Максим Аверин: «Смело ошибайся и робко побеждай»

0
VN:F [1.9.16_1159]
Rating: +1 (from 1 vote)

Впервые в Лондоне – моноспектакль «Все начинается с любви…»

Беседу вела Ольга Привалова

1 апреля в Logan Hall UCLU впервые в Великобритании пройдет моноспектакль Максима Аверина «Все начинается с любви…» – спектакль, на котором смех и слезы перемешиваются с восхищением пленяющей энергетикой Артиста.

Максим, сколько раз уже был сыгран ваш спектакль?

Более трехсот, и каждый раз можно отмечать премьеру, поскольку это спектакль, который я сам придумал, сочинил, собрал, безусловно, благодаря своей команде, и он еще постоянно находится в движении. Прежде всего идет акцент на то, что это поэзия. Я собрал драматургию из этих произведений. Вообще, артист – это очень коротко. Мой любимейший Андрей Александрович Миронов сказал, когда его «обвиняли», мол, Андрей Александрович, вы серьезный драматический артист, ну что это вы песни поете, какой-то легкий жанр. А он отвечал: «Что поделать, у артиста такая судьба: ждать и торопиться». Я не могу сидеть дома, ждать звонка: «Максим, для вас роль», а я уже ветхий… Ждать нельзя.

Я очень люблю Лондон, и рад, что он вошел в европейский тур. Я рад русской душе, этому чувству «ностальжи», свойственному только русским людям. Литература и музыка объединяют, и я очень жду встречи с лондонской публикой.

Насколько спектакль изменился от первого прогона до сегодняшней версии?

Считай, два разных человека. Прекрасной поэзии такое количество, что можно было бы вообще не уходить со сцены, но я хотел сделать именно спектакль-откровение, хоть это слово сейчас и растиражировано. То есть все то, что сегодня меня волнует, трогает, определяет, то и звучит в спектакле. Поэтому бывает такое, что читаю Маяковского. Сейчас Евтушенко – многие его произведения очень «про меня»:

Я разный –
я натруженный и праздный.
Я целе-
и нецелесообразный.
Я весь несовместимый,
неудобный,
застенчивый и наглый,
злой и добрый.
Я так люблю,
чтоб все перемежалось!
И столько всякого во мне перемешалось
от запада
и до востока,
от зависти
и до восторга!

Работать надо сердцем, потому что поэзия – это ноты. Не просто выучил и вышел, прочитал стишок, а тут надо именно придумать, чтобы это было театрализовано и в концепции спектакля, поэтому работа идет постоянно. Мне кажется, несправедливо вспоминать военные песни, эти величайшие произведения, только в канун Дня Победы. Иногда беру – и делаю в спектакле блок-попурри из куплетов. И я вижу публику – и молодежь, и старики, – как они вдруг плачут. Это гениальные песни. Надо найти секрет песни – и тогда она получится. Услышать автора, понять, про что это. Когда Марк Бернес поет – это же просто до мурашек. Я всегда делал то, что чувствовал сам.

Чтобы придумать спектакль, мало времени, труда и таланта – нужны смелость. А была ли уверенность?

Смелость – да, уверенности не было. Моя любимая фраза, которую я сам придумал: «Смело ошибайся и робко побеждай». Считаю, что это абсолютно верный путь художника.

Кто ваш главный критик?

Я сам. Естественно, слышу и читаю, что пишут. Похвала, как халва, съел – и забыл. Она приятна – да, но продуктивна ли? Критика как таковая в принципе исчезла, очень мало кто пишет критические статьи. Недавно прислали статью, на мой взгляд, оскорбляющую, а не критикующую. Фамилия, вполне возможно, изменена, и вполне возможно, что этот человек мне руку пожимает при встрече. Но что делать? Это удар в одни ворота. Когда какую-нибудь гадость пишут, не будешь же идти с ними драться. Судиться? Нет, конечно. Они, наверное, не от злого умысла пошли писать гадости, им надо заработать. Но если они на эти деньги что-то купили своим детям – слава Богу. И самое интересное – как только я для себя такую формулу вывел, из моей жизни это исчезло. Иногда пишут, а скандала не происходит. Публика, которая меня любит, так и будет любить, а кто меня не любит, так и будет не любить. Хотя часто в письмах бывает: «…вот я не люблю вас», «…что этот Аверин умеет, кроме как улыбаться?» И потом каким-то случаем они оказываются у меня на спектакле, и уже письма приходят со словами «вы перевернули мое сознание».
Театр – как рентген, где сразу видно, кто и что из себя представляет. Я сделал этот спектакль, потому что прекрасно понимаю, что мой век очень короткий. Режиссеры не ходят в театры, а сценарии, которые зачастую мне приходят, – это печаль. Когда все вокруг говорят о культуре, почему ушла эта русская мысль, куда она исчезла? Почему с экрана все время показывают ту жизнь, которую я не видел ни у друзей, ни у знакомых? Про что эти сказки, для кого? Если я берусь за работу, я должен понимать, для кого это делаю. Зритель – главный судья, и когда мой фильм идет на экране телевизора, я хочу, чтобы он не яичницу жарил, а подключался. Я не хочу быть фоном. Сейчас, слава Богу, добился того, чтобы в телесериале «Склифосовский» звучали стихи Роберта Рождественского. И многие не знают, что это он написал, но главное – они заинтересовались, а значит – моя миссия выполнена.

Не раздражает, когда зрители подходят и начинают «тыкать»? Мол, «свой же» мент, врач (Максим Аверин получил широкую известность, сыграв милиционера и хирурга в известных телесериалах – О.П.).

Не раздражает, и это здорово, что я для многих людей «свой». Хуже, когда говорят «а, это этот, который тот самый, играл где-то». Поэтому мне повезло, что все-таки публика меня знает именно по работе, а не по очередным скандалам, что сейчас стало моднее. Наскандалить – и войти «в топ», а я не хочу в топ. Потому что это рутина сегодняшнего дня, когда открываешь любой браузер и идет новостная лента: политика, общество, спорт и потом, в самом конце, культура. При этом, если открываешь «культуру» – там опять скандалы, а в самом конце – про выставку Рубенса в Мадриде.

10 февраля, в День памяти Пушкина, в музее на Пречистенке состоялось знаковое событие – «Читаем Онегина», когда люди выходили и читали роман. Говорят, «наши дети Онегина уже читать не будут». Да будут, если вы вернете уважение к языку! Публики был полный зал – и молодых, и пожилых, и телевидение приняло в этом участие. Спрашивали: «Какая ваша любимая цитата?» Да что не возьми – россыпь бриллиантов! Слава Богу, что акция состоялась. Даже если один человек задумается и прочтет, это уже было не зря.

Кстати, 14 февраля во всем мире праздновался День книгодарения, и в этом году он впервые отмечался в России. Здорово, когда не просто громогласно объявляют «Год культуры», а когда за этим стоят конкретные действия. Конкретные библиотеки, которые сейчас будут бесплатно отправлять книги в регионы, в больнице, в хосписы, где люди нуждаются в подпитке. Не только спорт организует всех. Потому что здоровая нация – это, в первую очередь, культура. Потому что мы сейчас, «благодаря» этой глобализации, стали думать какими-то другими масштабами, хотя, мне кажется, такое богатейшее культурное наследие надо, наоборот, пестовать. Называем «Год поэзии», но при этом не совершили ни одного открытия, ни одного не было форума, где мы бы услышали новых поэтов. Мои поклонники, моя команда – мы друг друга подпитываем, делимся находками. Так мы открыли Катарину Султанову – юную красивую поэтессу. Когда первый раз прочитал, подумал – как интересно парень пишет. А потом смотрю – Катарина. Вот это да! Абсолютно мужское произведение, притом относящееся к моему возрасту. Тут же вступил с ней в переписку. А сидеть и говорить, что русский язык исчезает… а что вы сделали, чтобы он не исчез? Из молодых актеров лишь прекрасный артист Анатолий Белый организовал чтение поэзии, снимает клипы, и это интересно. После развала Союза Рождественского называли партийным поэтом – и это глупо, потому что когда я сейчас открываю людям его поэзию, они все обалдевают от того, что он величайший лирик! Маяковского называют революционным поэтом, и никто не знает, что это волею обстоятельств, а ведь и он величайший лирик. Кричат о возрождении, когда уже невозможно ничего возрождать, – надо новым путем идти. Возрождение – это когда ты берешь то, что уже есть, и делаешь из этого какой-то новый шаг.

На днях посмотрел замечательную картину Андрона Кончаловского «Рай». Я смотрел и думал, как люблю кинематограф: длинные панорамы, крупные планы. И делая фильм традиционно в таком каноническом для нас представлении, режиссер все равно делает шаг вперед – в сценарии, в ракурсе съемки, в интересных планах, – вот это надо делать. Потому что снимать, как раньше, уже невозможно. Не то чтобы я расстраиваюсь – ведь когда человек начинает говорить, что «вот раньше было», это явный показатель, что он стареет, – просто считаю, что надо, опираясь на прошлое, делать шаг вперед.

Насколько есть возможность ходить в театры и кино, следить за работами коллег?

В кино я, к сожалению, хожу редко, потому что все время в разъездах. В театры стараюсь ходить чаще, потому что это дает возможность образовываться и учиться чему-то. Каждый день происходит такое количество интересного, талантливого, яркого, что, конечно, я пойду посмотрю – это меня вдохновит. Я люблю восхищаться чем-то: талантом, постановкой, режиссером. Поэтому для меня странно, когда многие артисты не ходят и вообще ничего не смотрят и не читают. Без осуждения – знаю, что многие лелеют свой талант и до спектакля будут лежать часами. Мне просто температура моя не позволяет.

Несколько лет назад вы говорили о том, что мечтаете экранизировать роман «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина.

Я уже так боюсь слова «мечта». У меня никогда не было «мечтаю сыграть Гамлета», я принимаю то, что дается. Салтыков-Щедрин – удивительный писатель сегодняшнего дня. Наверное, поэтому его боятся ставить – и я говорю про все его произведения, его рассказы.

Константин Райкин недавно шумно высказался по поводу цензуры в искусстве в России. Что для вас цензура?

Сам художник, его внутренняя цензура должна быть. А когда берут произведение и выворачивают его так, что становится страшновато, возникает вопрос. Мне кажется, если ты берешь произведение, то надо услышать автора. Я читаю с оркестром Пушкина «Метель» под музыку гениального Свиридова. Он написал музыкальный подстрочник к произведению, так можно просто поставить пластинку и читать вслух – и услышишь, как он уважает автора, при этом создавая гениальное музыкальное произведение. А когда мы приходим в театр и видим, как говорила моя педагог по русскому театру, «как это мило, но Островский этого не писал»… Как соревнование – кто круче извратится.

А мат на сцене, раздевания?

Есть много фильмов, где я скачу голый, но режиссер убедил в том, что это необходимо. А когда это просто, чтобы раздеться, у меня сразу вопрос: зачем? Если это в кино – то это должна быть красиво снятая сцена, чтобы не скатиться до порнографии. В театре должны быть художники, прежде всего – художник по свету. Голое тело, какое бы оно ни было, если оно просто кусок мяса – будет некрасивым. Я должен понимать, зачем. Вообще, выразительных средств огромное количество, но если это все действует концептуально. Мат – я считаю, один из культурных кодов нашей страны. Есть много литературы, которая прекрасно написана, его используя. Но я тоже должен понимать, почему это. Я не против провокации, но я против глумления, и не хочу, чтобы надо мной глумились. Сейчас на каждом шагу говорят про «чувства верующих», это тоже вопрос, но мне кажется, любой художник не должен не то чтобы верующих – Господа не оскорблять в своих творениях.

А когда тебе на это отвечают, что, раз не понял, значит – это ты недалекий?

Это право любого человека. Это «не мое». Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу. Всем, наверное, есть место под солнцем, другой вопрос – к солнцу ли этот путь?

Когда видишь вокруг столько, скажем, некачественных вещей, просыпаются режиссерские амбиции?

Возникает желание помыться. Амбиций полно, но вопрос – кто даст на это деньги. Это же большая машина, и, чтобы снимать самому, мне надо на год уйти отовсюду, потому что до первого кадра проходит полгода кропотливой работы: материал, сценарий, выбор натуры, кастинг, вплоть до хлопушки. Сам съемочный процесс. Я же не могу сказать: «Стоп, я побежал в театр». Ты должен в этом находится 24 часа в сутки – и даже во сне должен об этом думать. Ты оккупирован этим, должен держать весь процесс, ты глава этого айсберга. И в тебя должны верить. Я никогда не буду пенсионером. С трудом представляю себя сидящим в шезлонге и пишущим мемуары – я все равно буду искать способы творческой реализации. Это может быть литература, преподавание, которое мне тоже нравится. С удовольствием стану по ту сторону камеры и буду снимать. И дедушкой смогу сыграть еще много.

Для многих живо клише, что режиссер – не женская профессия, однако и «Глухарь», и «Склифосовский» снимали женщины, а в марте – премьера фильма «Любовь и сакс» Аллы Суриковой с вами в главной роли.

У меня много было встреч с женщинами-режиссерами, и уже несовременно так говорить. Сейчас стало очень много женщин-операторов, что раньше было, скорее, нонсенсом. Очень многие женщины обладают мужским характером, и, вообще, это «законы», которые прежде были придуманы – например, что артист должен быть голодным. Да не должен он быть голодным – он должен быть жадным до новых творческих планов. Очень много вещей, которые просто мещанские. Мне кажется, сейчас должна произойти какая-то культурная революция, которая обнулит беспредел, который происходит.

Почему Константин Аркадьевич выступил? Он же ведь абсолютно прав, но воспринято это было несправедливо. Он навсегда мой Мастер, он именно новатор. Система репертуарных театров изжила себя, бюджет уже никто не хочет тратить. Это в советское время его раздавали направо и налево, а сейчас вопрос конкретный: почему у вас труппа из 150 человек, а работают 10? Артист должен быть конкурентоспособным. Зачем такое количество театральных вузов? Раньше было четыре. Нас набирали в Щукинское училище восемь человек, и из них отчисляли. Сейчас курс 40 человек – зачем? Мастер не может на 40 человек работать, многие выходят необразованными. Банально не читали пьесу «Ромео и Джульетта». И становится страшно – он же артист! Поэтому ценз должен быть внутри, и невежество не в том, чтобы не знать, а в том, чтобы не желать узнать. Поэтому до сих пор для меня происходят неимоверные открытия, книги, произведения. Я никогда не думал, что так в мою жизнь ворвется группа Deep Purple и тут же потрясающий Рахманинов.

Вы много путешествуете, в чем вы за рубежом горды за Родину, а что угнетает?

Горжусь, когда вижу в музеях русские произведения, а в театрах – русские пьесы. Когда слышу русскую музыку. Кто-то недавно выложил видео – большой зал, пары танцуют, и французский коллектив исполняет «Миллион алых роз» на французском языке. И это так красиво. Я люблю, когда смотрят балеты Эйфмана, которые проходят с блистательным успехом. Однажды, когда я читал лекции в Дюкском университете в США, у меня вечером был мастер-класс. Подходили люди и говорили не что традиционно читали Достоевского, а что изучают Маяковского. На русском языке рифма Маяковского сложная, его обороты, он со словом как с мышцей работал, она у него выпуклая. И человек, который изучает русский язык, внедряется в изучение слова Маяковского. Не горжусь, когда идет неуважение к той территории, на которой ты находишься. Мы в гостях, а в гостях надо вести себя подобающе.

Вы можете про себя сказать, что снимаетесь там, где хотите сниматься, и делаете то, что хотите делать?

Да, но есть и второй аспект этого: я даже половины не сделал из того, что мог бы. Но для этого нужно огромное количество единомышленников рядом.

VN:F [1.9.16_1159]
Rating: +1 (from 1 vote)

Комментарии закрыты.