Круг Шемякина

0

Автор: Виктор Лупан, глава редакционного совета

Времена были интересные, вальяжные, антисоветские, диссидентские

С Михаилом Шемякиным я познакомился, будучи еще студентом, в далекие семидесятые годы, а точнее – в 1977 году. А еще точнее – в период первых и поистине исторических гастролей Театра на Таганке в Париже. Времена были интересные, вальяжные, антисоветские, диссидентские, а Михаил Шемякин более чем кто-либо олицетворял тогда гонимое в СССР современное искусство, символом которого стал прогремевший на весь мир разгон милицией знаменитой московской «бульдозерной выставки».

Интеллектуальный и политический контекст был такой: с одной стороны, западная интеллигенция была еще в большинстве своем и просоветской, и прокоммунистической, и идеологической защитницей «антибуржуазного» нонконформистского современного искусства, а с другой – она вдруг стала осознавать, что закостенелый советский соцреализм превратился в реакционное явление и орудие политических репрессий. А прогрессивные русские художники-нонконформисты, которых Запад (правда, поначалу только) принимал на ура, проповедовали, с политической точки зрения, «махровый» антикоммунизм.

Михаил Шемякин и Владимир Высоцкий
Михаил Шемякин и Владимир Высоцкий

Театр на Таганке и его основатель режиссер Юрий Любимов были своего рода хрестоматийным примером, освещающим сложные отношения советской власти «времен застоя» со свободой творчества. С одной стороны, это был совершенно официальный московский субсидированный Министерством культуры театр, играющий свои спектакли при постоянных аншлагах, а с другой – от его спектаклей веяло противостоянием официальной идеологии, веяло бунтом, анархией, неприсущей соцреализму необузданностью, страстями, задиристостью. Не следует забывать и того, что звездой Театра на Таганке был актер Владимир Высоцкий, легендарный неофициальной бард. Как актера Высоцкого знали в основном продвинутые любители театра, в кино он снимался мало, но вся страна слушала записи его потрясающих песен, в плохих, шипящих магнитофонных записях. Высоцкий был, пожалуй, фигурой самиздата №1, причем с отрывом – рядом с ним и близко никто не стоял.

Юный в то время политэмигрант и апатрид, я знал Шемякина из прессы и публикаций как звезду русского искусства на Западе. Поэтому, когда мой друг Алеша Хвостенко, он же легендарный Хвост, предложил мне под пьяную лавочку пойти в гости к своему старому другу Шемякину, я, разумеется, согласился.

Дело происходило поздно ночью. Мы зашли в большую, слабо освещенную квартиру. В гостиной, на диване, одиноко сидел Владимир Высоцкий – Шемякин говорил с кем-то по телефону в другой комнате. С Высоцким я уже был знаком. Знаком по той простой причине, что я тогда стажировался ассистентом режиссера в одном парижском театре, где ставили малоизвестную, но гениальную пьесу Клоделя «Девушка Виолена», в которой была занята актриса Элен Валье – родная сестра Марины Влади. А Марина Влади (информация для молодого поколения) была женой Высоцкого. Через нее я с ним и познакомился. Мы встречались в театре Шайо (Chaillot), там проходили гастроли Театра на Таганке, и даже выпивали пару раз, что крайне раздражало Марину Влади.

В тот же незабвенный для меня вечер Шемякин подписал мне, пацану, студенту, свой знаменитый альбом-альманах «Аполлон-77». Причем подписал его странно, видимо, от нетрезвости: «Виктору Лупану, с почтением».

Эти богемные воспоминания всплыли в моей памяти намедни в резиденции посла России во Франции, где происходила презентация замечательного альбома «Круг Шемякина», недавно вышедшего в питерском издательстве «Авангард». «Замечательно» – в данном случае не дежурное лестное словцо, а предельно скромное определение великого деяния. Обычно, и все это знают, художники – нарциссы! Они любят прославлять себя, восхвалять свои собственные поступки. В данном случае Михаил Шемякин сделал обратное. Он воздвигнул памятник нерукотворный своим друзьям-шестидесятникам – людям, в большинстве своем никому не известным, но активным участникам героического, подвального, барачного, нищего русского авангарда.

«Круг Шемякина» – солидный, красиво изданный альбом, страниц этак на 600. В нем много интересных иллюстраций, фотографий. Его можно полистать, чтоб полюбоваться работами. Но главное там другое. Главное там – портреты людей. 120 портретов питерских и московских деятелей нонконформистского искусства.

Не следует забывать того, что шестидесятые годы прошлого столетия были во всем мире эпохой творческой революции. Как это объяснить, я толком не знаю. Однако во всех областях – в кино, театре, фотографии, живописи, литературе, музыке – и в большинстве цивилизованных стран мира можно просто констатировать всплеск творческой новизны. В СССР это была эпоха Тарковского, Параджанова, Любимова, Солженицына – всех не перечислишь. Это великие художники, известные всему миру. Но они, как это ни парадоксально, были все-таки советскими художниками. Их печатали, финансировали, продюссировали официальные советские инстанции. Даже Солженицын какое-то время издавался в СССР огромными тиражами. Люди же из «Круга Шемякина» не печатались, не издавались, не выставлялись нигде и никогда. Вот почему, когда Иосифу Бродскому присвоили Нобелевскую премию, для многих эту премию присвоили целому поколению людей, именно тех людей, о которых идет речь в «Круге Шемякина». Здесь и замечательные поэты – Владимир Уфлянд (Бродский считал его своим учителем), Виктор Кривулин, Константин Кузьминский, Геннадий Айги. Здесь и художники, ставшие звездами мирового значения – Эрик Булатов, Эрнст Неизвестный. Здесь и живые классики – Оскар Рабин. Но трогательней всего читать о тех, кто не стал «никем». Например, натурщицы, модели, которые позировали для нищих, живущих в подвалах и коммуналках, художников. Есть здесь и коллекционеры этого нонконформистского запрещенного искусства – небогатые советские люди, такие как профессора Перфилов, Лифшиц, Чудновский.

Круг Шемякина – целый мир! Мир-микрокосм, закрытое, можно сказать, пространство, которое благодаря этой удивительной публикации вдруг открывается перед нами во всей его убогой красе. А в убожестве этом просматривается нечто парадоксально схожее с несвятой святостью людей, для которых служение искусству было Альфой и Омегой бытия. Явно просматривающаяся юродивость многих героев книги говорит о присутствии в их жизни чего-то потустороннего, чего-то такого, что никакие запреты или репрессии не могли не просто подавить, но осозреть и осознать.

Оставьте отзыв