Путь дипломата, политика и церковного деятеля в России и русском зарубежье (продолжение, начало в № 159/01–02, 160/03–04, 161/05–06, 162/07–08, 163/09–10)
Евгений Ефремов
Спустя почти месяц Трубецкой начал замещать Струве на посту начальника Управления иностранных сношений во время командировки того в Европу для переговоров с союзниками, в которую он отправился между 12 и 14 мая[1]. Биограф Струве, замечательный американский историк Ричард Пайпс отмечает, что тот пригласил на это место «по-видимому, самого близкого политического единомышленника»[2]. Штат управления в Севастополе оказался небольшим: заместитель начальника Б.А. Татищев, заведующий хозяйственной частью и персоналом М.И. Догель и еще семь сотрудников[3]. Изменение принципа руководства ведомством, а также слабость центрального аппарата в Севастополе, в котором из опытных дипломатов работали лишь князь Трубецкой и Б.А.Татищев, привели к серьезному смещению центра тяжести в управлении дипломатическим корпусом в пользу Парижа. В новых условиях, сообщая А.А. Нератову об одобрении общих принципов задуманной им реорганизации представительства в Константинополе, и. о. начальника Управления иностранных сношений в Севастополе князь Трубецкой прямо советует ему связаться с Парижем, прося лишь уведомить о результатах.
Уже 17 мая 1920 года Трубецкой писал по поручению Врангеля официальному представителю французской миссии на Юге России генералу Манжену, что поскольку единственной целью ВСЮР является вооруженная борьба с большевиками, то главнокомандующий готов воспользоваться всякой помощью, а также готов согласовать свои действия с польскими и украинскими силами. С целью эффективного проведения операций Врангель предложил разграничить район действий борющихся армий. Причем Трубецкой особенно подчеркнул, что правитель Юга России «благожелательно расположен ко всем силам, действующим против большевиков, и готов входить с каждой из них в соглашение чисто военного характера, не затрагивая до окончания борьбы никаких щекотливых политических вопросов». Генерал Манжен, как писал Трубецкой, находившемуся в Париже Струве, не удовлетворился этими разъяснениями и продолжал настаивать на постановке вопроса о едином командовании. Считая, что вопрос о едином командовании – дело далекого будущего и возражая в принципе против иностранного командования, Врангель полагал, что первоочередной задачей является согласованность в ведении боевых действий с тем, чтобы ВСЮР вышли на территорию, которую поляки «определяли в качестве будущей Украины». Врангель, будучи «расположен признать за Малороссией самую широкую автономию в пределах будущего Российского государства», не мог поступиться принципами[4].
Трубецкой письменно излагал, что для Крыма представляется все более и более важным заинтересованность Америки в его делах. Возрождение России не может осуществляться без широкого привлечения иностранного капитала и предприимчивости. В этом отношении он выступал за готовность предоставить всевозможные преимущества американской инициативе, не опасаясь политических последствий, кои могли бы быть сопряжены с привлечением в наши пределы иных государств. Еще в апреле 1920 года пароходы «Честер-Вальси» и «Сангомон» доставили в Крым американское снаряжение: свыше 40 тыс. ящиков шрапнели, 6 тыс. ящиков взрывчатки, 46 ящиков винтовок с запасными частями к ним. В конце августа военный агент сообщал об отправке пароходом «Фараби» из Нью-Йорка 436 пулеметов Кольта, 2 479 600 ружейных патронов, 456 кусков стали, 3130 винтовок, инструментов и материалов. В сентябре пароходом «Истерн-Виктор» из Сиэтла отправлено было в Севастополь 2124 кипы подошвенной кожи, 210 тысяч пар брезентовых краг и других товаров общим весом 6623 тонны. Красная Армия, овладев Крымом, захватила 10 новых американских паровозов в еще не собранном виде, а также много снаряжения и обмундирования американского происхождения.
Именно Трубецкой оказался изображен на известной серии фотографий, сделанных 4 августа и запечатлевших для истории участников подписания соглашения между П.Н. Врангелем и атаманами и правительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Из дел управления следует отметить юридические коллизии отношений с Польшей и Финляндией. Дело в том, что они хотели иметь своих представителей в Крыму для защиты интересов своих подданных. Был учтен печальный деникинский опыт, и если они не находились на военной службе, то могли немедленно отправляться к себе на родину. Сложнее обстояло дело с балтийскими государствами – Эстонией, Латвией и Литвой. Они не были включены в официальный консульский лист и именовались «представителями латышских (или иных) интересов»[5]. Военнообязанные из этих стран, например, могли отправиться домой только в исключительных случаях. Врангель в этих отношениях особенно благоволил полякам: ведь они являлись фактически его союзниками, ведя войну против Красной армии (с 7 мая по 10 июня они владели Киевом). Наступление Врангеля в Северной Таврии, начавшееся 6 июня, повлекло за собой резкую обструкцию англичан: это грозило прервать их деликатные торговые переговоры с Москвой, которая таким образом могла нажать на них из-за их помощи Крыму. Врангель послал дипломатическую ноту союзникам, в которой объяснял свои действия[6]. После этого отношения союзников резко меняются: англичане решительно предупреждают его относительно последствий дальнейших военных действий за Перекопом, а французы, напротив, говорят о посильной помощи. В конце концов это вылилось в признание Францией de facto правительства Врангеля, которое состоялось 10–12 августа 1920 года[7]. Этот успех был достигнут дипломатическими усилиями П.Б. Струве. Он вернулся в Крым 27–29 августа, и Трубецкой сдал ему должность[8]. Вскорости князь полностью отстранился от дел и в октябре уехал из Крыма[9]. Путь его лежал в Париж через Белград, семья же пока оставалась в сербском Брдо. 1 ноября она перебралась в Вену. Трубецкой присоединился к ней позже в Австрии, он выбрал для нее г. Баден (Baden bei Wien), где уже поселилась его сестра М.Н. Гагарина и была русская церковь. Так они стали жить в этом городе на Мarchetstrasse, 78. Вскоре к ним приехали родители жены. Известие о трагедии исхода из Крыма Белой армии и гражданского населения застало Трубецкого ранее, в Париже. Он вместе со всем дипломатическим корпусом Врангеля был причастен к тому, что многочисленные беженцы оказались обязаны спасением своей жизни не только доблестному нашему флоту, совершавшему эвакуацию под защитой французского флага. Они обязаны ею и уже упоминавшемуся дипломатическому успеху. Кстати, надо сказать, что Григорий Николаевич оказался единственным членом всех главных правительств белого Юга России: Донского гражданского совета, Особого совещания при А.И. Деникине и правительства Юга России при П.Н. Врангеле.
В эмиграции на новом месте жительства Трубецкой организовал православный приход. Шагом к нему явилась его встреча с митрополитом Евлогием, управляющим всеми западноевропейскими русскими церквями, на которой он просил архиерея выделить священника для пасхальной службы[10]. Возможно, тогда Григорий Николаевич научился управлять церковным хором – быть регентом. В следующем году он был членом Карловацкого всезаграничного церковного собора, но в заседаниях участия не принимал: он туда не поехал, все уже шло к расколу.
В 1921 году Трубецкой основал книгоиздательство «Русь» в Вене для выпуска на русском языке книги «Император Николай II и его семья» П. Жильяра, воспитателя наследника последнего царя[11]. В том же году его издательство выпустило книгу И.Ф. Наживина «Записки о революции» – автора, который в эмиграции из бытописателя вырос в крупного литератора и публициста. На следующий год для взрослых вышли «Семейная хроника» С.Т. Аксакова, а для детей – книги К.В. Лукашевич «Славная Севастопольская оборона» и «Один из многих и другие рассказы» – популярные еще с начала века (из советских библиотек ее сочинения были изъяты в 1923 г.). В том же году этим издательством были переизданы – уже не только для семьи, а для широкого общества – воспоминания его брата Е.Н. Трубецкого под названием «Из прошлого». В 1922 году Григорий Николаевич написал и опубликовал во французском католическом журнале книгу о судьбе веры и Церкви, проникнутую стремлением к соединению церквей (под названием «Красная Россия и Святая Русь» она увидела своего читателя в 1931 году). Его сын Сергей позже напишет об этом периоде: «В Бадене собрались многие русские, бывшие купцы Прохоровы (чай), Смирновы (водка), Алексеевы и другие. Изредка мы все ездили в Вену на концерты и в оперу. Папа и Мама очень любили музыку, и думаю, мы все восприняли эту любовь от них»[12].
Дома у себя он принимал своего знаменитого племянника филолога Н.С. Трубецкого, и часто еще к хозяину по почте приходили письма на имя родственника, пока тот прочно не обосновался в Вене.
Лето 1922 года принесло усиление материальных трудностей для семьи: «До начала минувшего лета здесь было сравнительно дешево жить на валюту, но теперь положение радикально изменилось. Настолько, что лично очень подумываю отсюда уехать, ибо дороговизна не оправдывает дальнейшего пребывания в Австрии»[13].
Постоянный доход, валюту, которая падала в цене к растущей австрийской кроне, приносило семье поместье тестя в Польше, которое носило название «Щорсы». В его состав, чрезвычайно урезанный поляками после завоевания независимости, входили 250 гектаров пашни и 10 тысяч гектаров леса[14]. Те же материальные лишения отразились и на судьбе соотечественников в Австрии. Семейную картину забот Трубецкого дает сентябрьское письмо его сестры А.Н. Чертковой, в нем она отмечает, что брат «…все же тяготится и несколько изводится, тут и тоска по России и вынужденное безделие, которое он старается оправдать уроками с детьми, на которые уходит до пяти часов в день и которые его утомляют, особенно уроки с Мишей. В общем, они бы хотели переселиться, но трудно сняться с якоря»[15].
Трубецкой предполагал, что С.Н. Булгаков, уже выслан из Крыма, находится в очень бедственном положении в Константинополе, и Григорий Николаевич хотел устроить его настоятелем в Вену. 1 апреля 1923, должно быть, предполагая, что Булгаков может разделить его обозначившийся в публичных и частных выступлениях дрейф в сторону частичного соглашения с католичеством, он делился планами со Струве: «Я теперь со дня на день поджидаю С.Н. Булгакова по дороге в наши края. Вот бы Вам тут съехаться. <…> С Булгаковым я в переписке по вопросу: издавать или нет церковный журнал». Трубецкой надеялся убедить собеседника в необходимости такого издания: «Вот о чем надеюсь говорить с Булгаковым. По его письмам вижу, что он чувствует себя одиноким».
Можно предположить, что путь Булгакова из Константинополя в Прагу вполне пройдет через Вену. 25 апреля 1923 (возможно, старого стиля) Трубецкой сообщал на пражский адрес Струве: «Жду Булгакова завтра или в пятницу».
В Дневнике Булгаков делает запись 5 мая: «Уже третий день здесь в гостях у Гр. Н. Трубецкого, и новая волна впечатлений, сведений, мыслей!»[16].
В Праге Булгаков получил место в Русском юридическом факультете при Карловом университете — очевидно, стараниями близкого к президенту Чехословакии Карелу Крамаржу (он субсидировал факультет), Струве и создателя и главы факультета Новгородцева[17].
В 1923 году для семьи Трубецкого возникло еще одно осложнение: функции защиты интересов беженцев были переданы представителю Верховного комиссариата Лиги наций Л. Реймонду. До этого дипломатическая защита русских обеспечивалась испанским посольством. Урегулирование этих трудностей легло на плечи князя. Вся ситуация усугублялась непозитивным отношением лично Реймонда и вообще австрийских властей к представителю Делегации по защите интересов русских в Австрии К.П. Шабельскому. Еще приходилось отстаивать от посягательств большевиков здание русского посольства, а также два храма и православное кладбище при одном из них. 24 июля Трубецкой получил благодарность от Врангеля за все его усилия в поддержке русских беженцев в зарубежье. В том же 1923 году молодой священник о. Димитрий Барсов приехал к ним из Франции, куда попал из России через Сибирь с русскими войсками, посланными на помощь Франции еще в 1915–1916 году. Его жена и дети были тоже вывезены уже из СССР благодаря помощи четы Трубецких. Этот священнослужитель возглавил приход их маленького храма.
«В нашем доме проводились по вечерам спевки. На эти службы собиралась вся русская баденская колония. Нас было в это время 70–80 русских… Папа [Г.Н.Трубецкой] через кардинала Мерсье в Лувене, Бельгия, устроил прием многих русских студентов в знаменитый Католический лувенский университет. Также через кардинала Д’Эрбени во Франции он добился приема в Лильский католический университет некоторых русских студентов…
В самом начале лета иконостас нашей церкви был разобран и перевезен в сарай и бывшую конюшню при нашем доме, где и была устроена заново наша церковь. Службы там продолжались до нашего окончательного отъезда из Австрии»[18].
Они поселились недалеко от столицы Франции в городке Кламар. Место первой выбрала Мария Константиновна, жена Трубецкого: «…Тут действительно очаровательно, самая настоящая деревня. Вокруг поля – снятый клевер, сжатые хлеба в снопах, лес молодой, с оставленными при рубке дубами, со старыми глубокими колеями, поросшими травой, все так живо остро напоминает русскую деревню, Васильевское. Вечером сидела в саду: звездное небо, тишина, лягушки с пруда, столько прогулок…»[19].
В том, что Трубецкие для воспитания оставшихся четырех сыновей осенью 1923 г.[20] перебрались именно во Францию, сыграла свою роль и настоятельная просьба великого князя Николая Николаевича. О ней пишет жена Григория Николаевича в июньском письме из Парижа: «…главное Н.Н., который вызвал Гришу сюда, настаивает и просит его далеко от него не уезжать, т.к. он ему нужен»[21].
Здесь большую роль сыграла инициатива генерала А.П. Кутепова. Он навестил Николая Николаевича на вилле Антиб на побережье еще в марте 1923 года. О том, как происходила их встреча нам неизвестно, но некоторое время спустя великий князь согласился именоваться лидером эмиграции. Через два месяца он перебрался в небольшое поместье Шуани в 25 км от Парижа, откуда мог поддерживать непосредственный контакт с эмигрантскими политиками. За связь с русским зарубежьем стал отвечать Трубецкой, сделавшийся его личным секретарем[22] и советником. Консультировал окружение великого князя по вопросам церковной и политической жизни. В новые обязанности он погрузился всем своим существом. Также в Париже он начал участвовать в заседаниях Российского торгово-промышленного и финансового союза[23]. Для установления связи с патриотично настроенными соотечественниками в середине сентября вошел в состав Инициативной группы по объединению русских общественных организаций[24]. Приложил старания, чтобы группа теснее вошла во взаимодействие с великим князем, заявила о своем существовании и намерениях. Также ему с декабря 1923 года предстояло налаживать работу осведомительного отдела в организации[25].
Князь принимал деятельное участие в церковной жизни: выступал с докладами в обществе «Вера и жизнь», участвовал в «Беседах о церкви», в религиозных собеседованиях. В своих статьях и лекционных турне по европейским университетам активно обсуждал тему соединения православной и католической церквей. Зимой следующего года князь стал одним из 13 членов-учредителей зарубежного православного Братства во имя святой Софии-Премудрости Божией. Эта инициатива берет начало на первом съезде Русского студенческого христианского движения в Пшерове (Чехословакия) в сентябре 1923 года. В его работе активное участие принимали видные религиозные деятели русского зарубежья: С.Н. Булгаков, В.Ф. Марцинковский, Н.Н. Афанасьев, А.В. Карташев и другие.
Продолжение следует
[1]Пайпс. Струве. Биография. Т. 2. С. 576.
[2]Там же. С. 358.
[3]Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. В 2-х т. М.: Международные отношения, 1993. Т. 2. С. 589.
[4]Врангель П.Н. Воспоминания. Южный фронт (ноябрь 1916 – ноябрь 1920 гг.). Ч. II. М., 1992. С. 147–150.
[5]Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. В 2-х т. М.: Международные отношения. 1993. Т. 2. С. 607–610.
[6]Там же. С. 603.
[7]Пайпс. Струве. Биография. Т. 2. С. 367.
[8]Там же. С. 369;Трубецкой Г.Н. Памяти П.Н. Врангеля. // Памяти кн. Гр.Н. Трубецкого. Сб. статей. С. 119.
[9]Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. В 2-х т. М.: Международные отношения. 1993. Т. 2. С. 616.
[10]Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М.: Моск. рабочий. Изд. отд. Всецерковного православного движения. 1994. С. 347–348.
[11]Трубецкой. Годы смут и надежд… С. 10.
[12]Князь С.Г. Трубецкой. Семейные хроники. С. 79.
[13]Письмо Г.Н. Трубецкого главе Совещания послов М.Н. Гирсу 12 февраля 1923 г. // «Русский мир». 1917–1928 гг. Фонд «Русский мир». 2009. www.airo-xxi.ru/projects_new/russkij_mir/2_1917-1928/#_Toc242082643 (дата обращения 1.08.2015).
[14]Трубецкой А.В. Пути неисповедимы (Воспоминания 1939–1955 гг.). М.: Контур 1997. www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=8907 (дата обращения 1.08.2015).
[15]Князь С.Г. Трубецкой. Семейные хроники. С. 101.
[16]Козырев А., Голубкова Н. Прот. С. Булгаков. Из памяти сердца. Прага [1923–
1924]. Из архива Свято-Сергиевского богословского института в Париже. Пражский дневник отца Сергия Булгакова. // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник. М.: ОГИ, 1998. С. 114.
[17]Колеров М.А. С.Н. Булгаков в 1923 году: из Константинополя в Прагу. // Исследования по истории русской мысли. Вып. 6. Ежегодник 2003. М: Модест Колеров, 2004. С. 600, 602.
[18]Князь С.Г. Трубецкой. Семейные хроники. С. 83–84, 94.
[19]Там же. С.105.
[20]Письмо Г.Н. Трубецкого М.Э. Здеховскому. 23 декабря 1923 г. // Балтийский архив…
[21]Князь С.Г. Трубецкой. Семейные хроники. С.104.
[22]Пайпс. Струве. Биография. Т.2. С. 460.
[23]Российское зарубежье во Франции 1919–2000. Состав. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская. М.: Наука; Дом-музей Марины Цветаевой. 2008–2010. С. 347.
[24]Российский зарубежный съезд. 1926. Париж. Документы и материалы. М.: Русский путь, 2006. С. 35.
[25]Там же. С.101–103.
