В сентябре этого года отмечается 250 лет со дня рождения русского полководца, героя Отечественной войны 1812 года, генерала от кавалерии Н.Н. Раевского
Неувядаемой славой покрыл себя генерал Николай Николаевич Раевский в Бородинском сражении. Битва за батарею Раевского была одним из решающих эпизодов Бородина. В «Записках» самого Раевского читаем:
«…С самого утра увидел я колонны неприятельской пехоты против нашего центра, сливавшиеся в огромную массу, которая, пришед потом в движение, отделила сильную часть от себя, направившуюся к моему редуту. Колонна сия шла ко мне косвенно, и сражение завязалось спустя три четверти часа после атаки, направленной против князя Багратиона.
В эту-то минуту генерал Коновницын приглашал меня в Семеновское по случаю полученной князем Багратионом раны. Я отвечал ему, что не могу отлучиться, не отразив прежде атаки, направленной против меня, и просил его действовать до прибытия моего сообразно с обстоятельствами, прибавив, что не замедлю явиться к нему в Семеновское. Действительно, это была решительная минута, в которую я ни под каким предлогом не мог оставить моего поста.
При приближении неприятеля на выстрел моих орудий пальба началась, и дым закрыл от нас неприятеля, так что мы не могли бы видеть ни расстройства, ни успехов его. После вторых выстрелов я услышал голос одного офицера, находившегося при мне на ординарцах и стоявшего от меня недалеко влево; он кричал: “Ваше превосходительство, спасайтесь!”
Я оборотился и увидел шагах в пятнадцати от меня французских гренадеров, кои со штыками вперед вбегали в мой редут. С трудом пробрался я к левому моему крылу, стоявшему в овраге, где вскочил на лошадь, и, въехав на противоположные высоты, увидел, как генералы Васильчиков и Паскевич, вследствие данных мною повелений, устремились на неприятеля в одно время, как генералы Ермолов и граф Кутайсов, прибывшие в сию минуту и принявшие начальство над батальонами 19-го егерского полка, ударили и совершенно разбили голову сей колонны, которая была уже в редуте.
Атакованная вдруг с обоих флангов и прямо, французская колонна была опрокинута и преследуема до самого оврага, лесом покрытого и впереди линии находящегося. Таким образом, колонна сия понесла совершенное поражение, и командующий ею генерал Бнами, покрытый ранами, взят был в плен. С нашей стороны граф Кутайсов убит, а Ермолов получил в шею сильную контузию. <…>
Я был возле Барклая в то время, когда пьяные неприятельские кирасиры скакали между нашими каре без пользы и без цели, прогоняемые ружейным огнем. Они то скрывались в овраг, то снова появлялись возле каре. <…> В это время позиции наши были еще за нами; огонь неприятельский начал ослабевать, но артиллерия наша нуждалась в зарядах. С сими известиями я прибыл к фельдмаршалу.
Он принял меня ласковее обыкновенного, потому что за минуту до меня кто-то представил ему дела наши весьма с дурной стороны. Надобно сказать, что, быв еще гвардии поручиком, я начал военную мою службу в турецкую кампанию под начальством фельдмаршала князя Потемкина и находился при особе Кутузова, о чем он всегда вспоминал благосклонно и, во всяком случае, оказывал мне особое благорасположение. Он сказал мне: “Итак, вы думаете, что мы не должны отступать”.
Я отвечал ему, что, напротив, мне кажется, нам должно атаковать завтра неприятеля: ибо в делах нерешенных упорнейший всегда остается победителем. Это было не хвастовство с моей стороны; может быть, я обманывался, но я именно так думал во время сего разговора.
Князь Кутузов тогда же, в присутствии его высочества герцога Александра Вюртембергского, начал диктовать адъютанту своему Кайсарову план завтрашней атаки, а мне приказал немедленно пересказать об этом изустно генералу Дохтурову. Я бросился выполнять сие повеление в намерении, сверх того, известить об этом и все наши линии, зная совершенно, какое действие произведет известие сие на дух войск наших…»
