Сила воздействия творчества Достоевского на умы и сердца людей поистине уникальна – ни различия мировоззрений, ни ограничения перевода не могут умалить ее
Екатерина Федорова
Достоевский был и остается одним из самых переводимых русских писателей. Многие мировые знаменитости восхищались его произведениями или яростно спорили с ним, но не было равнодушных к его творчеству, в центре которого – человек, раздираемый страстями, мечущийся между добром и злом, жаждущий счастья и любви, ищущий ответа на вопрос «Что есть истина?».
Музыка Достоевского
Немецкий романист Генрих Гессе писал: «Достоевского надобно читать, когда у нас горе, когда мы уже настрадались, дошли до предела и, кажется, больше страдать не можем, когда вся жизнь становится для нас глубокой, жгучей, пылающей раной, и горло сжимает отчаяние, и мы уже мертвы, ибо лишились последних надежд. Когда мы, одинокие и бессильные в своем горе, как бы со стороны взирая на жизнь, уже не постигаем ее неистовой, прекрасной жестокости и уже ничего от нее не ждем, вот тогда мы способны внимать музыке этого страшного и великолепного писателя. Тогда мы уже не зрители, мы не наслаждаемся и не судим – мы бедные братья всех воплощенных им униженных и оскорбленных, мы вместе с ними страдаем и вместе с ними, оцепенев, затаив дыхание, не можем отвести взгляд от водоворота жизни и неостановимых жерновов смерти. И тогда мы слышим музыку Достоевского, слова утешения и любви, и лишь тогда постигаем чудесный смысл созданного им страшного мира, который так часто неотличим от ада».
Догмам вопреки
Альберт Эйнштейн признавался: «Достоевский дал мне много, необычайно много, больше Гаусса». Между тем работы гениального математика Карла Фридриха Гаусса, которого называли «королем математиков», помогли Эйнштейну в разработке математической составляющей теории относительности.
В романе «Братья Карамазовы», который Достоевский начал писать в 1879 году (кстати, в год рождения Эйнштейна), Иван Карамазов говорит Алеше: «Если Бог есть и если Он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал Он ее по эвклидовой геометрии, а ум человеческий с понятием лишь о трех измерениях пространства. Между тем находились и находятся даже и теперь геометры и философы, и даже из замечательнейших, которые сомневаются в том, чтобы вся вселенная или, еще обширнее – все бытие было создано лишь по эвклидовой геометрии, осмеливаются даже мечтать, что две параллельные линии, которые по Эвклиду ни за что не могут сойтись на земле, может быть, и сошлись бы где-нибудь в бесконечности. <…> Я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького, как атом, человеческого эвклидового ума, что, наконец, в широком финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой крови». Но тут же добавляет: «Пусть даже параллельные линии сойдутся, и я это сам увижу: увижу и скажу, что сошлись, а все-таки не приму».
Расшатанные и разрушенные привычные представления, дающие толчок для рождения новых идей, новых теорий, новых открытий…
Психолог, у которого есть чему учиться
Знаменитый философ Фридрих Ницше считал, что творчество Достоевского стало одним из «самых счастливых открытий» в его жизни. Он называл писателя «единственным психологом», у которого есть чему учиться. При этом Ницше говорил, что ему абсолютно чужд «русский пессимизм» Достоевского.
В отличие от автора философского романа «Так говорил Заратустра», пражскому писателю Францу Кафке, с его пессимистичным взглядом на человека как на жертву судьбы, эта сторона творчества Достоевского была весьма близка. Кафка даже утверждал, что чувствует «кровное родство» с русским писателем.
Искушение и раскаяние
Зигмунд Фрейд ставил Достоевского в один ряд с Шекспиром, называя «Братьев Карамазовых» величайшим из когда-либо написанных романов. Особенно восхищала его вошедшая в роман легенда «Великий инквизитор», которую и сам Достоевский называл «кульминационной точкой» романа.
При этом Фрейд считал, что «перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие» и что Достоевский-мыслитель во многом уступает Достоевскому-писателю.
«Достоевский скорее всего уязвим как моралист, – пишет «отец психоанализа». – Представляя его человеком высоконравственным на том основании, что только тот достигает высшего нравственного совершенства, кто прошел через глубочайшие бездны греховности, мы игнорируем одно соображение. Ведь нравственным является человек, реагирующий уже на внутренне испытываемое искушение, при этом ему не поддаваясь. Того, кто попеременно то грешит, то, раскаиваясь, ставит себе высокие нравственные цели, легко упрекнуть в том, что он слишком удобно для себя строит свою жизнь. Он не исполняет основного принципа нравственности – необходимости отречения, в то время как нравственный образ жизни – в практических интересах всего человечества».
Восхищение и недоумение
Эрнест Хемингуэй в своей знаменитой книге воспоминаний «Праздник, который всегда с тобой» пишет: «У Достоевского есть вещи, которым веришь и которым не веришь, но есть и такие правдивые, что, читая их, чувствуешь, как меняешься сам, – слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта становились реальностью…».
Хемингуэй, как и большинство известных зарубежных деятелей, читал романы в переводе, быть может, именно поэтому он не удержался от критики: «Я все думаю о Достоевском… Как может человек писать так плохо, так невероятно плохо, и так сильно на тебя воздействовать?».
«Идиот» Акиры Куросавы
Выдающийся японский режиссер Акира Куросава называл фильм «Идиот», снятый в 1951 году, одним из лучших своих творений. Он не стал воссоздавать в картине русскую действительность, решив адаптировать роман для японских реалий, так как был убежден, что поднятые Достоевским общечеловеческие проблемы выходят далеко за пределы России.
«С раннего возраста я не только полюбил русскую литературу, но я понял, что Достоевский лучший, и я долго думал о том, что можно сделать из этой книги (романа «Идиот». – Е.Ф.) замечательный фильм», – говорил Куросава.
Академик Дмитрий Лихачев так оценил работу режиссера: «Я думаю, классика современна, пока современны проблемы, поднятые в произведении, как, например, в “Идиоте”. Ведь Мышкин гибнет оттого, что он беззащитен, слишком сложен и слишком высок для того мира, в который пришел. Это проблема вечная и, наверное, повсеместная. Поэтому для японцев оказалось закономерным и органичным сделать Идиота японцем и нашим современником».
