К 90-летию со дня рождения настоящего критика
Владимир Новиков
В ноябре 1967 года Корней Чуковский (литературный критик по первой профессии) предложил молодому коллеге Станиславу Рассадину написать что-нибудь на страницах легендарного альманаха «Чукоккала». Представьте: там, где прежде отметились Блок, Пастернак, Маяковский, Тынянов… Рассадин, однако, не растерялся и выдал каллиграфический экспромт, эффектный по форме (сплошь дактилические рифмы) и смиренный по содержанию (подлинный интеллигент скромен и самокритичен):
Корней Иваныч! Не жестоко ли
Мне место предлагать в «Чукоккале»?
В реестре, славой громыхающем,
Мне быть печальным замыкающим?..
В ту пору традиционной версификацией владели все культурные критики, но при этом на титул поэта они обычно не претендовали. Хлопотали за других, за тех, кого они считали истинными поэтами.
«Где мой Рассадин?» – громко вопрошал Корней Иванович, заходя в Дом творчества, чтобы вытащить молодого друга на прогулку. Что сближало двух литераторов, несмотря на более чем полувековую разницу в возрасте? Не только гражданские и эстетические позиции, но и принадлежность к одному, так сказать, психотипу. Парадоксальное сочетание гордости (порой доходящей до обидчивости) и отважной общительности. И у старшего, и у младшего был такой дружеский круг, что просто обзавидуешься. Именно подобный склад личности более всего располагает к занятию литературной критикой, ибо настоящий критик у нас на Руси – это нерв, это запальчивость и страстность, а не молчалинская умеренность и аккуратность.
В 1960 году в журнале «Юность» вышла статья Рассадина «Шестидесятники». Автор не придавал особого значения этому заголовку, а русский язык и вольнодумная культура – придали и превратили его в исторический термин. Пафос шестидесятничества Рассадин пронес через всю жизнь, при этом честно критикуя иллюзии своего поколения, корректируя их мудростью русской классики. Ближе всего ему в понимании отечественной истории был романист Юрий Давыдов. А еще друзьями и единомышленниками были Булат Окуджава (он Рассадину и стихотворение посвятил – «Джазисты»), Семен Липкин, Давид Самойлов, Фазиль Искандер, Олег Чухонцев…
И дружбы-то у него все не бытовые, а творческие. С Лазарем Лазаревым и Бенедиктом Сарновым они сочиняли пародии на современных прозаиков и поэтов, повторив в ХХ веке опыт творцов Козьмы Пруткова. В 1966 году вышел сборник «Липовые аллеи» (в 2007 году, к счастью, он был переиздан). Пародии там есть ехидные, есть дружелюбные, нет только грубых. В своей «Книге о пародии» (где, естественно, есть глава о «Липовых аллеях») я отстаиваю тезис о том, что пародия может быть утверждающе-положительной, может быть признанием в любви. И пример – пародия из «Аллей» на Корнея Чуковского «Неопубликованное письмо Пушкина» – апофеоз доброго и умного смеха (найдите, прочтите, повеселитесь!). Талант истинного критика всегда пронизан остроумием и содержит пародийную жилку.
Уже в молодые годы Рассадин начинает писать свои книги о русских классиках. Это не был уход от современности, это было стремление постигнуть общие законы русской истории – и социально-политической, и литературно-эстетической. Его героями становятся Фонвизин, Пушкин, Сухово-Кобылин. Книга «Спутники» объединила очерки о Дельвиге, Языкове, Бенедиктове, Денисе Давыдове, Вяземском.
В литературоведении в то время постепенно устанавливался культ текста и культ факта. Оба культа были по-своему закономерны и необходимы. Раскопать новый текст или новый факт, уточнить, прокомментировать – в этом доблесть академической науки. А Рассадин позволял себе о писателях минувших веков писать как критик, то есть предлагать собственные прочтения и истолкования, сверяясь с жизнью, со здравым смыслом и с собственным эстетическим чувством. С классиком он говорит как личность с личностью. Но ведь то же самое делает и всякий читатель, в том числе и филолог, когда он «не при исполнении».
Поэтому Рассадина читали и перечитывают сейчас. Хорошо, что он написал и напечатал так много: есть из чего выбирать. Лично мне особенно импонируют «Драматург Пушкин» и «Фонвизин»: великий комедиограф был настолько лично близок Рассадину, что из его текста он взял себе медийный «ник» – Стародум. Это точно передавало сочетание некоторого эстетического консерватизма и гражданской совести.
«Часто новая литература притворяется детской литературой», – сказал однажды Шкловский. А новая наука о литературе часто притворяется популярным, а то и детским чтением. Для детей надо писать честно и ясно, тут подходит именно критический дискурс, без всяких там «архетипов», «хронотопов» и «лирических субъектов». Удачей считаю написанные Рассадиным в соавторстве с Бенедиктом Сарновым «Рассказы о литературе». Был у этого дуэта, пока он не распался, и увлекательный цикл детских радиопередач о словесности. Пустует эта культурная ниша сегодня, никто не дерзает продолжить просветительскую традицию.
XXI век Рассадин встретил целым каскадом книг о литературе советского периода и о закономерностях двух веков: «Русские, или Из дворян в интеллигенты», «Русская литература: от Фонвизина до Бродского», «Самоубийцы. Повесть о том, как мы жили и что читали». Как это все живо! Читаю книгу Рассадина «Советская литература. Побежденные победители», снабженную лукавым подзаголовком «Почти учебник», – и то и дело завожусь. С чем-то живо соглашаюсь, с чем-то хочется решительно спорить. Например, считаю, что автор не оценил философскую глубину песен Высоцкого, отнеся их к «поп-искусству». Но на то мы и критики, чтобы всю жизнь полемизировать, да и на том свете еще будем уточнять позиции и аргументы.
Рассадин не тщился подняться в более высокие жанры, он оставался критиком в каждом своем сочинении, в каждой своей строке. И именно в этом пространстве он состоялся как подлинный писатель.
Помнится, в 1997 году мне пришла в голову фантазия – организовать Академию критики. Чтобы поднять престиж профессии и создать объединение не кабинетных литературоведов, не литературных журналистов, а именно критиков в классическом смысле этого слова. Рассадин как никто подходил для такого академического статуса: человек без научной степени, без начальственной должности, без какого-либо внелитературного достатка. Что называется, голый критик, всю жизнь посвятивший нашему летучему ремеслу.
Набралось нас в итоге сорок душ. Одни были критиками без оговорок, другие с оговорками. Но тут на моих коллег нашло какое-то наваждение. Возжелали они назваться аж Академией русской современной словесности (хотя похожие названия уже были). И я, зачинщик и инициатор, малодушно пошел на поводу у большинства. Проект наш, увы, канул в Лету. А все потому, что не хватило участникам верности своему изначальному призванию, веры в Критику как таковую.
Надеюсь все же на грядущее возрождение критики как общественного института. Будет он называться академией или еще как-то – неважно. Важно, чтобы народились в России новые реальные критики, достойные именоваться этим именем. Люди с талантом, душой и характером. Похожие на Станислава Борисовича Рассадина.
