан: далеко не всегда мой французский был достаточен для обстоятельного ответа. Все это время Виктор ждал меня у себя в кабинете и после завершения беседы повел в ближайшее берберское кафе ужинать (это была штаб-квартира Figaro magazine, где его сотрудники проводили большую часть присутственного времени). По завершении трапезы Виктор отвез меня на мотоцикле во временное мое жилище в Auteuil. Столь диковинным способом езды по Парижу меня было уже не удивить, зато я поразил воображение Лупана рассказом о той квартире, где снимал комнату. Квартиру эту (33, rue Erlanger) в конце 1944 года получила в качестве трофея одна из самых матерых французских коммунисток (в конце ХХ века была еще жива) – как «выморочное имущество немецкого коллаборанта». Таковым оказался… П.Б. Струве, скончавшейся в моей комнате 26 февраля 1944 года (как мне это уточнил Н.А. Струве, несколько раз навещавший деда по его возвращении из Белграда). Очередное завершение сюжетного круга…
Продолжение следует
