К 210-летию со дня рождения Ивана Гончарова
Беседу вела Юлия Скрылева
Еще современники русского классика отмечали, что в его главном романе «Обломов» своеобразно отразилось коренное противоречие человеческого сознания – вера в идеальное и трезвый взгляд на жизнь. О творчестве Ивана Гончарова и актуальности его произведений в наши дни мы беседуем с доктором филологических наук, профессором кафедры истории русской литературы СПбГУ Михаилом Отрадиным, автором книг «Проза И.А. Гончарова в литературном контексте», «На пороге как бы двойного бытия»
Михаил Васильевич, «Фрегат “Паллада”» – одно из знаменитых в литературе путешествий. Как создавалось это произведение?
«Высочайшее соизволение прикомандирования Гончарова к исполнению должности секретаря адмирала Путятина и отправке на фрегате “Паллада” в экспедицию для обозрения североамериканских колоний», – так в официальном документе значилось, куда и зачем отправляется писатель. Это кругосветное плавание длилось с осени 1852 года до лета 1854-го: Кронштадт, Англия, мыс Доброй Надежды, Китай, Япония… Гончаров совершил грандиозное путешествие не только в пространстве, но и во времени: в разных землях люди находятся на разных стадиях исторического развития.
Гончаров признавался, что он «избегал фактической стороны и ловил только артистическую». Она-то и формирует внутренний сюжет книги.
Путешественник – интеллигент, который не только пытается осмыслить себя в русском мире, но и открывает Россию в себе.
Гончаров попал в напряженное смысловое поле, созданное спорами западников и славянофилов. Он должен был ответить на вопрос, в какой мере увиденный им Запад соответствовал представлениям о нем, сложившимся у спорящих сторон.
«Фрегат “Паллада”» – не педантичный репортаж о плавании на фрегате, а итог творческих усилий художника. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать подробные рассказы об одном дне русского помещика и «новейшего» англичанина. Кругозор путешественника расширяется до всезнания. Это шаг от очерковой поэтики к романной.
Юрий Олеша в свое время написал, что от «Фрегата “Паллада”» у него «осталось упоительное впечатление отличной литературы, юмора, искусства. Хочется назвать эту книгу лучшей из мировых книг о путешествиях».
В каких произведениях классика можно проследить комическое начало?
Комическое у Гончарова точнее всего можно определить как юмор. Как писал критик Павел Анненков, «никогда настоящий юмор не увечит окружающую действительность, чтобы похохотать над ней, он только видит обе стороны ее». Высокое, даже идеальное в героях и в жизненных явлениях обнаруживается не вопреки юмору, а благодаря ему.
Как отметил Иннокентий Анненский, «резонерство Гончарова чисто русское с юмором, с готовностью над собой посмеяться». Исключительная роль юмора в художественном стиле Гончарова роднит его со многими романистами, больше всего – с Диккенсом. Но у Диккенса даже в пределах одного произведения можно найти различные формы комического, в частности, и сатиру, чего у Гончарова практически не встретишь. Хотя в работах середины XX века иногда можно прочитать о «беспощадной сатире» Гончарова. Комическое у него перекрывает все – трогательное или элегическое возникает не помимо юмора, а благодаря ему.
Известно, что Гончаров называл свои романы «Обрыв», «Обломов» и «Обыкновенная история» трилогией. Почему?
Все три романа были задуманы примерно в одно время, в конце сороковых годов. В отличие, например, от Тургенева, Гончаров никогда не дает точных дат, он работает как бы с другими временными категориями. В статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879) писатель внятно заявил: «…вижу не три романа, а один. Все они связны одною общею нитью, одною последовательною идеею – перехода одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой». Этот переход Гончаров обозначил так: от «Сна» к «Пробуждению».
В сюжетах всех трех романов особую смысловую нагрузку имеет противопоставление «провинция – Петербург». Писатель сопоставляет два резко непохожих друг на друга мира, в каждом из них своя система ценностей, свои ориентиры. Жизнь в этих мирах идет как бы с разной скоростью.
У Гончарова есть герои, которые явно тяготеют или к столичному, или к провинциальному миру. А вот главные герои его романов – Александр Адуев, Обломов и Райский, тяготеют к обоим мирам. Но они по своим душевным и духовным запросам не могут до конца совпасть ни с одним из этих миров. Им ведомы и тоска петербургской жизни, и скука провинциального существования.
Сам Гончаров признавался, что все три героя относятся к одному типу личности – «неизлечимый романтик». А Борис Райский, главный герой романа «Обрыв», это, как заявил писатель, – «проснувшийся сын Обломова».
Как главный роман Гончарова «Обломов» восприняли современники писателя и почему интерес к произведению не угасает и в наши дни?
Роман выходил по частям: «Сон Обломова» был опубликован в 1849 году, а роман целиком – в 1859-м. В откликах известных литераторов (И. С.Тургенева, В. П. Боткина, Л. Н. Толстого), познакомившихся с романом в авторском чтении по рукописи или сразу после его журнальной публикации, повторялся один и тот же вывод: «Обломов» – вещь «капитальная». Позже об этом романе будут написаны очень яркие критические работы, принадлежащие перу Добролюбова, Дружинина, Писарева, Мережковского, Анненского.
Конечно, для истории русской литературы и общественной мысли важно, что Добролюбов включил Обломова в ряд «лишних людей». А Герцен категорически отказался включать гончаровского героя в этот ряд. С его точки зрения, Обломов к «настоящим», «почетным», «николаевским» «лишним» никакого отношения не имеет. Герцен был склонен и себя ставить в ряд этих «лишних».
Что касается сегодняшнего взгляда на роман, то хочется сказать вот о чем. Еще у современников Гончарова возникла мысль о том, что в «Обломове» своеобразно отразилось коренное противоречие человеческого сознания – вера в идеальное, воображаемое и трезвый взгляд на жизнь, сугубая практичность, – так ярко представленное в художественных образах «Дон Кихота». Как и обломовский, штольцевский тип сознания осмыслен в романе не только в его конкретном, «сегодняшнем» плане, но и в максимально обогащенном, вневременном. Пафос штольцевского мировоззрения сводится к тому, что труд – смысл и содержание жизни, мир трехмерен, человеку дано познавать его. Жизнь Ольги, построенная по разумению и воле Штольца, вроде бы может расцениваться как счастливая. Но счастье в доме Штольца чуть-чуть сочиненное, какая-то стерильность делает его условным. Размеренное благополучие оборачивается непонятной для самой Ольги тоской.
«Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне», – объясняет состояние жены Штольц. Значит, ему знакома эта грусть. Но он нашел способ себя успокоить, отвернулся от «проклятых» вопросов, что предлагает сделать и жене: «Мы не Титаны с тобой… мы не пойдем, с Манфредами и Фаустами, на дерзкую борьбу с мятежными вопросами… смиренно переживем трудную минуту…».
Идеальное существование, о котором мечтает Обломов, не надо представлять себе только как жанровую картинку: помещик Обломов с женой у своего дома летним днем. В этой фантазии герой мыслит не столько реальными, сколько поэтическими категориями. Неслучайно именно мечту Ильи Ильича как особый компонент сюжета отметил Лев Толстой, записавший в дневнике (1889): «Читал “Обломова”. Хорош идеал его». В поэтической мечте Обломова как бы реализуются скрытые возможности жизни. Может быть, в этих порывах к гармонии проявляется вообще свойственная человеку потребность увидеть мир преображенным и гармонизированным. Как сказал И. Бродский:
Не в том суть жизни, что в ней есть,
Но в вере в то, что в ней должно быть.
В обломовской мечте поэзия не «над», а «внутри» жизни. Герой хочет «вечного лета», «вечного веселья», «вечного ровного биения покойно-счастливого сердца», «вечного нравственного здоровья». Желанное состояние покоя рисуется Обломову как бесконечно длящийся день, когда душа погружена в атмосферу любви и одновременно она испытывает умиротворяющее воздействие природы. Поэтические формулы, неоднократно повторенное слово «вечно» отсылают к поэзии. Это состояние желанного покоя грезилось и лермонтовскому герою:
Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Такому порыву, такому герою противостоит не рок, не какие-то враждебные лично ему силы, а объективный ход жизни. Жизнь никогда не может стать только «пребыванием», потому что она всегда процесс, движение, «становление».
Такое сознание, такой герой неизбежно оказывается в непреодолимом конфликте с жизнью. В этом смысле и можно говорить о трагизме обломовского существования. Ведь жизнь идет по дорогам Штольца.
