К 100-летию со дня рождения Валентина Александровича Берлинского, выдающегося русского музыканта-виолончелиста, основателя квартета Бородина
Алексей Шульгин
Я вспоминаю поездку на Клязьму… В доме одного художника, некогда мечтавшего стать музыкантом, висел портрет Валентина Берлинского. Художник был глухой… В детстве он подавал большие надежды (рассказывают, что в младенчестве он спал в корзине на рояле), обладал абсолютным слухом. Быть бы ему музыкантом, но… Судьба. Мальчишка заболел и оглох. Трагедия. Бедные родители…
Его отец Анатолий Ведерников был известным пианистом, музыкантом, лучшим другом Святослава Рихтера. Любитель пеших походов и пикников, Рихтер был завсегдатаем ведерниковского дома.
Бог взял, Бог дал… Юлий Ведерников обрел себя в живописи. И вот неудавшийся музыкант пишет портрет Берлинского, всех участников квартета Бородина по отдельности и квартет в полном составе. Портрет Валентина Александровича выполнен в аскетичных, черно-белых тонах, в стиле кубизма. Никогда более не рисовал Ведерников в этом стиле.
«Память – вещь прихотливая, она не всегда подчинена внешней логике, поэтому мои воспоминания могут показаться не совсем последовательными», – говорил Валентин Александрович Берлинский. Я выписал некоторые поразившие меня места из книг «Музыка – моя жизнь» Валентина Берлинского и «Солнце в карманах» Людмилы Берлинской, дочери Валентина Александровича.
«…Наши совместные репетиции, особое волнение и ответственность за дочь, радость разделенных успехов. Думаю, что именно эти совместно прожитые часы жизни и породили ни с чем не сравнимую мою близость с дочерью, наше тонкое взаимопонимание», – пишет Валентин Александрович.
«Папа окружает меня любовью, я погружаюсь в привычный мир, я в безопасности. И в этом опасность: я перестаю двигаться вперед, живу как “дочка Берлинского”, любой каприз… Но как же хорошо с ним на сцене»! – признается Людмила Берлинская.
Судьбы их неразрывны. Иначе нельзя. Семья Берлинских – отец и дочь – выдающиеся музыканты современности.
«Я помню нашу семейную историю в двух поколениях – родителей и дедов с бабушками, – напишет в мемуарах Валентин Берлинский. – Обе семьи – Поповы-Кокоулины и Берлинские, насколько мне известно, иркутяне. В обеих семьях было по двенадцать детей! Так получилось, что я жил в семье Поповых-Кокоулиных. Кстати, Кокоулина – фамилия одной из прабабушек Шостаковича, жившей в Иркутске, и не исключено, что я родственник великого композитора».
А у девочки всегда было солнце в карманах. «Я проснулась. Первыми явились запахи. Протопленной ночью печки, свежесваренного кофе и запах лета. За толстой войлочной дверью слышны тихие голоса… Можно притвориться и не вставать, день будет долгий», – пишет Людмила Берлинская.
Когда я работал над книгой о художнике Звереве, Людмила вспомнила: «Я как-то проснулась у себя в комнате в родительской квартире на первом этаже по Каляевской очень рано оттого, что в открытую форточку влетали апельсины. Зимой! Я к окну, а там Зверев – о-о-очень довольный. И сказал: “Детуля, не мешай, дай добросать”. Я ему открыла дверь, и он ринулся посмотреть, что получилось».
Людмила рассказала, как спустя много лет прочла историю с цветами, которые Ахматова, не застав Модильяни в его парижском доме, бросала в открытое окно. Он потом спросил, как она могла попасть в запертую комнату без ключа. И когда она объяснила, Модильяни не мог поверить: «Не может быть, цветы так красиво лежали».
Но вернемся в Берлинскому. Ему посчастливилось знать великих, хотя он сам быстро стал подлинно великим музыкантом, просто не выпячивал своего величия, а воспевать Берлинского другие не торопились. Он знал великих и написал о них мемуары.
О Дмитрии Шостаковиче: «Как-то утром я вышел в Гайд-парк прогуляться. В конце аллеи увидел знакомую фигуру Шостаковича и постарался уйти в другую сторону – не хотел встречаться, чтобы не отвлекать его… Но получилось так, что мы буквально столкнулись с ним в другой аллее.
– Доброе утро, – сказал я.
– Доброе утро. Вы гуляете? Давайте посидим на скамеечке, – предложил Дмитрий Дмитриевич.
Мы начали беседовать, и я рассказал ему о невероятном тумане в Венеции, где недавно проходили наши гастроли. Как мы пробирались из концертного зала по улице, буквально держа друг друга за руки. Нас после выступления пригласил в гости известный итальянский композитор Луиджи Ноно, который был на концерте и хотел написать в будущем что-нибудь для квартета Бородина. Мне было важно узнать мнение Шостаковича о современном авангарде, и я спросил его об этом. Он ответил неожиданно: “Вы знаете, сколько квартетов у Гайдна? – 83. А у Моцарта? – 32. А у Шуберта – 16. Вы уже все сыграли? А 17 квартетов Бетховена? Знаете, Валентин Александрович, вы это все сыграйте и потом уже играйте квартет Ноно”».
О Святославе Рихтере: «У квартета имени Бородина со Святославом Теофиловичем Рихтером было 76 совместных выступлений в различных городах России и за рубежом, на его фестивалях в Туре во Франции и в Москве на “Декабрьских вечерах”. Рихтер говорил: “Даже если на концерте у нас не получится, но на репетиции же у нас получилось! Значит – мы можем!” Святослав Теофилович приучил нас к этому, он всегда очень много репетировал.
У Рихтера было невероятно развито образное мышление. Для него важны были тончайшие нюансы не только в звуковой, но и в психологической атмосфере исполняемого сочинения».
О Мстиславе Ростроповиче: «Чего он был совершенно лишен, так это чванливости, барства. Он умел находить общий язык со всеми – будь то дворник или академик. Ему было очень легко общаться с людьми – качество, данное далеко не всем».
Письмо Мстислава Ростроповича Валентину Александровичу: «Дорогой Валек, поздравляю тебя от всей души с 80-летием. Как быстро промчались эти десятилетия после начала нашей студенческой дружбы в Московской консерватории! Я счастлив, что мы пронесли эту дружбу без перерыва до сегодняшних дней. Всегда твой Слава».
О Евгении Светланове: «Помню, в молодые годы после веселого застолья мы с Женей затеяли спор о музыке Бетховена, и он в запальчивости сказал, что Бетховен – это вообще не музыка, это разложенные трезвучия! Женя все делал истово и искренне, я в молодости тоже был горяч: эпизод чуть не закончился для нас рукопашной…»
Спустя годы Светланов заявил со сцены: «Перед вами сейчас будет играть лучший квартет в мире. Это я вам говорю, Светланов»!
«Ребята, не расстраивайтесь, вы не прошли, но играли вы лучше всех», – сказал Давид Ойстрах квартету в 1947 году на отборе к международному конкурсу в Праге, куда Берлинский и компания не попали.
А на вопрос Валентина Александровича, почему он перестал заниматься квартетом, Ойстрах ответил: «Понимаете, Валечка, дорогой, я не мог больше играть в квартете: у меня кончается смычок, мне надо его поменять, а я не имею права, потому что существует жесткая квартетная дисциплина».
Читая записки Валентина Александровича Берлинского, я заставляю свою душу страдать, не терять чувствительность, стремиться к добру и справедливости.
«Да, есть в России талантливые и великодушные, которые подчинены своему дару созидать, – пишет Берлинский. – Именно они стремятся в различных сферах сохранять авторитеты академические, эстетические, нравственные. Я убежден, сейчас в мире искусства особенно важна позиция творческой личности. Это важно не только в культурных акциях, это важно и в сочинении музыки, и в исполнительстве, и в человеческом общении. Остается надежда, что мир подлинный все-таки сможет устоять благодаря сопротивлению духовному, благодаря добрым традициям и культуре».
Берлинский боялся, что «условием выживания является стандарт, пошлость», горько сознавал, что «дар творчества – ценнейший дар, данный человеку, не востребован». Я боюсь того же в 2025 году, наблюдая за событиями, творящимися в культуре. Успокаивает лишь то, что и Бунин страдал от подобного рода тревог. Может, обойдется?
Рассказывать, как Берлинского отлучили от квартета имени Бородина? Шекспировская хроника. Берлинский написал в дневнике то, что мог записать только великодушный человек: «Москва, май, 2007 год… После мучительных раздумий, путем длительного самоанализа, я пришел к заключению: мое присутствие в дорогом квартете в дальнейшем невозможно… Мне трудно с этим смириться, но, увы, правде надо смотреть в глаза…»
Рихтер говорил: «Если бы я не играл, я бы уже…» Искусство задерживает нас на земле.
Я помню, как Людмила Берлинская как-то сказала: «Все труднее заставлять слушать и слышать классику, думаю, дело в Интернете, скорости. Как ни крути, а духовная жизнь требует созерцания, сосредоточенности… Молчания».
Людмила, как и отец, – выдающийся музыкант, потому что личность. Сейчас все меньше личностей остается, как белых грибов в Подмосковье…
«Мы все живем в определенном времени, зависим от него, зависим от среды, окружающей нас. Но, я убежден, и это очень важно, мы можем кое-что изменять», – завещал нам Валентин Александрович Берлинский, чье имя дорого русскому искусству.
